верх. Уже глубокой ночью рация снова ожила, и Кунавер с облегчением услышал, что шерпов благополучно спустили в лагерь и отпаивают горячим чаем. Обошлось без жертв, но риск пребывания на стене стал слишком очевиден, и Кунавер как следует задумался.
Скальный участок над лагерем IV – один из ключевых на восхождении, и для его преодоления потребовалось пять связок, работавших посменно. В центре участка находится камин, который служит своего рода воронкой для снега, сдуваемого со снежного поля выше. Оказаться в камине, когда огромный объем снежной массы летел вниз, было настоящим кошмаром, однако это на своем опыте пришлось испытать каждому, кто поднимался тут. Снежное поле – технически наиболее простой участок, но почти во всех остальных отношениях место оказалось плохим: много мягкого снега, лавинная опасность и отсутствие защищенной площадки для лагеря V. Этот лагерь установили 1 мая Бенс и Павел Подгорник. Бенс связался по рации с Кунавером, сообщил, что пещеру вырыть невозможно и что лагерь пришлось разбить на открытом месте. Они накрыли палатки тарпаулином, чтобы хоть как-то защитить их от снега, но это означало, что внутри было полностью замкнутое пространство, и Бенс надеялся, что не начнется клаустрофобия, – они с Павлом Подгорником остались в лагере на ночь.
На следующий день Маржон Манфреда и Борут Бергант отправились в пятый лагерь. Они встретили Бенса и Подгорника недалеко от четвертого лагеря, первая двойка спускалась на отдых, и внешний вид альпинистов свидетельствовал о том, что ночь выдалась нелегкая. Пока Манфреда и Бергант проходили сложный скальный участок, вершина Лхоцзе скрылась в облаках, и эта облачность начала медленно опускаться. Как только туман накрыл альпинистов, поднялся ветер, и вскоре они оказались в центре бури. Теперь тонкая зеленая перильная веревка, к которой они были пристегнуты, стала единственной связью с внешним миром. По мере того как снегопад усиливался, по склону начали грохотать лавины, а лагеря V все еще не было видно. Он находился где-то недалеко, оставалось только продолжать подниматься по веревке, но палатки удалось увидеть, лишь когда альпинисты оказались прямо на них. Не успели они откопать вход и забраться под тарпаулин, как сошла лавина. Забившись в палатку, словенцы пытались нагреть воду, но все вокруг было мокрым, и спички тоже отсырели. И даже когда нашлась зажигалка, плитку разжечь не удавалось из-за недостатка кислорода. Пришлось лежать без питья, дрожать от холода и слушать грохот лавин. В конце концов Манфреда уснул, но вскоре его разбудил крик Берганта о том, что они в ловушке. Снега нападало так много, что он полностью перекрыл доступ свежего воздуха. Вход удалось расчистить, но снег не прекращался, лавины сходили все чаще. Альпинисты проклинали свое невезение, ведь обычно ночью погода была хорошей. Пришлось дежурить и по очереди откапываться от снега. Усталость брала свое, и искушение бросить все и лечь поспать было велико, но оба прекрасно понимали, что поддаваться соблазну нельзя.
В конце концов они связались по радио с базовым лагерем, чтобы спросить совета. Бергант сказал Кунаверу, что хочет разрезать палатку, чтобы увеличить доступ кислорода. Кунавер настоятельно рекомендовал этого не делать – палатка была единственной защитой от стихии. Он сказал, что погода улучшается, что не следует покидать лагерь до утра и что рация в базовом лагере будет работать всю ночь, однако им наверху, в пятом лагере, стоило поберечь батареи. В завершение разговора Бергант напомнил Кунаверу, что сегодня годовщина его свадьбы. Всю оставшуюся ночь альпинисты поддерживали связь с базой. Те, кто находился внизу, не могли физически помочь товарищам, но психологическая помощь была огромной – альпинисты в пятом лагере не чувствовали себя брошенными.
Этот инцидент и последующие проблемы, когда восходители далеко не всегда могли отыскать палатки под снегом, привели к тому, что Кунавер решил отказаться от лагеря V, и альпинисты стали переходить из четвертого лагеря сразу в шестой. Лагерь VI располагался на триста метров выше пятого, в отличном месте, защищенном снежным валом, и был идеален как точка старта для штурма вершины. Его установили Марьян Крегар и Вики Грошель. На следующее утро Грошель отправился разведать путь выше, но из-за бури смог продвинуться только на пятьдесят метров. Несмотря на то что Крегар страховал партнера прямо из палатки, он ухитрился поморозиться. Буря не утихала, и на следующий день двойка отправилась вниз, причем Грошель на спуске упал и травмировал спину.
11 мая настала вновь очередь Филипа Бенса и Павла Подгорника. От лагеря VI до гребня, который, по их мнению, мог вывести к главной вершине, оставался небольшой скальный участок. Вершина казалась близкой, и Бенс чувствовал, что нужно лишь чуть больше снаряжения и сил. Но как раз восстановиться не получалось. И так вымотанный Бенс провел бессонную ночь из-за холода, и утром стало понятно, что стоит уходить. С грустью Бенс попрощался с Подгорником и начал спуск, оставив напарника одного в верхнем лагере.
Физическое и психологическое напряжение от многодневной работы в тяжелейших условиях постепенно стало сказываться на всех участниках. Крегар угорел, готовя еду: отсутствие вентиляции – один из минусов ночевки в снежных пещерах. Он с трудом сумел спуститься, и стало понятно, что необходима немедленная медицинская помощь. Сам Кунавер последний раз поднялся в лагерь IV, чтобы занести необходимые вещи и поддержать таким образом попытку штурма вершины. Погода не баловала: снег валил не переставая, и лавины и просто снежные потоки сходили по склону почти непрерывно. На спуске Кунавер встретил двух шерпов, которые шли с тяжелыми грузами. Он спросил, как они себя чувствуют. Шерпы сказали, что хорошо, но когда он спросил, поднимут ли они грузы выше, ответ был неоднозначным: «Трудный подъем, сагиб. Очень плохо, много снега». Все понимали, что вклад шерпов жизненно важен. Тем временем сильнейшая двойка Штремфель—Заплотник шла вверх, чтобы присоединиться к Подгорнику в шестом лагере. Если кому-то и удастся преодолеть оставшийся путь до вершины, то скорее всего именно им.
15 мая Подгорник, Штремфель и Заплотник готовились к штурму. От лагеря на высоте 8050 метров до вершины оставалось 450 метров по вертикали. Штремфелю казалось, что все получится, если повезет с погодой. Когда они проснулись ночью, на небе, которое Заплотник назвал черным и жестоким, светили звезды. Альпинисты зажгли горелку, чтобы согреть чай. Пар от дыхания замерзал в свете налобных фонарей. Онемевшими пальцами восходители с трудом надели кошки.
По словам Заплотника, они чувствовали себя беззащитными перед мощью стихии. Огромное напряжение не отпускало – возможно, это было самое рискованное предприятие в их жизни. Первые сто метров от лагеря подъем проходил по глубокому снегу. Маршрут шел примерно вдоль линии гребня, который постепенно становился виден все хуже.
Вскоре подниматься стало очень трудно, путь проходил по крутой и очень разрушенной скале, покрытой свежим снегом. Вскоре у Заплотника закончился кислород, и он почувствовал, что слабеет. Кошки стали проскальзывать по скальной поверхности, и вскоре он поднимался на одной только силе воли, точнее говоря, воля к жизни удерживала его на стене. Следующий фрагмент склона представлял монолитную скалу, и Штремфелю пришлось подниматься без перчаток, чтобы найти зацепы. Вскоре набежали тучи и начался снег. Альпинисты находились на последнем крутом скальном участке, дальше склон должен был выполаживаться и, как они надеялись, привести к вершинному гребню, но сейчас подъем был слишком опасным, чувствовалось, что предел разумного перейден. Стоило остановиться и обсудить, как быть дальше, но хватило всего одного обмена взглядами, чтобы принять решение. Штремфель молча достал рацию и вызвал Кунавера, чтобы сообщить, что они поворачивают назад. Кунавер не желал сдаваться, когда, казалось, вершина так близка, предложил им вернуться в лагерь VI и посмотреть, получится ли предпринять еще одну попытку. Он знал, что это последний участок перед вершинным гребнем, и сказал, что Изток Томазин находится в лагере V и может принести больше кислорода. Если они предпримут еще одну попытку вчетвером, возможно, одна связка сможет взять больше кислорода, чтобы другая поднялась на вершину.
Штремфель попытался передать всю сложность восхождения: «Это больше даже не физическая, но психологическая проблема. Нас убивает стресс. Словно идешь по мягкому снегу, не зная, что под ногами». Кунавер понимал, что должен полагаться на ощущения и суждения ведущих альпинистов экспедиции. Он сказал, что они предприняли фантастическую попытку, но, если чувствуют, что нужно разворачиваться, значит, так и стоит поступить. «Мы очень устали», – сказал Штремфель. Они выложились на полную, но этого оказалось недостаточно.
Заплотник переживал, не зашли ли они слишком далеко. Позднее он напишет: «Внутри меня все оборвалось. Не перешел ли я черту, которую никому не дозволено переступать? Ведь до сих пор я всегда четко знал, где она, чувствовал ее. Но теперь понимаю лишь, что мы бежим, спасаемся, что шторм усиливается и что мы замерзаем. То “я”, кем я являлся последние несколько часов, было мне совершенно незнакомо. Напряжение долгих недель сверхчеловеческих усилий, животный страх, чувство ответственности за друзей, ответственность за веру людей в нас – все это теперь сошлось, сконцентрировалось в одной точке, в здесь и сейчас, а в результате – несколько часов спуска. Мы были чертовски близки к вершине».
У Павла Подгорника тоже возникло чувство, что это выход за пределы разумного. Тем не менее они выжили. Все, чего они хотели в тот момент, – спуститься с горы, уйти как можно дальше от ночевок в снежных пещерах, от бурь и лавин. Но это также означало, что придется бросить то, во что все участники экспедиции вложили столько сил.
Заплотник смотрел на Южную стену в лучах закатного солнца, на резкий контраст между девственно белым снегом и пугающей чернотой скал. Да, ему по-прежнему хотелось стать на вершине, глядеть в страшную пропасть под ногами, разглядывать Эверест и Макалу, но сейчас больше всего они желали оказаться в теплом безопасном мире.