Джордж находился теперь непосредственно за мной. Мы продолжали подъём. Пролезая желоб между сераком и склоном, я оказался на мягком, гнилом снеге и провалился по колено. Четыре шага — и задыхаешься. В конце концов мы начали длинный траверс влево, по склонам самих сераков. Для облегчения пути здесь были натянуты верёвки, но они нам не пригодились. Казалось мы навсегда покинули землю и все более погружаемся в голубые эмпиреи. Резкая остановка: тропа снова повернула по направлению к неглубокому желобу слева. Неудобный шаг за угол, обход крутого контрфорса серака. Затем рывок прямо вверх. Нас не покидало раздражающее ощущение, что в любую минуту мы можем увидеть плато, должен быть наш лагерь. Однако линия горизонта не снижалась, и лагерь, казалось, никогда не появится. Наконец мы увидели небольшую кучу самых обыкновенных тюков, лежащих на самом необычном месте — на ровной площадке.
Было только 10.45, но оставалось ещё много дел. Здесь лежала палатка «Мид», но, прежде чем мы могли укрыться в её спасительной тени, нужно было утрамбовать площадку и установить палатку. Чтобы утрамбовать пушистый снег глубиной около 300 мм, требуется много времени. Затем на площадку нужно осторожно перетащить и расставить палатку. На высоте 7320 метров это изнурительная, прерываемая многочисленными паузами работа, и прошло около часа до той минуты, когда мы наконец, задыхаясь, как рыба на льду, улеглись под крышей. Замерзшие сардины, оттаявшие на спиртовке, печенье и мятный кекс составили наш обед. Нам не очень хотелось есть, и мы считали, что лимонный напиток в наших фляжках куда лучше любого вина. По своей глупости мы не разожгли примуса, чтобы приготовить дополнительное количество питья, и позже я горько об этом сожалел, так как мы потеряли много влаги. Но в тот момент было намного приятнее просто лежать, дремать, просыпаться, размышлять и снова дремать.
В 1.15 Джордж приоткрыл один глаз и сказал: «Хорошо!» Я ответил: «Хорошо!», и мы вновь задремали на несколько минут. Так продолжалось некоторое время. Вскоре после 1.30 две очень заспанные фигуры, отягощенные той сонной инерцией, которая превращает каждое движение в титаническую битву с природой, вынырнули из палатки, щуря глаза на окружающее невероятное сверкание.
У нас ещё оставалась обязанность — разведать дальнейший путь на завтрашний день, в частности обследовать первую трещину.
Здесь следует рассказать о местоположении лагеря VII. Лагерь расположен на широкой, плоской вершине громаднейшего серака, на который мы теперь забрались. Со стороны горы он был защищен глубокой трещиной шириной 2,5 метра, в раскрытую пасть которой должно было падать все летящее сверху. Однако, будучи защитой, эта трещина являлась одновременно и препятствием, а у нас не было здесь дюралевых лестниц. Мы опаздывали уже на сутки и обязаны были немедленно найти дорогу к верхним полям. Было 17 мая. Майк Уорд хотел прийти к концу этого дня в надежде, что он и Джордж ещё могут закончить работу на стене. Я же, руководя шерпами, должен буду вновь подняться 20 мая для первой заброски на Южное Седло.
Пока с нижних склонов ничего не было слышно о Майке. Мы медленно справились с утомительной процедурой надевания непокорных кошек и вышли в путь, направившись сначала вправо, вдоль трещины. Через 40 минут мы остановились. В этом месту трещина к счастью, была завалена снегом, стекающим из небольшого кулуара, косо спускающегося налево. Я закрепил верёвку Джорджа над снежным мостом, на котором он стал осторожно вырубать одну за другой большие ступени, пока наконец не исчез за углом. Я последовал за ним, стараясь возможно скорее вогнать свой ледоруб в плотный снег противоположного края и надеясь при каждом зондировании, что подо мной не окажется бездонной пустоты.
Я обнаружил Джорджа уютно устроившимся в кулуаре и дальше пошел первым, что было в тот момент самым легким делом. Снег был плотным. Воткнутый по головку ледоруб хорошо меня выдерживал, когда я тяжело и неуклюже наваливался на снег. После каждого шага остановка, чтобы удобно поставить ногу. Здесь, в тени, я проснулся окончательно и смог наконец оценить Броунингскую «чистую радость жизни», которая ниже явно отсутствовала. Сколь безумными были тогда поэты! Справа от нашего кулуара капли стекали с громадного «носа» и со звоном падали в трещину. Лагерь VII исчез где-то слева. Продолжая подъём, я очутился на льду; попробовал рубить ступеньки (к счастью, лед был мягким) и через 15 метров принял Джорджа. Мы стояли наконец на склоне, который видели у палатки; трещина была позади нас .
Склон оказался утомительным. Он был покрыт снегом, однако порой чувствовался лежащий под снегом лед. В некоторых местах ветер образовал снежные ребра и насыпи с просветами чистого льда между ними. Приходилось решать, что лучше — ставить ногу на снежную насыпь, рискуя поскользнуться или рубить ступеньку. Я вел связку, уходя все время влево вверх. Палатка теперь виднелась внизу и сзади нас; перейдя вершину склона, мы потеряли её из виду. Путь, по-видимому, должен был по-прежнему идти влево, и, взглянув вверх, я увидел обманчиво близко верхние склоны знаменитого «Траверса». Можно наверняка пересечь склон по диагонали, и мы окажемся где-то близко от вершины Контрфорса, но трещина нас остановила. Мы прошли влево по её гребню, затем вверх и стали пересекать ставший более пологим склон.
Я пишу об этом так, словно это было непрерывное восхождение. В действительности оно прерывалось частыми и длительными паузами. Через несколько минут — и снова остановка, ещё несколько минут — и снова остановка. В 3.45, поднявшись примерно метров на 100 над лагерем VII, мы окончательно остановились. В этот день мы сделали немало, и на ближайшем участке никаких трудностей не просматривалось. В то время мы думали, что достигли 7625 метров, но позже пришли к выводу, что достигнутая высота не превышала 7470 метров. Ну что же, и этого вполне достаточно. Мне кажется, что мы оба в тот момент чувствовали себя гораздо лучше, чем ниже, в лагере VII. Возможно, причина этого — интерес к прохождению новых участков, положительное влияние сна, красота открывшейся на западе панорамы. До этого мы останавливались лишь ненадолго. Теперь мы сидели в теннисках, греясь на солнышке, задаваясь мыслью, приходилось ли кому-нибудь наслаждаться красотой природы на такой большой высоте. Видимая над нами в необычном отсюда ракурсе черная пирамида Эвереста выглядела на первый взгляд подобно Сноудону или любой другой вершине. Прямо над нашими головами вырисовывался фантастический зубчатый гребень Лхоцзе. Затем он поворачивал к Нупцзе, переходя в тонкое лезвие бритвы, где все удары и раны, нанесенные ветром, запечатлевались навечно и образовывали как бы горб вершины и где главным мотивом было ледяное ребро с изящной формой перевернутого V, круто падающее к чудовищной, готовой разбиться на части ледяной массе. За гребнем виднелись испещренные пятнами облаков громады Чо-Ойу и Кьянчунг Канга. Был штиль. Только небольшие порывы, доносящиеся порой с Эвереста, и глухой гул с Южного Седла напоминали о ветре.
Мы стали спускаться. Проходя над лагерем VII, увидели Майка и четырех шерпов. Мы нашли его очень уставшим после быстрого подъема от Базового лагеря. Так же как и мы, он был обезвожен. Учитывая тяжелую работу, которую необходимо будет выполнить до Южного Седла, я хотел остаться вместе с ними. На меня влияла, как на алкоголика, страсть к поглощению океана жидкости, прежде чем я смогу сделать хоть один шаг. Однако оба моих товарища, а также лучшая половина моего «я» пришли к выводу, что мне следует идти вниз, так как Джон, по-видимому, заинтересован больше в том, чтобы я руководил первой, а не второй заброской, а к этому как раз срок и подошел. Но прежде всего на свете пить! Вся влага, до последней капли, ушла из нас. Да Тенсинг, используя мой спальный мешок, останется здесь с остальными. Двое шерпов должны немедленно спускаться, а Анг Намгиал подождет меня, пока готовится вода для лимонного напитка.
Мы с ним вышли в 4.30 под ослепительным солнцем. Каждая вершина кланялась нам своим резко очерченным профилем. Спускались медленно, частично из-за недостатка пищи в эти дни, частично из-за того, что с кошками высотного типа, надетыми на ботинки с широкой подметкой, спуск по ступеням был труднее подъема. Незадолго до 6 часов мы брели через последний ровный снег к лагерю V, видя впереди дружеские лица Тома Бурдиллона и Гомпу. Это был день хорошего альпинизма.
Глава 10. Южное Седло: первый подъём
17—21 мая. Сборы в лагере VII
Возвращение в свете солнечных лучей, золотящих плоское поле Цирка, было настоящей радостью. Приятно также было сознавать, что я помог проложить хотя бы пару сотен метров пути на неизведанном участке. Какое бы удовлетворение ни приносило выполнение таких важных задач, как успешное проведение шерпов по уже знакомой, но изобилующей препятствиями дороге, тяга к приключениям, хотя и кратким, в неизведанной области не идет ни в какое сравнение. Кроме того, я побывал на 7600 метров (как я считал) и чувствовал себя не так уж плохо. Обо всем этом я говорил в тот вечер в оранжевой палатке с Томом Бурдиллоном (чем, вероятно, ему ужасно надоел). Тому на следующий день предстояло вести шерпов до лагеря VII. Заброски должны проводиться челночным способом с промежуточным складом, чтобы облегчить последнюю заброску на Седло. Джону очень не хотелось иметь для этой заброски два лагеря на стене. Проблемы палаток, питания — все будет страшно усложнено. Следовательно, если шерпам придется проходить всю стену за два дня, их ноша должна быть облегчена и в лагере VII, на полпути, может быть организована перевалочная база. Несчастный Чарлз Эванс, который должен был в этот день подниматься, лежал в другой палатке, страдая желудком. Его рвало, и чувствовал он себя отвратительно.
Многочисленные наши заботы обсуждались за ужином, состоящим из тушеного мяса с горохом. Большим преимуществом спустившегося является ещё и то, что он освобожден от готовки, бездельничает, а за ним все ухаживают.