— Ваше величество, ну что делать, если армия меня не прельщает? И в придворные я не гожусь, — он улыбался. — Брякну что-нибудь не так.
— Не комикуйте, прошу вас! — повысила она голос. — Вы давно не ребенок, и пригласила я вас не на светскую болтовню. Мы дружим семьями, у нас доверительные отношения с вашей матушкой и отцом. Я и государь желаем вам только добра. Юсуповы во все времена были примером служения отечеству, будьте и вы, наследник рода, достойны этого предназначения!
В будуаре царицы с бледно-лиловой мебелью жарко натоплено, стена того же цвета над ее креслом сплошь в образах. Изъясняется она по-русски с акцентом, тщательно выговаривает слова.
— Говорите, Феликс! Я хочу знать о ваших намерениях. Надеюсь, не одними только сомнительными связями и карнавалами намерены вы ограничить свою жизнь?
— Не одними, ваше величество, — он почувствовал обиду. — У меня составлен план. Желаете выслушать?
— Слушаю.
— Я наследую большое состояние, — начал он. — И связанную с этим ответственность.
— Да, хорошо.
— На мне земли по всей России, заводы, благосостояние крестьян…
Мысль пришла ему на ум только что, ни о чем подобном он не помышлял.
— …правильное управление всем этим, — его несло на волне озарения, — и есть, по-моему, служение отечеству.
— Отечеству? Не царю?
— Почему же… и царю тоже.
Отворилась дверь, вошел император, мягко улыбнулся:
— Душеспасительная беседа? — взгляд в сторону супруги. — Ну, и как он?
— Феликс — законченный революционер! — произнесла она с чувством.
Вылетел он за дверь, проклиная себя за язык: наболтал с три короба, надо теперь выкручиваться!
— Что Саша? Как она тебя встретила? — был первый вопрос матушки.
Она медленно приходила в себя: стала интересоваться домом, выезжала по благотворительным делам, вечерами звала к себе — вязала, он читал ей что-нибудь вслух.
— Очень сердечно, — поцеловал он ее в лоб. — Одобрила мое желание помочь батюшке в управлении хозяйством.
— В управлении хозяйством? — подняла она на него глаза. — Ты так решил? Это же очень непросто, сына. Уверен, что справишься?
— Справлюсь, матушка, не волнуйся.
Отец его решение одобрил.
— Похвально, — коротко заметил. — Посмотришь, что и как. Давно пора…
Пользу можно извлечь и из чудачества. Двухмесячная поездка по стране в отцовском вагоне в обществе секретаря и нескольких друзей вылилась в увеселительное путешествие. Пили, ели, дурачились. Посещая имения и промыслы, он напускал на себя деловой вид, диктовал секретарю замечания — тот лихорадочно строчил в блокнот. Дружки за спиной помирали со смеху.
Особенно впечатляющими были приемы в сельских имениях. Встретить молодого хозяина выходили толпы крестьян. Принаряженные, с букетами цветов. Подходили целовать руку, низко кланялись, иные бросались на колени. Нарядные девушки в ярких платьях водили хороводы, пели задушевные песни. Отовсюду несли подарки: куры, гуси, утки, поросята, бочки солений — чтобы увезти всю эту прорву, пришлось прицепить дополнительный вагон.
Путешествие он закончил в Крыму, куда приехали на осень родители, докладом его отец остался доволен.
— Входи, входи в курс дел. Одному мне уже непросто.
Батюшка гнул свою линию: единственный оставшийся наследник должен быть украшением рода. Независимым, твердым в убеждениях. Верным престолу, отличным семьянином. Недостойные дружки, сомнительные пристрастия, финтифлюшки — из головы вон!
О чем шла речь, было понятно: Димочка, великий князь Дмитрий Павлович. Любимый, любящий. Оба были уверены: свела их судьба — шаг за шагом, исподволь. Вспоминался чудный светловолосый мальчуган, следовавший за ним по пятам в Архангельском. Единственный сын великого князя Павла Александровича от брака с умершей при родах греческой принцессой Александрой. Отец, вторично женившийся, был выслан в отместку за морганатический союз из России, мальчик воспитывался в семье дяди, великого князя Сергея Александровича и родной сестры императрицы Марии Федоровны, не имевших детей, любивших племянника как родного.
Сколько выпало на его долю испытаний — страшно подумать! Дядя погиб от руки террориста, убитая горем тетя удалилась в обитель милосердия — Диму забрал во дворец в Царском Селе государь. Определил на учебу в офицерскую кавалерийскую школу, воспитывал наряду с собственными детьми вместе с венценосной супругой.
Они часто виделись — в Архангельском, где были соседями, на отдыхе в Крыму, в Царском. Взрослели, узнавали все больше один о другом, поверяли секреты. Их все сильней и сильней тянуло друг к другу.
Окончена гимназия, где-то надо продолжить образование. Вспомнился совет парижского приятеля Васи Солдатенкова, в прошлом морского офицера: поступить в Оксфордский университет.
— Опять уедешь! — всплеснула руками матушка.
Отцу затея тоже не пришлась по душе.
— А чем, позволь спросить, плох для тебя наш университет? Брат учился. На худой конец, московский?
В решение вопроса включилась упорно наставлявшая его в последнее время на путь добродетели императрица. Вызвала в Ливадию. Сидела, когда он вошел к ней на террасу, за вышиванием, подняла глаза:
— Садитесь, Феликс. Удивлена, признаться. Оставить одну больную мать…
— Почему одну, ваше величество? Батенька с ней. И она намного лучше себя чувствует, занимается делами, стала выезжать…
Слушала она его без внимания. Сказала, что многие молодые люди уезжают на время учиться в Европу и отвыкают потом от родины, покидают ее.
— Это не ваша участь, Феликс. Долг ваш остаться в России, служить государю.
— За этим я и еду! — вскричал он (собеседница картинно заткнула уши). — За знаниями для отечества!
Она отодвинула вышивание.
— Жаль, что я вас не убедила, — произнесла холодно. — Будете в Лондоне, повидайтесь с сестрой. Я заготовлю для вас письмо. Надеемся увидеть вас зимой в Царском. Счастливой дороги, — протянула для поцелую руку.
«Виват!» — помчался он вниз по лестнице.
Родители сдались: согласны, езжай, на один только месяц. Отслужили в домашней часовне молебен, дабы охранил его Господь в долгом пути, матушка с трудом сдерживала слезы, набежавшие родственники по очереди заключали в объятья, целовали, напутствовали — смех, да и только! — точно отправляли в опасное путешествие на Северный полюс или в Гималаи. Отбыли, наконец, вместе с Иваном ночным курьерским с симферопольского вокзала и спустя двое суток прибыли без приключений, если не считать потери паспорта на франко-германской границе, в Париж. Отдохнули до конца недели в обществе спортсмена и весельчака Васи Солдатенкова, прокатившего их вдоль Сены на новеньком гоночном автомобиле, который он назвал «Лина» в честь покоренной в свое время красавицы Лины Кавальери, заглянули вечерком в «Фоли-Бержер», где пела и танцевала Лина, лечились с перепоя «сельтерской» с выжатым лимоном в купе экспресса Париж — Кале. Пересадка на пароход в порту Остенде — погода кошмарная: дождь с порывистым ветром, море штормит. Отлежались в каюте на полках. Дувр, поезд, Юстонский вокзал английской столицы. Прибыли!
— Если можно, только откровенно, милый князь, разговор останется между нами… — принцесса Виктория Гессен-Дармштадтская пересела к нему поближе на кушетке. — Что вам известно об этом странном субъекте, которого приблизила к себе сестра? О Рас-пу-тин, — неуверенно произнесла. — Я правильно называю его имя?
Он кивнул.
— Какой-то страшный бродяга из Сибири, вхож во дворец, пользуется покровительством вашей монархини…
Это был первый его визит по прибытии в Лондон: следовало запастись рекомендательными письмами для поступления вольнослушателем в один из колледжей Оксфордского университета, влиятельная принцесса могла в этом посодействовать — опасения насчет ее характера, высказанные венценосной сестрой, оказались напрасными: некрасивая, с грубым крестьянским лицом, Виктория Гессен-Дармштадтская оказалась на поверку на редкость доброжелательной, открытой. Расспрашивала о жизни в российской столице, увлечениях горожан, поведала, что занимается геологией, участвовала в исследовательских экспедициях на остров Мальта и в германских Северных Альпах, написала по итогам поездок несколько научных работ, увлекается философией.
— Так что этот Рас-пу-тин? — она закурила папиросу. — Вам не мешает? Ничего? — отгоняла от него дым.
Он в замешательстве. Распространяться о слухах, которыми полна столица, о чем говорят и в великосветских гостиных, и торговки рыбой у Пантелеймоновского моста, ему не хочется. Мнения разноречивые. С одной стороны, «божий человек», с другой — порочный с ног до головы оборотень, манипулирующий доверчивыми людьми, уверовавшими в мнимые его способности чудотворца.
— Боюсь, ваша светлость, что я недостаточно на этот счет осведомлен. Говорят, у него магнетические способности, что он помог несколько раз во время болезни маленькому наследнику.
— Ну, хорошо, оставим это. Вы уже выбрали себе направление для занятий? Что вас больше всего интересует?
— Конные скачки, — признался он.
Оба весело засмеялись.
По совету принцессы он нанес визиты ее двоюродной сестре Марии-Луизе и архиепископу Лондонскому, снабдившими его рекомендательными письмами. Архиепископ, кроме того, познакомил его с милым юношей, дальним своим родственником Эриком Гамильтоном, тоже собиравшимся учиться в Оксфорде, с которым они и отправились налегке на вокзал Паддингтон и убыли минута в минуту по расписанию на рекогносцировку в Оксфорд.
С небольшой привокзальной площади ехали по прибытии в поместительной карете — старинный университетский город на берегах Темзы не жаловал дымные автомобили. Эрик, бывавший здесь не раз, обращал его внимание на достопримечательности. Крытый рынок. Музей Ашмола. Церковь Святой Марии. Башня Карфикса. Паб «Зеленая таверна».
— Ему больше трехсот лет.
— Запомним, — ухмыльнулся он.
Потянулись здания университетского городка.