[212]. В августе 1941 г. после заключения советско-польского соглашения и издания Указа об амнистировании польских граждан началось освобождение поляков из ссылки. Из состава освобожденных на территории СССР были скомплектованы 2 польские армии. Те, кто не подлежал призыву, стали иметь статус эвакуированных. В конце войны уральская промышленность стала получать новую рабочую силу из состава депортированных народов южных районов страны: крымских татар, каракалпаков, ингушей, чеченцев и т. д.
Принуждение как принцип трудовой политики того времени проявляло себя и в методах укрепления трудовой дисциплины, интенсификации труда непосредственных производителей. Несмотря на то, что предвоенный опыт показал ограниченную эффективность внеэкономического принуждения, административно-принудительная линия была продолжена. В дополнение к неотмеченным довоенным Указам и постановлениям о введении трудовых книжек, о мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины, о переходе на 8-часовой рабочий день, 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий были изданы новые юридические акты, направленные на дальнейшее ужесточение трудового режима и прикрепление работников к предприятиям.
Важнейшим из них стал Указ ПВС СССР «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий» от 26 декабря 1941 г. Со второй половины 1942 г. его действие было распространено на угольную, нефтяную, химическую промышленность. В апреле 1943 г. было введено военное положение и утвержден новый дисциплинарный Устав на железнодорожном транспорте. Через месяц на военном положении был объявлен и водный транспорт[213].
Наряду с задачами ликвидации текучести кадров и наведения порядка на промышленных и транспортных объектах политический режим с помощью дисциплинарных Указов решал проблему пополнения новыми контингентами лагерной экономики. Сразу после обнародования Указа от 26 декабря 1941 г. центральная и местная печать начали публиковать сообщения о фактах привлечения к суду за дезертирство с оборонных предприятий. По этим делам суды воентрибунала применяли разные меры наказания: от 5 до 8 лет тюремного заключения с последующим лишением прав. В небольшой степени использовалось условное осуждение — к лицам, дезертировавшим в результате тяжелого материального положения, или к тем, члены семей которых находились на фронте. Особенно широко (до 70—80 %) практиковалось заочное осуждение; предполагавшее последующий розыск людей для исполнения приговора.
Основными источниками оценки состояния трудовой дисциплины, выявления прогульщиков и дезертиров были сведения, представляемые табельщиками и комендантами рабочих общежитий. Очень часто эти данные были непроверенными, в результате чего людей привлекали к уголовной ответственности необоснованно. Одним из способов борьбы с дезертирством стало изъятие спецотделами предприятий паспортов у рабочих и выдача вместо них удостоверений предприятий. Персональная ответственность за состояние трудовой дисциплины и своевременность передачи дел в судебные органы возлагалась на директоров заводов и фабрик. Они подвергались судебной ответственности также и за «укрывательство дезертиров с других предприятий».
Репрессивно-принудительные меры в конечном итоге не могли оказать решающего влияния на состояние трудовой дисциплины и закрепление кадров. Дезертирство с предприятий в 1941—1944 гг. имело массовый и неослабевающий характер. Это хорошо видно, например, из данных по Кировскому заводу[214]:
Во второй половине 1944 г. уральскими властями принимались развернутые постановления о преодолении недостатков в практике применения Указа от 26 декабря 1941 г. В них наряду с требованиями усиления принудительных методов ставились и задачи улучшения материально-бытового положения рабочих и служащих. 30 декабря 1944 г. вышел Указ ПВС СССР «О предоставлении амнистии лицам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно возвратившимся на эти предприятия». Срок возвращения был установлен до 15 февраля 1945 г. На заключительном этапе войны основной заботой партийных и хозяйственных органов стало закрепление на предприятиях рабочих, прежде всего эвакуированных и мобилизованных на период войны, для постоянной работы. Этой проблеме посвящались пленумы партийных комитетов, сессии Советов, партийно-хозяйственные активы. Немалый упор теперь делается на задаче нормализации материально-бытовых условий жизни рабочих. Комплексный подход к решению проблемы трудовой дисциплины давал обнадеживающие результаты. В аналитических материалах властных органов зафиксировано снижение текучести рабочих кадров в конце войны.
В условиях войны произошло удлинение рабочего времени. Указом ПВС СССР «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время» от 26 июня 1941 г. предусматривались обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов в день, отменялись очередные и дополнительные отпуска[215]. Типичными для тех дней стали сообщения о том, что рабочие и служащие досрочно возвращаются из отпусков и вносят предложения об удлинении рабочего дня с 8 часов до 11. Безусловно, добровольчество в тех условиях имело место, трудовой энтузиазм рядовых работников переходил все мыслимые границы. Так, бригада кровельщиков Панина, выполняя боевое задание по засыпке крыши подстанции домны № 5 ММК, проработала 56 часов подряд, выполнив норму на 240 %[216]. Героизм в тылу был массовым. В то же время действовала и официальная линия на максимальное удлинение рабочего времени. Оно происходило также за счет непредоставления рабочим выходных дней, интенсивного применения субботников и воскресников, назначаемых партийными и советскими органами. Вопрос о непомерной длительности рабочего времени поднимался рабочими на разного рода агитационно-пропагандистских мероприятиях.
Анализ опыта военных лет показывает, что результативность партийно-государственной трудовой политики напрямую зависела от степени решения вопросов материально-бытового обеспечения населения. С другой стороны, власти стремились максимально привязать уровень жизнеобеспечения неноменклатурного большинства населения к характеру и оборонной значимости производства, к выполнению норм выработки. Официальным критерием в жизнеобеспечении номенклатурного слоя являлась ступень, занимаемая в иерархии власти. Иначе говоря, в сфере распределения и потребления материальных благ действовал принцип дифференцированного социально-классового подхода, позволявший к тому же номенклатурной и околономенклатурной части населения не просто злоупотреблять своим положением, а стабильно осуществлять перераспределение жизненных благ в свою пользу. Именно в этой сфере общественной жизни и социальной политики наиболее выпукло проявлялось далеко зашедшее социальное неравенство.
По решению Политбюро ЦК ВКП(б) была введена жестко централизованная и регламентированная карточная система нормированного снабжения гражданского населения, в основе которой лежал принцип дифференциации. В первую очередь он выразился в том, что, несмотря на фактическое огосударствление колхозной системы, в сферу государственного обеспечения потребительскими товарами не было включено колхозное крестьянство. Во-вторых, были выделены приоритетные по снабжению отрасли и ведомства, т. е. то, что у В. И. Ленина в его разработках продовольственной политики «военного коммунизма» называлось «ударными группами»[217]. В-третьих, население было разделено на 4 категории снабжения: рабочие, служащие, иждивенцы, дети до 12 лет. Нормы снабжения в зависимости от категории колебались: от 200 до 1000 г. хлеба в день, от 200 до 4500 г. мяса — рыбы в месяц, от 150 до 1000 г. жиров в месяц, от 200 до 500 г. сахара и кондитерских изделий в месяц. Приоритетной определялась снабженческая категория рабочих, однако по этой же группе снабжались ИТР, работники общепита, персонал эвакогоспиталей, военизированная охрана и номенклатура. В-четвертых, нормы централизованного снабжения рабочих были поставлены в зависимость от условий и количества труда, главным критерием стало выполнение норм выработки. В-пятых, руководящие и околоруководящие слои были разделены на несколько групп с разными по количеству и качеству нормами снабжения.
Введение карточной системы должно было означать готовность государства гарантировать обеспечение населения хотя бы нормированным минимумом потребительских товаров по твердым ценам. Однако на практике таких гарантий не оказалось. Исходным звеном действия карточной системы было так называемое «планирование снабжаемого контингента». Оно имело много ступеней от предприятий и домоуправлений до союзного правительства. В центре происходило начисление и распределение рыночных фондов по отраслям, регионам, группам населения, составлялись годовые, квартальные, месячные правительственные планы. Уже сама длина этой цепочки от потребителя до правительства и обратно искажала ситуацию не в пользу потребителя. Трудно установить, как и почему это происходило, но на уровне центра контингенты, принимаемые на государственное снабжение, всегда оказывались заниженными. Вследствие этого не начислялись фонды. Характерный пример: уже в мае 1945 г. Челябинский обком ВКП(б) направил в Наркомторг письмо, в котором говорилось о том, что, несмотря на приказы НКТ о взятии на гарантированное снабжение кирпичных и рыбных заводов, детских учреждений и других объектов, фонды им оказались не начислены. Кроме того, отмечалось, что контингенты, принятые НКТ на снабжение, меньше их фактического наличия: например, инвалидов Отечественной войны принято на снабжение 4500 человек, а в области их 11710. В результате облторготдел был вынужден производить перераспределение фондов за счет других категорий населения: учителей, врачей, семей военнослужащих