М-да, дела. А Книгочеев-то, оказывается, шурин одного из самых одиозных фигур Белого движения. Ну и ну. Впрочем, ну и что? В Петрограде живет мать самого Врангеля, и никто ее не трогает.
— Боитесь, что в Архангельске вашу жену могут обидеть? — спросил я.
— Не знаю, обидят или нет, но боюсь, — ответил Книгочеев. — При вас ни меня, ни Ольгу не тронули бы, а без вас? Соседям известно, чья она сестра, да и мое прошлое.
Что ж, раз такое дело, пусть едет. Тем более, что в Архангельске остались кое-какие вещи, что могут потом пригодится. Вспомнился еще разговор о культурных ценностях.
— Хорошо, Александр Васильевич, я вам командировку выправлю, что по служебным делам едете. Так и в поезд проще сесть, и в Архангельске к вам вопросов не возникнет. Но тогда для вас будет задание. Привезете мне все почтовые карточки господина Зуева — я Муравину записку напишу, он передаст. И еще. В библиотеке, в кабинете директора есть тайник. Надо бы его найти, там лежит старинная книга.
— Все исполню, — просветлев лицом сообщил Книгочеев.
Я не сомневался, что Александр Васильевич все сделает в лучшем виде. И открытки заберет, и тайник отыщет. Правда, я пока не знал, зачем мне открытки моего директора, шпиона-двурушника, а уж тем более старинная библия, пусть ее издателя и спалили на костре. Впрочем, по открыткам надо еще разок с господином Зуевым встретится, поговорить. Платон Ильич у нас на Лубянке сидит, в английских шпионах числится, а не в польских и, стало быть, размену не подлежит. Поглядим, как события развиваться станут, вспомнят ли о Зуеве настоящие хозяева или нет. А Библия Тиндейла… Оставить ее для будущего музея истории атеизма? А зачем? В крайнем-то случае книгу можно продать на аукционе, а вырученные деньги использовать для блага разведки. Конечно, будь это Евангелие Ивана Федорова, я бы о таком и помыслить не мог, но англичанин Тиндейл? Мне бы должно быть стыдно, но английский вариант Библии отчего-то не жаль. И продать можно на английском аукционе, вернув, так сказать, историческую ценность ее народу.
Без трех минут семь (то есть, в восемнадцать часов пятьдесят семь минут) я уже околачивался у кабинета вождя. Вечный, словно каменная ограда вокруг собора, товарищ Горбунов посмотрел на меня, буркнул под нос — назначено, ждите, а потом пошел докладывать Ильичу.
— Десять минут, — обронил Горбунов, не посмотрев на меня.
Десять так десять. Не знаю, что можно успеть за десять минут, но Председателю СНК виднее.
— Здг’аствуйте товаг’ищ Аксенов, — встал из-за стола Владимир Ильич. Поздоровавшись, кивнул на кресло для посетителей. — Пг’исаживайтесь.
Как всегда, картавость я замечал лишь в самых первых фразах, а потом она куда-то пропадала. Почти как акцент товарища Сталина.
— Владимир Иванович, я для себя бумажку составил, этакую карту.
Товарищ Ленин вытащил лист бумаги, исчерченный схемами и каракулями, и положил передо мной.
— Вот, я здесь набросал. Если у нас какая-то сложная ситуация, появляется товарищ Аксенов и начинает ее решать. Пожалуйста — спешная эвакуация интервентов из Архангельска и Мурманска-товарищ Аксенов, ликвидация шпионского гнезда перед нашим носом — Аксенов, выявление преступной группы врачей, стряпавших «липы»-тоже вы, арест Тухачевского и выявление шпионки в его штабе. Арест командующего фронтом сорвал наше наступление, но, как потом решили военные специалисты, мы вовремя прекратили наступление, иначе нас ждал бы полный разгром. А про последний случай я говорить не стану, сами знаете. Что я еще упустил? Ага, ваш проект о переходе с военного коммунизма на новую экономическую политику. Ах, вот еще что — в ноябре восемнадцатого вы предотвратили покушение на товарища Ленина, то есть на меня. Простите, но я до сих пор не сказал вам спасибо.
— Владимир Ильич, — пожал я плечами, не понимая, к чему клонит вождь мирового пролетариата. — На съезд комсомола вы все равно не приехали, получается, что я никого не спасал.
— В сущности, это не так важно. Важно, что вы оказались в нужное время и в нужном месте.
— А это плохо? — слегка растерялся я.
— Что вы, дорогой вы мой, совсем нет, — всплеснул руками товарищ Ленин. — Напротив, за что бы вы не брались, у вас все получается, и получается очень удачно. В некоторых государствах в личном деле офицеров, высших чиновников руководство ставит отметку — удачлив он или не очень, или вообще неудачник. Правда, эту отметку ставят там, где протестантизм является доминирующей религией.
Вона как. Удачлив. Интересно, а как с этим вяжется марксизм и материализм? А Ленин, между тем, продолжал:
— Вы любопытный человек, товарищ Аксенов. Не обессудьте, но я попросил товарищей дать вам развернутую характеристику. И что я вижу? Мне сообщили, что вы лишены недостатков свойственных молодости. Не курите, не пьете. Даже с женщинами вы имеете дело в меру, не выходя за грань. Еще запомнилось ваше блестящее выступление по итогам правительственной комиссии. Да-да, это было лучшее выступление из всех, что я слышал. — Ленин помедлил, пристально посмотрел на меня, а потом спросил прямо в лоб, — Так кто же вы, товарищ Аксенов?
Глава 14. Остров Крым
В последнее время ночи меня не балуют снами. Да и какие ночи? Вроде, только прилег, а уже снова пора вставать. В бронепоезде еще туда-сюда, а здесь — хронический недосып. Днем перехватишь минут сорок, уже хорошо. Иной раз в тягостной дремоте мерещилось что-то нелепое – то товарищ Троцкий мчащийся верхом на броневике, то Феликс Эдмундович с огромной метелкой. Зато сегодня Морфей порадовал сновидением: пригрезилась Москва двадцать первого века с моей любимой кофейней в Калашниковом переулке (кофе отличный, но дорогой!), магазинчики, где можно приобрести одноразовые бритвенные станки и прочие мелочи, которых мы в обыденной жизни не замечаем.
Странно только что эта Москва заполнена белогвардейцами. Нет, чисто внешне они не отличаются от москвичей и гостей города, разве что одеты слегка старомодно, но никого это не смущает. А то, что это белое офицерье из недобитой армии барона Врангеля, знаю только я. А эти «попаданцы» из прошлого бродят по бульварам, заигрывают с проходящими мимо девушками и ведут себя так, словно не прошло целого столетия. Вот два «цветных» офицера одетые в джинсовые костюмы, модные в восьмидесятые годы двадцатого века, попивают кофе в «Скуратове», а чтобы их никто не тревожил, приперли дверь столом.
А я стою около дверей одного из районных судов столицы в ожидании генерала Кутепова, чье дело там рассматривается. Кажется, генерал угнал чужую машину. Кстати, вот и сам Александр Павлович одетый в костюм-тройку, со знаменитой бородой и абсолютно лысый. Да, точно. На большинстве фотографий Кутепов либо в папахе, либо в фуражке.
— Уроды! — густым басом заявил генерал. — За какую-то ерунду полгода условно. А Врангелю год ссылки влепили за тунеядство. Я им пытаюсь доказать, что баронам работать не нужно, не положено, а они не согласны. Пообещали, что, если продолжу черных баронов защищать, так и меня упекут на болото. Но, сами посудите, какой же Врангель черный, если он белый, как моя лысина?
Налетевшие откуда-то из пустоты журналисты защелкали фотоаппаратами, принялись совать под нос генерала микрофоны, оттесняя меня подальше, а я, еще недавно знавший, что мне от Александра Павловича что-то нужно, напрочь забыл, что именно я собирался спросить и потому пошел выкидывать из кофейни джинсовых наглецов, потому что тоже хочу кофе. Но вместо разборок с наглыми юнцами проснулся.
За стеной слышался треск цикад, а в крошечном оконце моего чулана виднелось черное южное небо. Крым, стало быть. Август. Вроде, недавно я сидел в кабинете товарища Ленина настороженно ожидая его очередного вопроса.
По законам жанра Владимир Ильич просто обязан был вычислить во мне «попаданца», но то ли мои коллеги-писатели врут о чрезмерной проницательности наших вождей, то ли их книги основаны на фантазии, а не на реальных событиях, как у меня. Я сам в какой-то мере руководитель, так разве бы поверил, что кто-то может попасть в нашу эпоху из будущего? Да и товарищ Ленин, не уверен, что читал Марка Твена.
Но я напрасно волновался.
— Вопг’ос, кто же такой Владимиг Иванович Аксенов, г’иторический, — махнул рукой Владимир Ильич и улыбнулся своей знаменитой улыбкой. — В данном случае вы станете пг’едставителем Совета народных комиссаг’ов Г’оссийской Советской Федег’ативной Социалистической Г’еспублики в Кг’ыму. Тем более, что тепег’ь вы не только чекист, но и дипломат. Скажем так, сочетание двух ваших стог’он должно принести нам пользу. Пг’оникните туда нелегально как г’азведчик, но пег’еговог’ы станете вести абсолютно легальные, одобг’енные пг’авительством.
Председатель Совнаркома посмотрел на меня слегка прищурив глаза. Да, «фирменный» взгляд товарища Ленина — умный, проницательный и… хитроватый. Что там мемуаристы говорили по поводу этого взгляда? Нет, не помню.
— Но Крым сейчас в руках у белых, — осторожно сказал я.
— Именно так, батенька, именно так. И ваша задача, чтобы Кг’ым и дальше оставался в г’уках белых. Лет на пять, а может даже на десять. Понимаете, о чем я?
Понять, что предлагает Ленин, особого труда не составило, особенно в свете признания Советской Россией бывших окраин Российской империи. Стало быть, Советская Россия собирается заключить мир с Врангелем. Что ж, в апреле в Москву приезжал представитель Керзона предлагавший заключить мир и с Польшей, и с Врангелем. Но Польша, понятное дело, в апреле и слышать о мире бы не желала, а уж Врангель, тем более.
Я кивнул. Подавив в себе желание вздохнуть, сказал:
— Вопрос — а захочет ли Врангель заключить мир с Советской Россией? Насколько я помню, граждане белогвардейцы представлявшие высшую власть стояли за единую и неделимую Россию.
— Вы интег’есный человек, Владимир Иванович, — хмыкнул Владимир Ильич. — Вы даже не спрашиваете меня, зачем нам нужен Кг’ым, как отдельное государство, не противоречит ли это идее миг’овой г’еволюции, что по этому поводу скажет Политбюг’о, а сразу переходите к конкг’етным вопг’осам.