Первое восхождение на пик Ленина было таким же невыносимым, как первый подъем на Эльбрус. Настолько тяжело в горах мне давно не было. В 1977-м на Эльбрусе, помню, Владимир Дмитриевич Моногаров, наблюдая за моими страданиями, участливо спрашивал: может, повернешь вниз? Мучительный выбор, знакомый по жизни каждому: терпеть или отказаться, послушаться мудрого совета? Но сам-то я уже не мальчик. Ходил в серьезные горы. Мастером успел стать, чемпионом Союза. И что — уйти с какой-то «двойки-А»? Понимал, это сильнейшая «горняшка». Может быть, я даже рисковал. Мог загнать себя в ситуацию, когда уже не способен идти ни вверх, ни вниз. Но почему-то об этом не думал. Был уверен, что «на зубах», но взойду. Заставил себя взойти.
В 1977-м на Эльбрусе мучился, начиная с 5000 м, в 1979-м на пике Ленина — с 6300. Тошнота, рвота, дикая головная боль. Свинцовые ноги, стопудовый рюкзак. В общем, кошмар. Все признаки острой формы горной болезни. По идее, надо спускаться вниз. Нельзя в таком состоянии на гору. Но рядом идут друзья: Саня Толстоусов, Пригода. Поднимаются наши харьковские девчата. У них как будто все нормально. А меня, без пяти минут участника гималайской сборной, «колбасит» по полной программе. Вспомнил Эльбрус, пересилил себя. Взошел. Дальше — самое удивительное. Спускаемся вниз, три дня отдыхаем, я с ужасом готовлюсь повторить пытку высотой. Иду на восхождение, и… не узнаю гору. Как будто это не семитысячник, даже не пятитысячник.
Стало понятно, что у меня свой темп акклиматизации. Просто нужно хорошо себя знать. А не попробуешь — не узнаешь. Бывали и вовсе необъяснимые моменты. Скажем, на пик Ленина приехал, и где-то начиная с четырех тысяч метров, меня вдруг резко, ни с того ни с сего хватает «горняшка». Вот это все надо было прочувствовать, понять и пересилить. Товарищи по гималайской сборной Миша Туркевич, Леша Москальцов на Эльбрусе чуть ли не вдвое быстрее входили в берега, а меня мучили «горняшка» и сомнения, смогу ли ее перебороть. Рассказал о своих тревогах Моногарову. Как впервые шел на пик Ленина, что чувствовал на втором восхождении. Что, судя по всему, я акклиматизируюсь вдвое дольше, чем Миша и Леша. Кстати, когда начались главные отборы, по сравнению с казахстанцами, у которых высота начинается в часе езды от их квартир, не только я поначалу выглядел бледно. Моногаров говорит: «Ну что? Значит, перед сборами приезжайте на Кавказ на две недели раньше. Ходите на Эльбрус, ночуйте там». Мы и сами понимали: чтобы попасть в команду, ребятам из равнинных Харькова, Донецка надо быть на голову выше разбитных москвичей, маститых казахстанцев. А значит — активнее акклиматизироваться. Владимир Дмитриевич Моногаров подвел научный фундамент под наши предположения. Перед всеми отборами так и делали. Поднимались на Эльбрус, бегали по склонам. В итоге физические кондиции выводили на уровень высотников и даже покруче. Благодаря этому, считаю, и отборы успешно прошли.
Многие претенденты в команду были чистыми высотниками. На нас с Туркевичем смотрели немного свысока. Альпинистского авторитета мы тогда еще не имели. Мастером, чемпионом Союза я стал сначала в скалолазании (1971 г.), а потом уже в альпинизме (1973 г.). Там рост шел медленнее. У Миши тоже сначала было скалолазание, а потом альпинизм. А в скалолазании больше было «звона», о наших победах на скальных трассах писали газеты. Соответственно, к нам и относились, скорее, как к скалолазам. Хотя тренеры не выделяли никого. Участники между собой, может, и шушукались. Но отборы четко показали каждому: хочешь на Гору — вписывайся в коллектив. Пока отбирались, притерлись, сдружились. В Гималаях жили с ощущением, что делаем общее дело. Правда, с Валерой Хрищатым на стадии отборов, да и потом частенько дискутировали, какой класс круче — технический или высотный. Двойка казахстанцев Валерий Хрищатый — Казбек Валиев имела в активе довольно сложные как для высотников маршруты, где нужен определенный технический запас. Для технического или скального класса восхождений, в которых специализировались мы, он был недостаточным. Скалы на Эвересте, которые нам выпало обрабатывать, думаю, они бы тоже прошли, только медленнее. Процентное соотношение технической и высотной квалификации на тот момент у Хрищатого с Валиевым было, наверное, 20 на 80. У нас с Туркевичем — примерно 60 на 40. Мы больше технари все-таки были.
Уникальный маршрут на Эверест предъявлял к альпинистам особые требования. В полной мере им не отвечали ни «чистые» технари, ни «чистые» высотники. Требовались универсалы, «технари-высотники», обладающие не только выносливостью — общей и специальной, позволяющей выдерживать огромные физические нагрузки в условиях непогоды, высокой степени риска, стресса и т. д. Альпинисты не только с серьезной технической подготовкой (общей и специальной), а с полным набором качеств, навыков и умений. Плюс способность применять все это на больших высотах, в «зоне смерти», в условиях гипоксии. Плюс умение восстанавливаться и сохранять высокую работоспособность в течение всей экспедиции (которая может длиться от 1 до 3 месяцев). Мы готовились к таким испытаниям тренировками и регулярным участием в скалолазных соревнованиях на естественном рельефе. Например, мой годовой план предусматривал 65800 метров скальных трасс. Из них интенсивная подготовка — 11300 метров (на сборах два раза в день проходил, минимум, по километру скальных трасс), на соревнованиях — 1800 метров. В этих суммарных 65 километрах были учтены также скальные восхождения. Конечно, не забывали об общефизической подготовке (лыжные гонки, кроссы). Плюс лазание по льду. И, конечно, восхождения.
Старший тренер Анатолий Овчинников присматривался к нашей двойке очень придирчиво. И на скандал пытался провоцировать — как отреагируем. И высотой лично испытывал. Анатолий Георгиевич — доктор технических наук, профессор. Аналитический склад ума, к любому явлению — системный научный подход, при этом сам альпинист, заслуженный мастер спорта — вот такой сплав. Эпизод, к предмету разговора отношения не имеющий, но показательный. Я попытался спорить с Овчинниковым. Доказывал, что с точки зрения физиологии неполезно бегать утром в горах на зарядку. Старший тренер внимательно выслушал мои аргументы и отрезал: «Зарядка-тренировка входит в отбор. Всем понятно?». Бросились за поддержкой к нашему «гуру» Моногарову: что делать? Он: «Привыкайте, ребята, бегать по утрам». Пришлось привыкнуть. Бегаю до сих пор. Может, и неправильный тогда у Овчинникова был подход, но, с другой стороны, хорошо, что он дал мне эту привычку — начинать утро с зарядки-тренировки. Иначе, наверное, в другой бы сегодня форме был.
Овчинников хотел все и всех видеть в деле, оценить на маршруте. Летний памирский сбор 1981 года предусматривал восхождение на пик Коммунизма по пути Кузьмина. Серьезный маршрут, длинный. Своего рода модель будущего гималайского восхождения — промежуточные лагеря, навешивание перил и т. д. Тактика моделирования предстоящего восхождения была выбрана очень грамотно. Прилетаем на Памир. Овчинников указывает на нас с Мишей Туркевичем: «Вот вы и вы — с палатками и снаряжением забрасываемся на Грузинские ночевки (4500 м — СБ.). Остальные подлетают позже». Вертолет выбросил нас на леднике, поставили палатку. Тренер: «Так, завтра выходим на 6000 м». Какие проблемы? После двух недель на Эльбрусе нам все трын-трава. Подгрузились хорошо. Не так себе пошли прогуляться, а с приличным весом в рюкзаках: палатками, веревками, продуктами. Овчинникову тогда пришлось нелегко. Мы в прекрасной форме. Под хи-хи, ха-ха горы можем свернуть. А он и постарше, и на Эльбрусе с нами не бегал. Думаю, тот момент и расставил все по местам. Не исключено, какие-то сомнения относительно нас у тренера были. Тем более, он сам больше высотник. Еще не восхождение, а как бы репетиция, не поздно поменять нас на запасных. Но мы все вопросы сняли. Анатолий Георгиевич увидел, на что «эти скалолазы» способны на высоте. Связка, на альпинистских маршрутах работающая надежно и быстро, как при включенном секундомере на соревнованиях, на Эвересте оказалась совсем не лишней. Первая и последующие гималайские экспедиции подтвердили, что, как правило, универсальные восходители вырастают из скалолазов-технарей с опытом высотных восхождений.
… В первый раз на Эльбрусе, когда доставала «горняшка», лезло в голову: наверное, это и есть мой потолок. Слышал, что бывает высотный потолок у человека, и выше этого уровня он уже не может подняться. Физиология не позволяет. Особенность организма, через которую не перепрыгнешь. Такое редко, но бывает. А может, и не очень редко — насколько знаю, подобные исследования в массовом порядке не проводились. В общем, первая мысль: вот он, мой потолок. Но все-таки — дай попробую. Может, дело не в этом? Оказалось, действительно, не в этом. А если про потолок вообще все придумали как раз те, кто не хочет, не умеет терпеть? Ведь и у меня появился тогда серьезный повод отказаться, уйти с мыслью: ничего не поделаешь, высота — для других. Если бы сошел тогда — не было бы в моей жизни Гималаев, да все повернулось бы по-другому! Кстати, сейчас, после десятков восхождений на Эльбрус, после четырнадцати гималайских экспедиций для акклиматизации мне требуется гораздо меньше времени. А что до высотного потолка, убежден: как бы ни складывалось (не только в горах), нельзя говорить себе: это мой потолок. А если вы ошибаетесь?
БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ
В 1999-м я участвовал в украинской экспедиции на Эверест. В тот год по тибетскую сторону Горы работало два десятка экспедиций. Американская команда кроме собственно восхождения ставила еще одну цель — найти пропавших в 1924 году англичан Джорджа Лея Мэллори и Эндрю Ирвина. На высоте 8230 м американцы обнаружили наполовину вросшее в лед тело. Такое на высотном полюсе не редкость. Граница между жизнью и смертью в «мертвой зоне» имеет вид пунктира. Переступить его ничего не стоит. Цифры взошедших на Эверест и погибших там вполне сопоставимы. Спустить с высоты попавшего в беду человека практически нереально. Умершего — подавно. Даже присыпать камнями не всегда получается. Снег сдувают неистовые гималайские ветры. Представьте ощущения человека, идущего на гору (с горы), когда он, погруженный в себя, вдруг натыкается на иссушенную морозом и ветрами