ерли же люди от кровопотери — убийца вскрывал сонную артерию. Разрез был сделан очень ровно и аккуратно, небольшим и острым лезвием.
К статье прилагались фотографии, рассматривать которые я не стал. На
Малой Рыбацкой теперь промышляет какой-то психопат, значит, надо быть вдвойне осторожным.
Убийства не прекращались. На следующий день в вечерней газете я прочитал, что, несмотря на усиление полицейских патрулей, неизвестный душегуб распял еще двух человек. Одной из них оказалась моя знакомая проститутка — Нинка. Газетчики напечатали фотографии жертв крупным планом.
На груди у несчастных были вырезаны знаки, обозначающие стихии: у Нинки символ земли, а у неизвестного мне мужчины — огня.
Меня поразила странная догадка, и я поспешил домой. Отыскал в комнате вчерашнюю газету. Как и предполагал, у прошлых жертв на груди были вырезаны знаки воздуха, воды и духа. Чтобы проверить свою теорию, я перерыл на столе кипу старых книг и бумажек, с трудом откопав карту города. В газетах давались точные адреса домов, рядом с которыми произошли убийства.
Расставив на карте карандашом точки, я соединил их и раскрыл рот от удивления — получилась пентаграмма. Кто-то с помощью человеческих жертв решил создать огромный круг преобразования. Получалось, что последнее убийство должно было произойти в центре пентаграммы! Следовало срочно сообщить свои догадки полиции.
Я рванул со стула плащ, собираясь тотчас же отправиться в полицейское управление. Вдруг в дверь постучали. Я открыл, и в комнату ввалились трое патрульных. Следом вошел Семен Игнатьевич — следователь из полицейского управления, старый друг моего отца.
— Ну, здравствуй, Артемий Сергеевич, — тихо произнес он. — Следы привели нас сюда, а под твоей дверью мы нашли вот это, — Семен Игнатьевич показал мне окровавленный платок из дешевенького ситца с криво вышитыми на нем инициалами «Н.Ф.». — Это принадлежало Нине Федоровой. Как ты это объяснишь, Артемий?
— Хорошо, что вы здесь! — быстро проговорил я. — Мне известно, где произойдет следующее убийство!
Я бросился к столу, на котором лежала карта, чтобы показать ее следователю. Но увидев на стопке книг кортик, полицейские истолковали мое движение по-своему. С криком: «Вяжи его, ребята!», доблестные стражи порядка бросились на меня. Кто-то саданул меня рукоятью пистолета по голове, и я потерял сознание.
Очнулся я в одиночной камере. Голова трещала. С трудом встав с лавки, подошел к решетке и выглянул в плохо освещенный коридор. Ни души. Повидимому, меня кинули в одну из временных камер, размещенных в здании полицейского управления.
— Здравствуй, шулер, — раздался у меня из-за спины тихий, шипящий голос.
От ужаса мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Обернувшись, я увидел на лавке человека в черной рясе, который проиграл мне книгу по алхимии.
— Как ты сюда попал?! — справившись с оцепенением, прошептал я.
— О, это сейчас не имеет никакого значения. Важно другое. Ты же понял, зачем совершаются все эти убийства? — спросил «монах».
— Да, но откуда маниак знает о круге преобразования?!
— Я дал ему точно такую же книгу, как тебе.
— Но зачем?
— Если тебе так важно знать, то ладно, пожалуй, расскажу.
Дело в том, что я решил провести интересный эксперимент, чтобы узнать, как алхимия Высшего мира повлияет на низших существ. Для опытов я выбрал ваш город, потому что сюда очень просто переместиться из любого мира. Мне требовались два подопытных экземпляра, знающих латынь, и переживших в прошлом трагедию. Одним из них стал ты. Твои реакции были очень интересны для меня. А вот действия второго субъекта оказались слишком предсказуемы. Я уже знаю, чем для него все закончится, поэтому принял решение. Ты должен его остановить, — «монах» показал мне раскрытую ладонь. Тут же, прямо из воздуха, на ней появились книга и кортик. — Возьми, тебе это пригодится.
Не в силах произнести ни слова, я взял протянутые мне вещи и уставился на книгу. Когда я поднял взгляд на «монаха», собираясь задать еще один вопрос, его уже не было.
Размышлять о том, кто этот сумасшедший — фокусник или маг, не было времени. Следовало выбираться отсюда, чтобы поймать убийцу и снять с себя все подозрения.
Разрезав ладонь кортиком, я кровью нарисовал на стене круг преобразования. Приложил руку к центру и представил, как камень выпадает с другой стороны, открывая для меня проход. Но крови для такого простого действа оказалось слишком много, потому стену просто вынесло, будто ударом гигантского тарана.
Оторвав от рубахи полоску ткани, я кое-как перевязал ладонь и побежал в сторону Малой Рыбацкой.
В одном из переулков я нос к носу столкнулся с Семеном Игнатьевичем.
Секунду мы удивленно смотрели друг на друга, потом одновременно начали действовать: следователь потянулся за пистолетом, но я опередил его, ударив ногой в живот. Друг моего отца сложился пополам и, как подкошенный, упал на землю. Забрав у него пистолет, я подождал, пока он отдышится.
— Как ты выбрался… Артемий? — выдавил следователь.
— Сейчас это не имеет значения, Семен Игнатьевич. Я не виновен, но знаю, где произойдет следующее убийство. Вставайте, пойдете вперед, — сказал я, наставив на него пистолет.
С трудом поднявшись, Семен Игнатьевич, пошатываясь, зашагал туда, куда я указывал.
Через несколько минут мы вышли из переулка на небольшое открытое пространство между домами, освещенное полной луной.
— Кажется, мы опоздали, — тихо произнес следователь.
На земле лежал распятый труп женщины. Сидевший перед ним на корточках мужчина внимательно наблюдал, как кровь вытекает из перерезанной артерии. Рядом валялись какие-то мешки и стояли ведра с водой. В убийце, к своему изумлению, я узнал соседа, бывшего военного врача. Подойдя на пару шагов ближе, мы с Семеном Игнатьевичем услышали, как человек что-то тихо бормочет.
— Сто семнадцать фунтов воды, шестьдесят семь фунтов угля, тринадцать фунтов аммиака, пять фунтов известняка, двадцать восемь унций фосфора, девять унций соли, три с половиной унции селитры, три унции серы, шесть скрупул фтора, четыре скрупулы железа, две с половиной скрупулы кремния…
Наконец убийца заметил, что находится здесь не один.
— Вы не помешаете мне, — сказал он, вставая. В руке его блеснул скальпель.
— Стреляй, Артемий! — закричал следователь.
И я выстрелил. Пуля вошла ровно промеж глаз. Голова психопата дернулась назад, тело обмякло, и на землю повалился уже мертвец.
Подойдя к телу убийцы, Семен Игнатьевич склонился над ним, бегло осмотрел, вытянул из руки скальпель и произнес:
— Так и думал, что артерии жертв перерезали хирургическим инструментом. Но зачем ему все это было нужно? И что за чушь он бормотал?
— Примерный состав тела взрослого человека, — озвучил я свою запоздалую догадку. — Этот несчастный хотел при помощи магии воссоздать своих погибших жену и дочь. Но он даже не задумался о том, что души с того света вернуть невозможно. Созданные им тела были бы обычными куклами — гомункулами, в которые можно вложить какое-то подобие жизни…
Тут меня, словно гром с небес, поразила неожиданная мысль. Мне вспомнилось заклинание из книги, при помощи которого можно возвращать потерянное.
— Семен Игнатьевич, вы же были другом моего отца?
— Да, почему ты это сейчас вспомнил? — удивился следователь.
— Я знаю, как его вернуть! Выслушайте меня!
Объясняться мне пришлось долго. Я поведал Семену Игнатьевичу о книге по алхимии, рассказал о кругах преобразования и об энергии, которая используется для заклинаний.
— Если использовать круг, который создал убийца, мне удастся вернуть отца! — закончил я.
Семен Игнатьевич долго молчал, переваривая мою историю. Будь мы в любом другом городе, меня после такого рассказа тут же отправили бы в скорбный дом. Но в Южной пристани случается всякое, так что следователь не сомневался в моих словах. Скорее, он прикидывал, насколько опасна может быть предложенная мною эскапада. Наконец, желание снова увидеть друга взяло в нем верх и, произнеся: «Действуй» — Семен Игнатьевич отошел в сторону.
Раскрыв книгу на нужной странице, я встал перед трупом женщины и начал читать заклинание…
…Через несколько дней, когда закончилась вся волокита с расследованием и меня признали невиновным, я, наконец, смог уединиться в своей комнате, чтобы отдохнуть. Весь вечер изучал книгу по алхимии. Когда время перевалило за полночь, я услышал, как кто-то скребется в мою дверь.
Поднявшись с кровати и прихватив на всякий случай кортик, я подошел к двери и резко распахнул ее.
В комнату ворвались запахи моря, рыбы и… мертвечины. На пороге стоял утопленник. Вода, стекавшая с него, образовала на полу большую лужу. В волосах запутались водоросли, в пустых глазницах копошились маленькие рачки. Кожа и плоть покойника были изъедены морскими обитателями. Но половина его лица каким-то чудом сохранилась, и я узнал своего пропавшего родителя. То, что когда-то было моим отцом, протянуло ко мне руки и по-рыбьи распялило рот в немом крике.
Тело моего отца удалось упокоить и сжечь. Вслед за ним я швырнул в огонь книгу по алхимии. Но кто-то всесильный, будто в шутку, навсегда высек в моей памяти все, что я прочитал в этом фолианте.
Зотов ИванПуть домой
— Вы меня разочаровали, Даген.
С виду Григорий Губинов был франт франтом. Эдакий светский лев, желанный гость на любом балу. Всегда в своей странной черной цилиндрической шляпе, с благородной проседью в бакенбардах. Он резко отличался от тех криволицых мясников, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело. Но эти внешняя приятность и благородство не могли обмануть мой опытный глаз.
Григорий по кличке «Живоглот» в душе был таким же мерзавцем по локоть в крови, как и все мои предыдущие работодатели. Если, конечно, у него была душа.
— Я дал вам карту, дал инструмент, рассказал, когда лучше провернуть это… — он покрутил левой рукой с тростью в воздухе, подбирая правильное слово, — это дело. А вы что сделали?