я с отметки в семь километров. Тем не менее Каммерландер и Хайзер продолжили провешивать перила. В базовом лагере шли постоянные споры о работе команды и выборе маршрута. В конце концов Месснер вышел из себя и заявил, что если альпинисты не начнут работать как единое целое, то он отправится домой, и тогда никто больше не сможет рассчитывать на его руководство и финансирование. Дискуссия длилась более трех часов, Мариани не только снимал ее, но и выступал в роли переводчика между выходцами из Южного Тироля, которые с трудом общались с французами, и каталонцем Лукасом, который не понимал английский, на котором говорили поляки. Мариани также пришлось помогать Каммерландеру, который, несмотря на гражданство Италии, не владел итальянским, так как жил в немецкоговорящем Южном Тироле. Все это походило на попытку построить Вавилонскую башню.
Сам Месснер поднялся на высоту 6700 метров вместе с Роландом Лоссо, чтобы установить лагерь II (обещание матери не ходить на восьмитысячники, похоже, допускало исключения), но даже работа на горе не избавила его от беспокойства по поводу отсутствия слаженности команды. Энтузиазм участников, казалось, сходил на нет, люди все чаще уходили отдыхать в близлежащие деревни, лишь Каммерландер с поляками не собирались сдаваться и работали на склоне, да Мариани впечатлил Месснера позитивным настроем и желанием снять хороший фильм.
Месснер спорил с Лукасом, который, по его мнению, не хотел вносить вклад в общее дело. Лукас же считал, что Месснер слишком авторитарен и продвигает свою точку зрения, обосновывая ее тем, что у него гораздо больше опыта, чем у большинства участников. Месснер чувствовал, как атмосфера между альпинистами накаляется. Становилось понятно, что не получится выступать в роли эффективного лидера, если сам не ведешь экспедицию вперед. Во всех предыдущих восхождениях Месснера сам он либо поднимался на вершину, либо никто не достигал высшей точки, например из-за погоды. То есть раньше Месснер всегда был двигателем мероприятия, он же решал, стоит ли продолжать, если возникали проблемы на склоне, и так далее. Руководить из базового лагеря оказалось гораздо сложнее.
К 24 апреля Каммерландер, Хайзер и Велицкий достигли отметки семь километров и стали делать длинный траверс влево, но погода держалась плохая, шел снег, туман скрывал видимость, и споры продолжались. Фульвио Мариани поднялся в лагерь I и увидел там одного только Профита, тот выглядел очень подавленным. Оказалось, Кормье убедил Арицци, что Профит совершает ошибку, присоединившись к остальным на правом маршруте, а не на диретиссиме, как они хотели. Кормье и Арицци спустились в базовый лагерь и заявили, что покидают экспедицию. Месснер даже не пытался уговорить их, по его мнению, французы не приложили никаких усилий и не внесли свой вклад в общее дело. Сильвианна Тавернье жаловалась на постоянную боль в горле и не чувствовала себя достаточно здоровой, чтобы работать на стене. Таким образом, Профит остался единственным французским альпинистом, продолжавшим активно участвовать в восхождении. Лоссо так и не удалось как следует акклиматизироваться, и он тоже отправился домой. В начале мая погода стала налаживаться, и Профит с Хайзером продолжили обработку маршрута, хотя пришлось действовать осторожно из-за большой лавинной опасности.
К этому времени оставшиеся участники хорошо акклиматизировались, но теперь экспедиция буквально начала распадаться: связки выполняли то, что считали нужным, хотя Месснер все еще пытался согласовать общий план штурма вершины. 7 мая Каммерландер и Профит поднялись в лагерь III, чтобы предпринять попытку штурма. В ночь перед выходом им удалось поспать. Однако еще в девять вечера начался сильный снегопад, и вскоре покатились лавины. Стенки палатки вибрировали от грохота и воздушных ударных волн, вызываемых лавинами, и к полуночи ситуация стала очень опасной: сверху почти беспрерывно сходили массы снега. Если бы одна из таких лавин обрушилась на палатку, альпинисты оказались бы либо погребены под многометровой толщей снега, либо, что более вероятно, их просто смело бы со стены.
Каммерландер и Профит решили спрятаться в ближайшей трещине, где их хотя бы защищал сверху прочный лед. Ночью снег почти прекратился, лавины стали сходить реже, и тогда они вернулись в палатку. Но едва альпинисты забрались в спальники, пытаясь согреться и нервно прислушиваясь к звукам снаружи, как раздался грохот, и по палатке словно забарабанил град. Они вскочили на ноги и напряженно ждали развития событий, инстинктивно прикрыв головы руками. В следующий момент три камня размером с кулак пробили тент и упали прямо на спальники. Альпинисты с ужасом поняли, что встань они на пару секунд позже, им бы пришел конец. Два камня прилетели точно на место, где они лежали, а третий – между спальниками, разбившись о котелок. Сила удара была такой, что котелок вогнало глубоко в землю. Оставшуюся часть ночи никто не сомкнул глаз, а утром пришлось отправиться вниз с первыми лучами солнца. На спуске Каммерландер вывихнул лодыжку и, таким образом, тоже выбыл из экспедиции.
В конце концов поляки решили попробовать пройти оригинальную польскую линию в альпийском стиле, как с самого начала и предполагал Месснер. Раньше он говорил, что это безумие, но теперь махнул рукой и пожелал удачи. Хайзер и Велицкий упаковали веревки, снаряжение, газ и еду на шесть дней, а также легкую палатку, сшитую Хайзером, которая весила всего полкило. Они планировали в случае успеха спуститься по классике с другой стороны горы, воспользовавшись обработанным маршрутом через ледопад Кхумбу, по которому на Эверест шли экспедиции. Поначалу двойке удавалось быстро продвигаться вперед, в некоторых местах поляки использовали старые веревки, оставшиеся на стене с 1987 года. Через четыре дня они достигли высоты 7100 метров, но затем непогода не давала подняться выше трое суток. Легкая палатка плохо держала шторм, и приходилось каждые два-три часа вылезать наружу, чтобы откопаться от снега. Еду получалось готовить с трудом, спать пришлось в обвязках, пристегнувшись к перилам, так как палатку могли снести лавины. Вскоре пуховые комбинезоны отсырели и стали плохо греть. В какой-то из дней Хайзер отправился в старый лагерь IV 1987 года в надежде найти продукты двухлетней давности.
Оставалось более чем достаточно времени, чтобы поразмыслить над тем, как быть дальше. Полтора года назад на высоте 8300 метров непогода отбросила поляков назад, теперь они находились более чем на километр ниже, и ситуация повторилась. К моменту, когда погода немного улучшилась, они находились на горе уже восемь дней, еда закончилась, и подходило к концу топливо. Стена буквально утопала в снегу, а снаряжения для безопасного спуска не имелось. Оставался единственный вариант – попробовать добраться до веревок, которые экспедиция провесила под Лхоцзе Шар. Это означало длинный траверс под большим треугольным скальным контрфорсом. Риск был очень высок, и поляки решили идти не связываясь. Бросили жребий, и Хайзер вытянул короткую спичку. Он выругался, а затем с опаской отправился вперед. Добравшись до закрепленных перил, Хайзер потерял равновесие, но, к счастью, успел пристегнуться, и веревка выдержала срыв. Дальше были несколько необработанных участков, и на одном из них Хайзер снова упал, проехав около двадцати метров, прежде чем смог остановиться. После этого поляки связались, и Велицкий пошел вперед, траверсируя по краю бергшрунда под Лхоцзе Шар, где снег был чуть тверже. Снова начался снегопад, но двойка благополучно достигла лагеря III по обработанному маршруту, дальнейший спуск прошел без проблем.
Когда поляки спустились в базовый лагерь, Лукас и Профит вернулись на гору для последней попытки, но в третьем лагере Лукас отказался идти дальше. Профит подумывал попробовать соло, но с таким количеством снега на склоне результат был более чем сомнителен. Тогда он решил спуститься в базовый лагерь на параплане. Но и это не удалось – на следующее утро повалил такой сильный снег, что пришлось уходить. Спуск в тумане занял целый день, причем снег не прекращался.
Это был полный разгром. Экспедиция добилась совсем немногого, учитывая звездный состав участников. Отчасти провал объясняется плохой погодой, возможно, при большем везении альпинисты сумели бы подняться выше, но, скорее всего, команда оказалась неработоспособной.
Для Велицкого и Хайзера, которые много сделали для восхождения и подобрались к вершине ближе всех, экспедиция стала еще одним разочарованием. Велицкий решил, что больше не будет возвращаться на гору. С него было достаточно. Он «знал каждый камень на стене», но внутреннее стремление, побуждавшее его к новым испытаниям, угасло. По крайней мере, на Южной стене Лхоцзе. А без хорошей мотивации, спрашивал он себя, какой смысл пытаться идти вверх?
Неудача экспедиции Месснера была, конечно, не столь сокрушительной, как в 1971 году на Эвересте, но все же разочарование оказалось большим. Месснер собрал лучших альпинистов мира, но сделать серьезную заявку на вершину не вышло. Он надеялся, что звездная команда решит «последнюю великую проблему Гималаев», но оказалось, что сумма хороших слагаемых не дает отличного результата.
Поверженный гигант
Едва Ежи Кукучка узнал о провале экспедиции Месснера, он сразу отправил запрос в Непал, чтобы получить разрешение на экспедицию по Южной стене Лхоцзе осенью того же года. В отличие от Месснера, Кукучка продолжил прокладывать сложные маршруты в Гималаях. В 1988 году он с Артуром Хайзером прошел новый маршрут по Южной стене Аннапурны, а затем запланировал траверс четырех вершин Канченджанги. Но когда такой траверс осуществила большая команда из Советского Союза, Кукучка вновь сосредоточился на Лхоцзе. Теперь Южная стена действительно осталась одной из последних величайших альпинистских проблем Гималаев. Дважды приблизившись к решению этой задачи, поляки считали, что Южная стена по праву принадлежит им, и для Кукучки успех на ней стал бы венцом альпинистской карьеры. Он также рассматривал Южную стену с точки зрения соперничества с Месснером, и весенняя неудача месснеровской команды подтолкнула Кукучку к организации своей экспедиции. Он собрал сильную команду, но за несколько месяцев до отъезда получил страшное известие: польская команда на Эвересте попала под лавину, в результате погибли пять восходителей, которых Кукучка хорошо знал.