Рядом с Марфой шагал ее двадцатилетний сын Никита, почтительно поддерживая матушку под локоток. Обычно он родительницу на рынок сопровождал неохотно. Не любил гулять по рядам, таща корзину, наполненную снедью. Но в особенный день и покупки особенные, и парень пребывал в хорошем настроении, поглядывая по сторонам и отвешивая поклоны молоденьким девицам.
Ах, что за чудо этот рынок в Южной пристани! Кто не бывал на нем, тот никогда не поймет характера этого приморского городка. У входа, в тени платанов, торгуют семечками бойкие старушки. Не пренебрегайте ими! Они — память, совесть и источник свежих сплетен города. И не вздумайте бросить на них неприветливый взгляд. Иначе назавтра вся Южная пристань узнает, что вы — горький пьяница, подлый изменщик, да и вообще нежить окаянная, прибывшая из самого страшного уголка внеземелья. И попробуйте потом отмыться. Так что старость надо уважать, иначе — себе дороже.
Дальше простираются длинные, бесконечные, пропахшие морем рыбные ряды. Они открываются, когда часы на Центральной площади бьют пять утра, а завершают свою работу ровно в полночь. Прилавки завалены рыбой — сверкающей, трепещущей, бьющейся, потерянно раскрывающей печальные рты, и вялой, снулой — такая идет по дешевке.
В этих рядах всегда шумно: кричат нахальные, покрытые веснушками от стояния под солнцем торговки, хватают рыбу большими красными руками, размахивают ею, поднося к носу покупателя. Здесь всегда азартно и с выдумкой торгуются:
— Посмотрите, какие бычки! Это ж персики, а не бычки!
— Сколько? Пятьдесят копеек за эту дохлятину? Да чтоб вас дети в старости такими кормили!…
— Скумбрия, скумбрия, свежая скумбрия! Подходите, господин хороший!
Гляньте, какая большая: настоящая акула!
— Ой, не говорите мне за акулу, она и то симпатичнее! И не суйте мне ее в лицо! Это таки рыба, а не русалка…
— Мадам Марфа! Мадам Марфа! — кричали торговки. — Подходите, мадам Марфа. Вам самая лучшая рыба за полцены!
Но гадалка с улыбкой отказывалась и проходила мимо. Ибо кому, скажите, люди, нужна рыба перед Вальпургиевой ночью? Нет, может быть, кому-то и нужна, но только не Марфе.
Миновав рыбные ряды, пройдя мясные, не задержавшись в зеленных, гадалка с сыном наконец вышли к самому концу рынка. Здесь стояло несколько покосившихся лавчонок. Вокруг, на небольшом пятачке, топтались подозрительные личности — небритые, угрюмые, распространяющие сивушный запах.
В этом укромном уголке, скрытом от глаз непосвященных, собирались контрабандисты: местные моряки, вернувшиеся из дальних рейсов, желающие заработать лишний рубль на заморских товарах, матросы с иностранных кораблей и просто перекупщики. Чего только не предлагали эти суровые люди! Забористый ром и сигары, которые на далеких островах крутили, раскладывая на смуглой ляжке листья табака, юные мулатки. Невесомый шелк и жемчужные украшения, зеленый чай и кораллы. Да много чего можно было купить — всего не перечислишь. Вроде бы за контрабанду полагалось суровое наказание. Но, в конце концов, приставы тоже люди, и тоже любят пить ром. А градоначальнику нравятся хорошие сигары.
— Здраффстфуйте, префосходная фрау Марта! — приветствовал гадалку немецкий матрос, каждый год бывавший в Южной пристани, — Как фаши дела, отменная фрау Марта? У меня есть удиффительный трубка для фаш супруг!
— Не нужно, Ганс. Сегодня не нужно.
Немец понимающе кивнул, соглашаясь: ну, кому может понадобиться трубка перед Вальпургиевой ночью?
— Приехали? — спросила Марфа.
— Я! Натюрлих! — прошептал Ганс. — Ффсе лафки заняты. Хорошая будет торгоффля.
Тем временем пятачок заполнялся горожанами. Порядочные и не очень женщины, государственные служащие и купцы, холостяки и почтенные отцы семейств спешили сюда со всех концов Южной пристани, чтобы купить товар, который продавался всего дважды в году: перед Вальпургиевой ночью и в
День Всех Святых. Конечно, праздники эти были не православные, и отец Силантий даже называл их бесовскими. Но ведь и Южная пристань — не совсем обычный городок, не правда ли? А значит, и ждать от ее обитателей богобоязненности не приходится.
В старых полуразвалившихся лавчонках сегодня обосновались выходцы из миров внеземелья, и торговали они коконами нечисти. То есть, может быть, в других измерениях эти существа и не были нечистью. Вполне возможно даже, что это были самые обычные для своих миров животные. Но здесь, за неимением лучшего термина, их называли именно так. А любой школяр знает, что внеземельная нечисть рождается на свет не как простой зверь. Нет, она вызревает в энергетическом коконе, и лишь спустя определенное время воплощается в необыкновенное существо. Перетаскивать сквозь ткань междумирья взрослую сущность — хлопотно и накладно. Может не выдержать перехода, погибнуть, заболеть, а то и, не дай боже, взбеситься. Поэтому контрабандисты внеземелья завозили в Южную пристань разноцветные пульсирующие сгустки энергии и выгодно продавали их горожанам. Нежные коконы легче всего переносили путешествие в день перед Вальпургиевой ночью и в День Всех
Святых. Видно, все же и правда были в родстве с нечистым.
— Ай, красавица, заходи! — посверкивая красными глазками, зазывал
Марфу сладкоречивый синекожий авриец в пестром халате. — Гляди, какие фенчики!
За спиной внеземельного гостя порхали в воздухе пестрые, как халат торговца, издающие мелодичные трели крошечные комочки. Гадалка вежливо улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Баюны, баюны, кому коты-баюны! — вкрадчиво мурлыкала молодая ренианка. — Лучшее средство от бессонницы!
Гибкая и грациозная, с большими зелеными глазами и остроугольными ушками на макушке, она и сама напоминала кошку. У ног ее лениво перекатывались дымчато-серые клубки пушистой шерсти.
Но и сюда Марфа не стала заходить, двинулась дальше. И наконец нашла то, что искала. В последней лавке маленький суетливый зедлодец предлагал хранителей-домовиков. Веселые разноцветные комки пуха, словно мячики, бодро скакали по полу, подпрыгивали, зависая в воздухе.
— Почем хранители? — спросила Марфа.
— Смотря какой, — уклончиво отвечал торговец, почесывая кривые рожки. — Розовый двадцать пять рублей, зеленый — тридцать. А если парой будете брать, то дешевле выйдет. Договоримся.
Хранители пользовались у горожан большим спросом, отсюда и цена была высока. Вырастая, эти добродушные неунывающие существа помогали женщинам в домашней работе, сторожили жилище, играли с детишками и отличались безоговорочной преданностью хозяевам. Да и выглядели они симпатично — маленькие, не больше локтя ростом, пухленькие человечки с круглыми глазами, на головах которых красовались пышные шевелюры самых неожиданных цветов.
Гадалка придирчиво осматривала радостно щебечущих хранителей.
— Может, желтого? — предложил Никита. — Смотри, какой забавный.
— Слишком яркий будет, — ответила Марфа.
— Тогда бери фиолетового, — посоветовал зедлодец. — Цвет не маркий, да и шустрый он вырастет.
— Нет, очень уж суетлив.
— Ну, вот есть серый, крупный. Смотри!
— Ленивый какой-то…
Гадалка долго выбирала, всматривалась в переливающиеся скачущие шарики, в каждом находя какой-то изъян.
— Здравствуй, соседка. Помощника ищешь? — раздался с улицы визгливый голос.
В лавку заглянула худощавая остролицая женщина лет сорока, одетая по последней моде Большой рыбацкой улицы — красный жакет, зеленая в синий цветок широкая юбка, на голове желтый платок, повязанный так, что концы сходились на лбу кокетливым бантиком. Марфа поморщилась. Она недолюбливала соседку Фиру — крикливую и скандальную торговку.
— Вот и я за домовиком, — глазки Фиры бегали, выискивая тему для новой сплетни. — Два года копила, во всем себе отказывала. Мы ж люди простые, бедные, гадать не умеем, денег из воздуха добывать — тоже…
— Гляньте, мадам, на колер! — галантно заявил зедлодец, сразу сообразив, какой тон следует взять с новой покупательницей. — Это ж уму непостижимо, какой шик! — Он поднес к носу Фиры розовый кокон. — Под цвет ваших прелестных щечек. Все ваши подруги удавятся от зависти, мадам!
Женщина жеманно хихикнула:
— Ой, баловник какой! Небось товар-то порченый?
— Что вы, мадам! — зедлодец, на родине которого принято было молиться демонам, истово перекрестился. — Богом клянусь!
— Ну, хорошо. А за двоих сколько возьмешь?
Фира принялась самозабвенно торговаться с зедлодцем. Тем временем
Марфа все никак не могла найти подходящего ей домовика. Соседка наконец сговорилась с торговцем, отдала деньги и засунула новые приобретения в корзину с крышкой. Но уходить не спешила, ждала, на чем остановится гадалка.
— Ты бы поторопилась, Марфочка! — сказала она, выглянув за дверь.
— Сюда господин Ставриди идет.
К лавке, одышливо сопя, катился маленький пухлый человечек в черной сюртучной паре.
— Ууу, мироед… — глядя в щель между досками, мрачно выругался зедлодец.
Внеземельные торговцы не любили господина Ставриди, как всякий торговец не любит проверяющего. Разумеется, коконы нечисти были такой же контрабандой, как и островные сигары. Но, как уже упоминалось, градоначальники — тоже люди, со своими слабостями, бедами и пристрастиями. Вот глава
Южной пристани, к примеру, мучился бессонницей, и спасался от нее только мурлыканьем кота-баюна. А супруга его обожала трели птичек фенчиков, коих у нее имелось целых шесть.
Но совсем уж пускать на самотек торговлю нечистью тоже не годилось.
Вдруг какой-нибудь иномирянин провезет под видом насекомоядного кроля, допустим, упыря или вурдалака? Кто их разберет, эти коконы? Все между собой похожи.
Разбирать коконы призван был господин Ставриди — самый известный и уважаемый маг города. Два раза в год чародей являлся на рынок с проверкой, о результатах которой докладывал самому градоначальнику.
Проверяющий прошествовал в лавку ренианки, а продавец хранителей, вдруг как-то занервничав, выхватил из-под прилавка еще один клубок и поднес его Марфе, шепнув на ухо: