1. УДАР С СЕВЕРА
Казалось бы, очень странно: две державы, в которых побеждает социальная революция, начали воевать между собой. С точки зрения историков-марксистов этот факт вообще необъясним. Возможно, поэтому социальные волнения в Византии они предпочли не заметить или, заметив, не смогли правильно оценить.
Если придерживаться интернационалистской концепции истории с примитивно понятым лозунгом «пролетарии всех стран, соединяйтесь», мы действительно не сможем ничего объяснить. Однако по отношению к международным связям государств эта концепция не работает. Она лишь вывеска — такая же, как «свободное общество» Запада. Но если то и другое — элементы пропаганды, что же остается? Остаются имперские интересы крупных держав. Они-то и наполняют бесконечными конфликтами мировую историю. Причем идеология внутри империи не имеет значения для внешней политики.
Важный момент, который не позволял иранцам и византийцам понять друг друга, — этнопсихология. Перс и ромей по-разному видели мир. Различий между этими людьми больше, чем сходств. Сейчас, когда много говорят о толерантности и дружелюбии, понять это сложно, хотя разговоры остаются разговорами, а в межнациональных конфликтах по-прежнему льется кровь.
В Средние века отличить чужих от своих было легче, чем сегодня. Индикатором являлась религия. Иранцы исповедовали зороастризм. Они верили в добрых богов — Ахура Мазду, Митру, Анахиту. Им противостоял злой демон Ариман. Византийцы верили в Триединого Бога, с которым борется Сатана. Казалось, силы добра очень похожи в этих религиях, как и силы зла. Но христианство — прозелитическая религия. Ее активно проповедуют, чтобы уловить как можно больше душ на земле. Христианином (а значит ромеем) мог сделаться любой: славянин, грек, армянин.
Зороастрийцем стать невозможно, им нужно родиться. Арийцы были нацистами и не принимали к себе чужаков. Этот нюанс психологии отделял ромеев от иранцев, делал один этнос не похожим на другой. Если бы не религия, они придумали бы иные различия, которые помешали бы двум разным народам понять друг друга. Этнос — явление природы, а ее законы невозможно победить ни примитивной борьбой с национализмом, ни разговорами о толерантности.
В Византии национализм тоже был, но другой — имперский. Здесь не смотрели на цвет кожи, разрез глаз, форму носа. Если ты христианин и признаешь ромейского базилевса, исправно платишь налоги и живешь по закону, значит, ты — ромей. Такая система была очень гибкой, и она позволила Византии пережить Иран.
Вот почему маздакиты и стасиоты не могли друг друга понять. Идею они восприняли одну — социальную справедливость. Но воплощали ее по-своему, и тут разошлись окончательно.
Иранский шаханшах Кобад был политическим тяжеловесом и просчитывал свои поступки на много ходов вперед. Как только на престол Византии взошел Юстин, персидский правитель стал зондировать почву. Чего ждать от нового режима в Константинополе? Сообразив, что в Византии началась революция, иранский владыка замыслил войну. Он хотел воспользоваться нестабильностью, чтобы оторвать от Византии несколько провинций, а если получится — навсегда сокрушить враждебную империю. Сказано — сделано. Шаханшах начал искать союзников. Это произошло примерно в 520 году.
Подходящим союзником казались утургуры (восточные болгары), кочевавшие на Кубани. Вместе с ними шаханшах предполагал напасть на византийскую часть Армении.
В то время утургурами правил хан по имени Зилингд. Такова византийская транскрипция. Иногда она сильно расходилась с подлинными именами политиков, однако записи велись тогда лишь в Византии да в христианских монастырях Гесперии. Утургуры письменности не знали. Поэтому понять, как звали Зилингда на самом деле, вряд ли удастся.
К хану отправились сразу два посольства — от персов и от византийцев. Обе стороны склоняли Зилингда к союзу.
Первыми на Кубани оказались всё-таки византийцы. Они передали подарки и просьбу Юстина о союзе. Зилингд «склонился на его предложение и обещал клятвенно, по обычаю отцов, воевать с ними против Персов». Так пишет Феофан Исповедник.
Затем явились персы. Дипломаты шаханшаха действовали столь искусно, что хан Зилингд отказался от союза с ромеями и пообещал поддержать Кобада.
История на этом не кончилась. Разведка Юстина работала превосходно. Она донесла императору о предательстве кубанского хана. Император и его советники тотчас разыграли блестящую комбинацию. Юстин передал шаханшаху, что хан Зилингд подкуплен византийцами и готов предать персов. Не лучше ли прогнать Зилингда, жить в мире «и не дать этим псам играть собою»? Кобад был поражен. На чьей стороне Зилингд? Не предаст ли он персов, как предал византийцев?
Тем временем болгарский хан явился в Закавказье с двадцатитысячной конной армией. Шаханшах привел собственные войска на соединение с утургурами и встретился с ханом. Состоялись тайные переговоры, о которых толком никто ничего не знал. Ясен лишь итог: Кобад убил хана и перерезал его воинов. Спаслись немногие. Интрига византийцев полностью удалась. Они получили передышку, а утургуры сделались врагами персов. Правда, ромеи не смогли передышкой воспользоваться: страну лихорадило от борьбы партий и выступлений стасиотов. Но и персы медлили. В этот момент Кобад придумал план, как присоединить Византию вообще без боя.
2. ПИСЬМО ШАХАНШАХА
«Правитель Ирана и Неирана» (так именовали его придворные) направил послов в Византию с неожиданным предложением: не хотел бы Юстин усыновить принца Хосрова, сына Кобада? Шаханашах уже стар, а отпрыск его молод. Он нуждается в покровительстве. Ссоры кончились, недоразумения улажены. Надо дружить.
«То, что мы претерпели со стороны ромеев несправедливости, ты и сам знаешь, — писал шаханшах, обращаясь к Юстину, — но все обиды на вас я решил окончательно забыть… Я предлагаю тебе сделать моего Хосрова, который будет преемником моей власти, своим приемным сыном».
Поначалу Юстин и Юстиниан восприняли письмо как большую моральную победу над иранцами. Похоже, власть Кобада слаба, и он ищет покровительства ромеев. Однако пыл императора и его племянника охладил квестор Прокл. Он сказал:
— Мы сейчас рассуждаем о том, чтобы под благовидным предлогом передать персам государство ромеев. Они, совершенно не стесняясь, выставляют свое требование отобрать у нас все государство, прикрывая обман личиной простодушия. Это посольство с самого начала имеет целью сделать Хосрова наследником ромейского базилевса. По естественному праву имущество отцов принадлежит их детям. Посему, если вы согласитесь на первое предложение, вам останется принять и всё остальное.
Замечание умного юриста отрезвило Юстина. Император и его племянник решили не торопиться с ответом.
Кобад занервничал. Он прислал другое письмо, где говорил о том, что собирается направить в Ромейскую империю большое посольство. Послы должны были заключить вечный мир и письменно оформить усыновление Хосрова. Всё это выглядело весьма подозрительно и подтверждало опасения Прокла.
Юстин ответил шаханшаху вежливым письмом. Условились, что следующие посольства Ирана и Византии встретятся на границе империй и там выработают принципы мирного договора.
Вскоре дипломаты отправились в путь. Византийскую делегацию возглавил Ипатий, племянник императора Анастасия. Это был тот самый Ипатий, что прославился военными неудачами. Теперь его способности проверили на дипломатическом поприще. К тому времени Ипатий занимал должность префекта Востока — одну из ключевых в стране. Он обладал большим влиянием и был опасным противником императора, если бы захотел поднять мятеж. К счастью, Ипатий и на сей раз упустил шанс.
Со стороны иранцев в переговорах участвовал некто Сеос; так его называет Прокопий. Современные исследователи полагают, что под этим прозвищем кроется знаменитый в то время иранский политик и полководец Сиявуш. Он принадлежал к старой знати, но перешел на сторону маздакитов и стал командовать вооруженными силами Иранской империи. Прокопий характеризует его как бескорыстного служаку, преданного идее социальной справедливости. Вместе с Сиявушем на переговоры отправился другой иранский военный, которого Кесариец называет «Мевод, имевший должность магистра». По-ирански его звали Махуд, и он происходил из знатной парфянской семьи Суренов (что заставляет опять-таки усомниться в пресловутой радикальности маздакитов).
Если верить традиции, то «коммунистические» последователи Маздака перебили всю аристократию. Однако иранское посольство возглавляют Махуд Сурен и Сиявуш — родовитые князья. Это значит, что гекатомбы репрессированных в ходе революции персидских дворян — обычное в таких случаях преувеличение.
Итак, Сиявуш и Махуд направились к ирано-византийской границе. Вскоре к ним прибыл молодой Хосров, чтобы отправиться в Константинополь на церемонию усыновления, если переговоры завершатся успешно.
Однако дискуссия между ромеями и иранцами зашла в тупик. Сиявуша втянули в спор о границах. Тогда иранец заявил, что ромеи незаконно захватили обширные земли и, в частности, распространяют свое влияние в Лазике (Западной Грузии), хотя эта страна тяготеет к Ирану.
Ипатий и его коллеги «сочли для себя глубоко оскорбительным то, что даже Лазика оспаривается персами». В ответ они сообщили, что усыновление Хосрова византийцы готовы произвести по обычаю варваров: с передачей почетного оружия и без всяких бумаг. «Это показалось персам нестерпимой обидой». Их планы по захвату Ромейской империи рушились. Что такое вручение оружия? Нечто вроде церемонии между вассалом и сюзереном. Иранцы рассчитывали совсем на другое. А именно, что во все города Византии поступят копии документа об усыновлении. И тогда Хосров сможет сыграть свою игру. Прокопий убежден, что с этого времени Хосров затаил злобу на коварных ромеев, которые не дали себя обмануть.
Показателен был и выбор византийцами самих дипломатов. Главой посольства стал Ипатий, связанный с прежним режимом, а не какой- нибудь стасиот. Персам дали понять, что, какие бы волнения ни происходили в Византии, разница между Ромейской империей и Ираном останется незыблемой.
Когда иранские дипломаты возвратились домой, в провале переговоров обвинили Сиявуша, который некстати потребовал Лазику. Государственный совет приговорил его к смерти.
Византийцы, со своей стороны, обвинили Ипатия в неудаче переговоров, ведь мир с персами заключить не удалось. Поступил донос с обвинением незадачливого префекта в государственной измене. Юстин приказал пытать нескольких советников Ипатия, но те ни в чем не сознались. Префект был отрешен от должности. Ипатий затаил злобу на императора. Правда, племянник Анастасия оказался ленив, бездарен и долгие годы бездействовал. Иначе государство ожидали бы серьезные потрясения.
3. ПОВОД К ВОЙНЕ
Кобад не боялся войны. Его армия была сильна, а Эраншахр (Иранская страна), очищенный революцией, процветал.
Фронт грядущей войны между персами и ромеями был очень широк. Он начинался на Кавказе, проходил через Великую Армению, деля ее на две неравные части (две трети этой большой страны принадлежали персам и лишь одна треть — ромеям) и далее сворачивал в Месопотамию. Там он проходил в нынешнем Северном Ираке. Ромеи выстроили в этих краях мощную крепость Анастасиополь (Дара), которая преграждала путь в глубину их земель.
Еще южнее находилась Аравия. Византия и Иран поделили ее на сферы влияния. В нынешнем Западном Ираке правила арабская династия лахми. Ее представители подчинялись шаханшахам и постоянно нападали на ромейские земли. Византийцы противопоставили ей другое племя арабов, гассани, которое проживало на востоке Сирии и Палестины. Это племя приняло христианство в его монофизитской версии и вело постоянную борьбу с иракскими арабами. На юге Аравийского полуострова, в Йемене, находилось царство химьяр, за влияние в котором боролись персы и византийцы. Центральную часть Аравии занимал племенной союз бану кинд, опять же союзный византийцам. К западу от Аравии у ромеев имелся искренний друг — эфиопское царство Аксум, цари и народ которого являлись монофизитами.
Такова была протяженность фронта, вдоль которого Иран и Ромейская империя вели борьбу за господство.
Территориальные аппетиты двух империй были неодинаковы. Византийцы претендовали на «Персоармению», Иверию и Месопотамию. Все эти страны когда-то зависели от римлян. Так что экспансия выглядела как благородное стремление восстановить границы.
Не менее благородны были и намерения иранских шаханшахов. Они пытались восстановить древнюю империю Ахеменидов — первых царей Ирана. Это означало, что они претендуют на Сирию, Египет и Малую Азию, то есть почти на всю Византию. А если учесть, что в лучшие времена древние персы владели Фракией, Македонией и даже Афинами, византийцам было о чем задуматься. Враг зарился на всю их империю.
Военными операциями ромеев руководили Юстин и Юстиниан, причем последний выказал талант стратега. Юстиниан учился планировать операции, решать проблемы снабжения, просчитывать передвижения войск. Все эти навыки пригодятся в те времена, когда он станет императором и займется планированием грандиозных операций по завоеванию Гесперии.
Боевые действия между персами и византийцами начались на Кавказе в 522 году. Ключевую роль для господства в регионе играло обладание двумя царствами: причерноморской Лазикой и горной Иверией. Первая из этих стран входила в сферу влияния Византии, вторая — Ирана. Иверы и лазы исповедовали православие халкедонского толка, то есть ощущали духовную близость с ромеями.
Чтобы пополнить армию, шаханшах Кобад заставил иверского царя Цатия (?—522) принять зороастризм (Прокопий называет иверийца другим именем — Гурген, но перед нами одно лицо). Возможно, Цатий был женат на иранской княжне или царевне. Да и основатель рода правителей Иверии принадлежал, по преданию, к числу иранских принцев. Цатию и его дружинникам предложили вернуться к вере предков — зороастризму, отвергнув яд христианства. Но царек остался православным и попросил помощи у византийцев.
Византийская армия находилась в плохом состоянии из-за «революции стасиотов». Поэтому Юстин и Юстиниан сделали ставку на дипломатию. Они отправили посольство на Кубань, к недавно побитым персами утургурам, с предложением напасть на Иран. Посольство возглавил племянник Анастасия — Проб. Оно потерпело провал. Тогда Юстин перебросил на Кавказ небольшой отряд наемных угров. Наемники прошли через Лазику и явились в Иверию.
Шаханшах «послал против Гургена и иверов весьма значительное войско во главе с военачальником, родом персом… по имени Вой», — пишет Прокопий. Угорских наемников оказалось крайне мало для того, чтобы отразить нашествие. Цатий бежал в Лазику вместе с женой, братьями и детьми. Там он организовал сопротивление, сражаясь в горных ущельях. Дальнейшая судьба Цатия неизвестна. Вероятно, он поступил вместе с семейством на службу ромейскому императору.
Кампания 522 года завершилась вничью. Чуть раньше персы попытались атаковать владения Византии на крайнем юге огромного фронта, в Йемене. Тамошний царек Юсуф зу-Нувас, еврей по происхождению, произвел государственный переворот, вырезал ромейских купцов и перебил 13 тысяч христиан, живших в его стране. Он пытался заручиться поддержкой маздакитов Ирана, однако Маздак и его последователи встретили известие о резне с отвращением и отвернулись от кровавого союзника.
На Йемен напали друзья византийцев, эфиопы, исповедовавшие христианство монофизитского толка. Война продолжалась примерно с 515 по 525 год. Эфиопы победили, Йемен был разорен, зу-Нувас бросился в море в полном вооружении и утонул, а в Йемене воцарился арабский шейх Сумайф Ашва, признавший зависимость от эфиопов. Византия получила опору на юге. Иран потерял еще один бастион.
Лишь в Сирийской степи персам сопутствовала удача. Здесь на византийцев напал арабский князь ал-Мунзир III (505–554), который правил государством лахмидов. Византийцы звали его на свой манер Аламундар.
Войска ал-Мунзира форсировали пустыню и неожиданно обрушились на север Сирии. Они разорили окрестности Антиохии, Апамеи; особенно зверствовали у Эмесы. Там имелся крупный монастырь. Арабы захватили его, а 400 монахинь зарезали в честь звезды Узза — «Всемогущая» (это планета Венера, которой поклонялись иракские бедуины).
Для византийцев маневр врага оказался полной неожиданностью. Несколько районов Сирии были разорены, ал-Мунзир беспрепятственно удалился с добычей.
Но там, где пасовала византийская армия, выигрывала дипломатия. В ту пору арабы были раздроблены. Византийцы подкупили вождей племени бану кинд в Центральной Аравии, и те напали на лахмидов. Опасность от империи удалось отвести, но вместе с персами на византийцев обрушились силы природы. Страшные землетрясения прокатились по всей Ромейской империи. Юстин восстанавливал города и издавал приказы о строительстве «безопасных» домов (с точными предписаниями, на каком расстоянии должны находиться строения друг от друга, чтобы кварталы были просторны), но смерть от стихийных бедствий всё равно косила людей. Даже великая Антиохия, жемчужина Сирии, превратилась в груду развалин. Под руинами погиб антиохийский патриарх Евфрасий. «Не осталось ни дома, ни церкви, всё пало и красота города исчезла, — пишет Феофан Исповедник. — Такого гнева Божия не бывало во все веки ни в одном городе». Неизвестно, испытывал ли Иран подобные проблемы, но землетрясения в Византии пришлись персидскому правительству как нельзя кстати. Они ослабляли врага.
Ко всему прочему базилевс Юстин захворал: ныли старые раны. Особенно опасной оказалась та, что нанесли персы когда-то. Она болела и гноилась. Царь чувствовал приближение смерти. Возможно, события в Антиохии ускорили его кончину. Базилевс очень страдал, узнав о землетрясении и о бедствии сограждан. Он «снял с головы свой венец, отложил багряницу и во вретище плакал многие дни», — сообщает Феофан. Это не был показной государственный траур; в православной империи многие чувствовали сопричастность к страданиям ближнего.
На этом фоне продолжалась борьба иранцев и ромеев за господство на Ближнем Востоке.
4. ПОЯВЛЕНИЕ ВЕЛИСАРИЯ И ПРОКОПИЯ
Юстиниан всё активнее вмешивался в планирование операций, но какое-то время еще держался в тени. В конце 523 года Юстин направил в Лазику крупную армию под началом некоего Иривея. Ромеи заняли горные крепости, но поссорились с лазами, которым надоело содержать ромейские гарнизоны. Крепости тотчас попали в руки персов. Вероятно, это произошло в 524 году. Годом раньше иранцы утвердились в Иверии и назначили туда своего наместника — марзпана из числа местной знати. Первым марзпаном был Бакур, которому наследовал Фарасман.
Тогда Юстиниан разработал оригинальную стратегическую операцию против персов. Он предложил перенести военные действия на территорию противника. Предполагалось ударить на центральном участке огромного ирано-ромейского фронта: в Персоармении. Мысль была интересна: расколоть персидский фронт в центре, отрезать экспедиционный корпус иранцев в Закавказье и одним красивым ударом опрокинуть всю оборону Ирана.
Стали искать подходящего полководца. О заслуженных вояках никто не думал, да и заслуги их были сомнительны. Чего стоил один Ипатий, который проиграл все сражения и оказался вдобавок никчемным дипломатом!
Юстиниан предложил назначить полководцами новых людей из числа собственных ипаспистов (щитоносцев-телохранителей). Этих воинов звали Урсикий Ситта и Флавий Велисарий. Их происхождение неизвестно. «Оба они были молодыми людьми, у которых только что показывалась первая борода», — пишет Прокопий. Некоторые историки называют Велисария славянином, но это такой же миф, как славянское происхождение Юстиниана. Ясно, что оба военных являлись обычными ромейскими гражданами. Возможно, они вращались среди стасиотов и там обратили на себя внимание Юстиниана. Оба полководца обладали выдающимися способностями.
Правда, на войне многое зависело не только от полководцев. Молодые люди получили под свою команду полки старой армии, которые нужно было дрессировать. Их советники и подчиненные не всегда были единомышленниками.
Одного такого советника, молодого человека лет около 30, прикомандировали к Велисарию в качестве секретаря. Его звали Прокопием из Кесарии, по профессии он был юристом. Но в бурное время мятежей юристы, обслуживавшие богачей, оказались не нужны, а вот грамотные люди — остро необходимы. Так Кесариец попал к Велисарию.
О жизни и карьере Прокопия мы опять-таки ничего не знаем. Родился он в Кесарии. Городов с таким названием в Ромейской империи было много. На римский манер они назывались «Цезареями», царскими городами. Кесария, в которой родился Прокопий, располагалась в Палестине.
Кесариец происходил из состоятельной семьи и имел влиятельных друзей. Он поступил в школу права в Бейруте и сделался ритором (адвокатом). Что дальше? Попал ли он в столицу или начал карьеру в Восточной армии? Скорее всего — второе. Какие-то могущественные друзья продвигали его по службе. Он обзавелся связями среди служилой знати, завел знакомства в сенатских кругах и тайно поддерживал оппозицию. Во всяком случае, к царю Анастасию Кесариец относился лояльно, а к Юстину и Юстиниану — враждебно. Кроме того, ясно, что Прокопию симпатичен Ипатий, которого наш историк пытается выгородить при каждом удобном случае. Кесариец вообще сочувствует людям богатым и знатным. Иранских маздакитов он ненавидит, обвиняя в убийствах знати и обобществлении жен. Юстиниана не любит примерно за те же грехи: его антигерой покровительствует стасиотам точно так, как шаханшах Кобад — маздакитам. Впрочем, Кесариец умел скрывать свои взгляды и спокойно делал карьеру.
5. НЕУДАЧИ
В 525 году Ситта и Велисарий совершили набег на земли Персоармении. Они разорили большую часть страны, угнали пленных, взяли добычу и вернулись домой, успешно закончив кампанию. Этот набег показал мастерство молодых полководцев. Они действовали смело, грамотно и напористо. Словом, совершенно не так, как действовал в свое время вялый Ипатий.
Правда, набег имел скорее моральное значение. К большим успехам его отнести нельзя. Он показал византийцам, что персов можно бить, однако персы после него мобилизовались.
Персоармения была провинцией Ирана, ею правил арийский наместник. Отдельными областями страны распоряжались ишханы — старейшины, которые впоследствии образовали знатнейшие княжеские роды. Одним из самых знаменитых в то время был род Камсараканов. На них и решил опереться шаханшах Кобад в борьбе с византийцами.
Главных князей Камсараканов было двое: Нарсес и Аратий (Грагат). Их силой являлась тяжелая конница. Этот род войск армяне получили в наследство от парфян, захвативших страну в I веке новой эры и управлявших ею без малого 300 лет.
Армянские дружины надежно прикрыли границу, а у византийцев опять возникли проблемы.
Новая кампания персидской войны началась неудачно. В Армении войсками командовали Ситта и Велисарий. В Месопотамии византийцами распоряжался полководец Либералий — главнокомандующий Востока.
Этот человек прославился не столько военными успехами, сколько гонениями на монофизитов. Сам Либералий придерживался халкедонитского вероисповедания. Впоследствии он ушел в монахи, стал патриархом Антиохии под именем Ефрема (545–572) и сурово преследовал еретиков.
Обе византийские армии потерпели поражение. Армянская тяжелая кавалерия под командой Камсараканов заманила Ситту и Велисария в засаду и отбросила их. А на юге Либералий бежал вместе с войском, даже не вступив в соприкосновение с противником.
Либералия отстранили от командования. На его место Юстиниан поставил Велисария в чине дукса Месопотамии. Дукс или дука — это «герцог», то есть правитель и главнокомандующий пограничной области. В этой должности Велисарий начал приводить войска в порядок.
Главнокомандующим Востока сделался наш знакомец Ипатий. Что заставило назначить полководцем эту проверенную, крепкую бездарность?
6. КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ
Чтобы лучше понять причину назначения Ипатия, нам нужно обратиться к событиям, которые происходили в тылу сражавшихся византийских армий. Эти события определялись двумя факторами: обострявшейся день ото дня болезнью Юстина и ожесточенной борьбой партий, главной из которых были стасиоты. Решался важный вопрос: по какому пути пойдет Ромейская империя?
На первом этапе любая революция слаба: рушатся старые связи, падает армейская дисциплина, страна, в которой происходит социальный переворот, на какое-то время становится бессильной в военном отношении. Напасть на нее хотят многие, она не может сопротивляться, армии терпят неудачи, в тылу бушуют страсти, плебс сваливает вину на предательство генералов. Пережить этот кризис бывает очень трудно, примеров не счесть: английская революция, когда парламент восстал против короля, Великая Французская и Великая Октябрьская революции, даже исламская революция в Иране — все развивались одинаково и поначалу терпели поражения на фронтах. Однако если кризис удастся преодолеть, революционные державы обретают небывалую мощь.
Византийской революции не удалось пережить кризис. Трудно понять, что произошло на самом деле. Ясно, что случилось нечто непоправимое. В хрониках мы находим смутные сообщения о мятежах, а потом известие, что в конце правления Юстина социальные волнения были подавлены. После этого развитие Византии пошло по другому пути. События можно реконструировать так.
В 525 году столкновения между стасиотами и их противниками достигли своего апогея. Бунтовщики расправлялись с «уважаемыми» людьми и требовали перемен. Сенаторы, предводители городской стражи, крупные чиновники в свою очередь добивались разрешения на расправу с византийскими хулиганами, но Юстин делал вид, что не может помешать распоясавшейся черни. За это императора презирали, обзывали простаком, за глаза укоряли в неграмотности. Но свергнуть не могли: строгое православие Юстина обеспечило ему популярность. К тому же все понимали, что за спиной базилевса стоит его энергичный племянник, который жаждет перемен. Возможно, сенаторы ставили условие Юстиниану: отрекись от стасиотов, и мы тебя примем. Юстиниан отказался.
События накалялись, и наконец произошел взрыв. «Случилось, что Юстиниан долгое время болел тяжелой болезнью», — пишет Прокопий. Диагноз и симптомы неизвестны, но дело было серьезным. В преданиях, зафиксированных православными, говорится, что будущий царь был практически безнадежен. Этим воспользовались его противники, чтобы совершить дворцовый переворот и покончить с «революцией стасиотов». Как повод использовали громкое убийство знатного человека по имени Ипатий (не путать его с племянником покойного императора Анастасия). Бедняга был убит стасиотами прямо в храме Святой Софии.
О причинах Прокопий, естественно, умалчивает. Что произошло? Потасовка, драка, столкновение представителей партий? Был ли Ипатий беззащитен или его сопровождали ипасписты — частная армия? Имел место уличный бой, после чего проигравших загнали в храм? В изложении Прокопия мы читаем, что простой верующий уничтожен в церкви горсткой хулиганов. Однако тотчас видим, что дело гораздо шире, а этими хулиганами полон весь Константинополь. Речь идет о широких демонстрациях протеста и уличных боях.
Вопиющее убийство человека в церкви вызвало большой резонанс. «Уважаемые» люди, во главе которых стоял квестор Прокл, всполошились. Теперь для них нигде не было защиты! Обратились к базилевсу. Пользуясь отсутствием Юстиниана, придворные пытались раздуть скандал и преувеличить дело.
Осторожный Юстин поддался на уговоры. «Император, — пишет Кесариец, — приказал префекту города произвести расследование и наказать за всё совершенное». Префект Феодот по прозвищу «Тыква» (сторонник Прокла и умеренных) арестовал часть стасиотов, другие скрылись. «Надо разуметь, что остались они живы для того, чтобы в дальнейшем погубить ромеев страшными своими деяниями», — сетует Прокопий. Это прямое признание того, что часть стасиотов Юстиниан допустил во власть. Причем речь не идет о шайке преступников. Мы имеем дело с широким социальным движением.
Это подтверждает хронист Иоанн Малала, правовед из Сирии, написавший книгу по истории Рима и Византии. «В те времена партия венетов, — говорит он, — устроила беспорядки во всех городах и потрясала города убийствами, драками и бросанием камней [в прохожих]; они пошли даже против правителей городов, начав с Византия. Они совершали это, пока в Константинополе не был назначен на должность префекта города экс-комит Востока Феодот […] Он употребил свою власть против восстания византийцев, многих, кто устраивал беспорядки, казнив по приказу царя Юстина. Среди них оказался некий Феодосий по кличке Циккас, который был очень богат и имел титул “сиятельного”; Феодот, схватив его, убил, не сообщив царю». Сообщение на первый взгляд выглядит странно. Почему один из стасиотов — богач? Да по той же причине, по которой командиром революционной армии Ирана оказался аристократ Сиявуш. Исключения подтверждают правило. Основная часть «высшего сословия» была против стасиотов, об этом свидетельствует Прокопий. Малала же далек от обобщений, он просто констатирует факты, что по-своему интересно.
Жизнь Юстиниана висела на волоске, он по-прежнему хворал. Ему предлагали лечиться с помощью магов и волхвов, но он с негодованием отверг этот неправославный способ исцеления. Юстиниану было видение: помощь окажет только знаменитый в то время святой человек — Сампсон Странноприимец, происходивший из знатной римской семьи, но оставивший светскую жизнь и посвятивший себя служению людям. О чудесах, совершенных Сампсоном, ходили легенды. В основном он лечил безнадежно больных. Это был необыкновенный человек, полный сострадания к ближним. Сампсон явился к Юстиниану и исцелил больного. Юстиниан хотел отблагодарить его серебром и золотом, но Сампсон отказался. Он попросил выстроить больницу, где мог бы лечить бедных. Разумеется, последовало согласие. Больницу выстроили за государственные деньги. Впоследствии ее сожгут во время восстания «Ника» и отстроят вновь.
Вернувшись к жизни, Юстиниан увидел дела своей партии в упадке. Он захотел восстановить позиции стасиотов, но столкнулся с противодействием властной верхушки.
Квестор Прокл выступал против бунтовщиков, его поддержали магистр оффиций Келер и префект Феодот «Тыква». Умеренные готовились разгромить врагов и дать Византии нового императора из своей среды. Юстиниан по-прежнему возглавлял радикальное крыло в правительстве. Две группировки столкнулись между собой. Предводитель радикалов нанес удар первым, причем с неожиданной стороны.
Юстиниан обвинил Феодота «в колдовстве, отравлениях и магии», пишет Прокопий. Молодой революционер и его сторонники действовали нагло, не разбирая средств. Прислугу Феодота подвергли пыткам, заставив давать «самые лживые и злостные показания». Один только квестор Прокл «громко заявлял, что этот человек ни в чем не виноват и ни за что не заслуживает смерти». Поэтому Феодот был отправлен по приказу императора Юстина в Иерусалим. «Узнав, что туда прибыли лица, которым поручено его убить, он всё время, пока был жив, скрывался в храме. Так он и умер». За этим сдержанным и драматичным рассказом Прокопия — кипение страстей, тайные сговоры и много того, о чем остается лишь догадываться. Иоанн Малала в своей хронике пишет примерно о том же, хотя и более лаконично. По его версии, префект Константинополя «был отстранен от должности, лишился титула и получил приказ отправиться на Восток. После того как он добрался до Востока… он бежал в Иерусалим и там скрывался». Тогда-то из столицы отправили на фронт Ипатия — злополучного племянника базилевса Анастасия, подсластив ссылку высокой должностью главнокомандующего восточными армиями. Из Константинополя требовалось удалить человека, который мог стать знаменем оппозиции. Вероятно, уже тогда умеренные рассматривали кандидатуру Ипатия как возможного императора. Ему припомнили родство с Анастасием, тем более что Ипатий обладал важными качествами: никчемностью и бездарностью. Теперь многие сенаторы считали это большим достоинством для императора.
Однако вернемся в столицу. Партия Прокла понесла серьезные потери, но политическая борьба продолжалась. Путем интриг квестору удалось провести во власть своих людей. Новым префектом столицы, по словам Малалы, был «назначен экс-консул Феодор по кличке Теганист». В Антиохии был поставлен наместником Ефрем из Амиды, который также боролся против восстания венетов; «наконец восстание прекратилось до полного исчезновения беспорядков в городах; общественные зрелища были запрещены». Заодно Юстин и умеренные запретили Олимпийские игры как пережиток язычества.
Лаконичное сообщение Малалы весьма ценно. Мы видим, что стасиоты группировались вокруг цирков, где бурлила общественная жизнь, и пользовались любой возможностью, чтобы поднять бунт. Для этого годились даже выступления танцоров. Цирковые партии выдвигали вожаков, которые звали к переменам: к переустройству общества по образцу маздакитов. При этом начинали резать богатых.
Однако текст Малалы не совсем ясен. Из него следует, что сам Юстиниан предал идею. Ведь после его выздоровления произведены новые назначения префектов, и эти префекты принялись с удвоенной яростью подавлять восстание. С одной стороны, мы имеем дело с интригой Прокла. Квестор сумел переиграть Юстиниана, стасиоты временно ушли в подполье, и первая волна смуты сошла на нет. Но всё не так просто.
Со своей стороны Кесариец заканчивает рассказ о революции как-то вяло. Движение стасиотов пошло на спад после смерти Феодота. «С этих пор стасиоты, мятежный элемент партии [венетов], оказались наиболее благоразумными из всех людей. Они уже не позволяли себе подобных правонарушений, хотя им было возможно еще более безнаказанно пользоваться всяким беззаконием в своей жизни».
Историк чего-то недоговаривает. Похоже, в этот момент Юстиниан попытался заключить соглашение с умеренными и отступил, чтобы получить императорскую диадему. Он остался верен личным друзьям и соратникам, продвинул многих из них во власть, но перестал быть революционным вождем. То есть пообещал Проклу, что перестанет поддерживать мятежников, а взамен Прокл признает его наследником Юстина. После этого в городах начались репрессии властей против революционеров, и «восстание венетов», как его называет Малала, было подавлено.
Чиновники слишком боялись Юстиниана, чтобы попросту уничтожить. С ним пошли на компромисс. Богатые сенаторы, латифундисты, бюрократы — словом, хозяева жизни тогдашней Византии — были очень сильны. У них имелись лидеры — те же сенаторы. Они предложили Юстиниану сделку. Тот прекращает поддерживать революцию, а взамен получит статус официального наследника империи. Париж стоит мессы!
Юстиниан согласился и тем самым нанес сильнейший удар по революции. Она не пошла по иранскому пути. Византийский «коммунизм» остался мечтой реформаторов и лидеров стасиотов. Всюду начались казни, аресты. Мятежники уходили в подполье. Вот о чем пишут Иоанн Малала и Прокопий из Кесарии.
Дальше между историками — серьезное расхождение. Для Малалы Юстиниан — обычный политик, причем весьма эффективный. Для Прокопия он по-прежнему революционер. Прокопий знал ситуацию лучше, вращался в высших кругах и был несомненно прав. Юстиниан, видимо, и сам продолжал считать себя революционером, хотя на самом деле после болезни стал совсем другим человеком. Дело, конечно, не в больничной койке, к которой он был прикован, а в изменившейся политической ситуации. Юстиниан почувствовал перемены. Возможно, за время его болезни стасиоты понесли столь большие потери, что ситуация уравнялась. В этот момент Юстиниан сообразил, что может прийти к власти только в результате кровавой гражданской усобицы. Но это означало бы, что империи надолго придется отказаться от внешних войн и просто зализывать раны, тогда как Юстиниан вынашивал совершенно иные планы. Поэтому он решил пойти на временное соглашение с сенаторами, надеясь, что наверстает упущенное и довершит революционные преобразования мирным путем.