Таким образом, право на госпособие имели далеко не все семьи военнослужащих. В 1944 г. в Челябинской области пособия и пенсии получали 41 % учтенных семей военнослужащих, в то время как среднеуральский показатель составлял 49 %. Размер пособий не обеспечивал прожиточный минимум в условиях войны ни в городе, ни в деревне.
Вокруг Указа от 26 июня 1941 г. партийно-государственные органы развернули идеологическую и организаторскую работу. Для назначения пособий создавались комиссии при рай(гор)исполкомах в составе зам. председателя исполкома, заведующего отделом соцобеспечения, военкома. Деятельность комиссий проверяли военные отделы партийных комитетов. Так, военный отдел Челябинского обкома партии во второй половине 1941 г., проверив ход назначения и выплаты пособий в 3 городах и 4 районах, поставил вопрос на обсуждение бюро обкома. На бюро и пленумах ГК и РК ВКП(б), на сессиях местных советов заслушивались отчеты отделов соцобеспечения по оказанию помощи семьям военнослужащих. Проводились собрания таких семей с разъяснением касающихся их законов, избирались советы семей военнослужащих, налаживалась справочная служба в культпросветучреждениях.
Поток заявлений на пособия увеличивался, а рассматривать их следовало в течение 3 дней. Органы собеса, на которых лежала основная нагрузка, с ней не справлялись, исполкомы советов и военкоматы нередко самоустранялись от участия в этой работе. Поэтому довольно скоро проявились недостатки в назначении и выплате пособий: плохой учет семей военнослужащих, несвоевременность рассмотрения заявлений, необоснованные отказы, неполная выплата пособий и т. д. В сельской местности работа затруднялась отдаленностью и разъединенностью назначающих комиссий и выплачивающих учреждений.
Содержание Указа вызывало массу нюансов при выявлении конкретных ситуаций. Например, Миньярский райсобес в декабре 1941 г. докладывал райкому партии о том, что 210 заявителям из 2590 подавших заявления отказано в пособии по разным причинам: военнослужащие изъяты из армии органами НКВД, фронтовики прибыли домой по болезни, у заявивших матерей окончился декретный отпуск, дети в семье от разных отцов, у трудоспособной матери только один ребенок и т. д.
Особенностью Южного Урала было прибытие сюда большого количества семей армейского начсостава по эвакуации. В августе 1941 г. обком партии рассмотрел вопрос об организации помощи им. С этой целью была создана областная комиссия — тройка, в составе начальника политотдела облвоенкомата, заведующего военным отделом обкома партии и ответственного секретаря облисполкома. Аналогичные структуры образовались в городах и районах. В их задачи входили учет прибывающих семей, их размещение и бытовое устройство, обеспечение своевременной выплаты денежных пособий и пенсий, организация советов жен начсостава. В конце августа 1941 г. бюро обкома уточнило, что персональную ответственность за размещение и трудоустройство эвакуированных семей начсостава несут председатели исполкомов советов.
Государственное обеспечение семей начсостава шло по линии Наркомата Обороны. Поначалу те, кто прибыл на Урал без аттестатов с места службы офицеров и генералов, получили подъемные, потом, до восстановления аттестатов, им выдавали в течение 3 месяцев пособия в размере от 400 до 1000 руб. Финуправление НКО, составив картотеку, в которой были указаны все лица, имевшие право на аттестаты, и адреса их семей, через свои органы на местах наладило выплату соответствующих пособий и пенсий[22]. Но часть семей начсостава денежного довольствия не получала.
Государственная помощь семьям военнослужащих, помимо выплаты пособий, выразилась также в установлении ряда льгот. 2 июля 1941 г. было принято постановление СНК СССР «Об освобождении от платы за обучение детей рядового и младшего начальствующего состава Красной Армии и Военно-Морского Флота», по которому семьи военнослужащих не должны были платить за обучение детей в 8—10 классах средних школ, техникумах и вузах[23]. С августа 1941 г. начал действовать льготный порядок оплаты жилой площади семьями военнослужащих в военное время и в связи с вводом в эксплуатацию жилья упрощенного типа. Если основная ставка платы за 1 кв. м жилья в городах колебалась в пределах от 30 до 44 коп., то для семей красноармейцев она устанавливалась в размере 5,5 коп. Правда, это распространялось только на основных квартиросъемщиков в государственном секторе.
Семьям военнослужащих предоставлялись налоговые льготы. По Указу ПВС СССР от 3 июля 1941 г. «Об установлении на военное время временной надбавки к сельскохозяйственному и подоходному налогу с населения» от 100 % надбавки к сельхозналогу (но не от самого налога) освобождались семьи, в составе которых было 2 и более военнослужащих. Если же в семье был 1 военнослужащий, то она должна была уплачивать 50 % надбавку к сельхозналогу. Указом ПВС СССР от 29 декабря 1941 г. отменялись надбавки к сельскохозяйственному и подоходному налогам, но вводился новый — военный налог. От его уплаты освобождались члены тех семей военнослужащих, которые получали пособие от государства. С 1 января 1942 г. были пересмотрены местные налоги и сборы, в результате чего, например, от налога освобождались строения, принадлежащие военнослужащим и их семьям, если помещения в них не сдавались внаем[24].
Таким образом, все перечисленные льготы имели оговорки, были ограниченными по величине и по охвату семей военнослужащих. Множественность законодательных актов и подзаконных инструкций создавала возможности для нарушений установленных льгот, что зачастую и происходило.
Объем госпомощи, оказываемой семьям военнослужащих через пособия, пенсии, льготы, не мог существенно повлиять на нормализацию условий жизни семей защитников Родины. На передний план выдвигалась проблема трудоустройства членов этих семей, прежде всего женщин. В советских исследованиях данная проблема рассматривается односторонне, с точки зрения массового патриотического движения на производство женщин, престарелых, подростков ради замены ушедших на фронт мужчин. Бесспорно, патриотический подъем, желание всеми силами и средствами поддержать фронт были характерны для общественной атмосферы в тылу, особенно в начале войны, когда еще сильны были настроения на скорую победу. Но было бы неверно объяснять массовое движение членов семей военнослужащих на производство только факторами общественного сознания. Нельзя сбрасывать со счетов бытовые обстоятельства. А они были таковы, что семьи ушедших на фронт встали перед необходимостью зарабатывать на жизнь. «Смелое вторжение» женщин в мужские профессии в немалой степени зависело от уровня оплаты труда и иных условий материального порядка.
В деятельности властей края внимание к проблеме трудоустройства семей военнослужащих проявилось в первые же дни войны. Так, на основе постановления бюро обкома партии от 24 июня 1941 г. «О привлечении членов семей рабочих и служащих на производство» городские, районные, первичные парторганизации через идеологический актив и печать обратились к женщинам, молодежи, пенсионерам с призывом пойти на производство, трудом помочь фронту[25]. Призыв находил немедленный отклик. В Кировском районе Магнитогорска в ходе первых же бесед и собраний записалось на работу 1800 домохозяек[26]. К концу 1941 г. по области было трудоустроено 10,3 тыс. членов семей военнослужащих, а к весне 1944 г. — более 200 тыс. Казалось бы, в наиболее полном трудоустройстве членов семей военнослужащих были заинтересованы обе стороны, недаром в официальных документах эта проблема прослеживается как важнейшая, И в то же время такое настойчивое звучание этой темы в тех же документах вызывает недоумение, почему при острейшей нехватке рабочих рук тот или иной партком снова и снова обязывает советские органы и администрацию помочь трудоустроиться семьям военнослужащих? Какая-то часть родственников фронтовиков не могла работать по объективным причинам (болезнь, некуда деть детей, нет одежды и обуви и т. п.), какая-то часть работать не хотела. Но была и еще одна причина: руководство промышленных предприятий избегало брать на работу эту группу населения. Об этом говорилось, к примеру, на пленуме Увельского РК ВКП(б): «Руководители рудоуправления не с желанием принимают на работу жен военнослужащих только потому, что им придется оказывать помощь». В тех условиях администрация предпочитала брать завозную, мобилизованную или лагерную рабочую силу. Бывало и так, что руководители предприятий необоснованно увольняли жен военнослужащих, имевших малолетних детей.
Иная ситуация складывалась в деревне. Там на счету был каждый мало-мальски работоспособный человек. А с другой стороны, сельхозартели не располагали теми возможностями, которые могли быть у промышленных предприятий по оказанию помощи семьям фронтовиков. И, кроме того, обрабатывая свое приусадебное хозяйство, крестьянка имела больше шансов выжить и сохранить своих близких, нежели, отдавая все силы работе в колхозе. Вот почему в деревне для привлечения семей военнослужащих на производство были применены меры чрезвычайного свойства, вплоть до прямого насилия.
Нельзя умолчать и о том, что некоторая часть жен офицеров, получая крупное денежное довольствие по аттестатам мужей и снабжаясь по системе Военторга, отказывалась от работы, причем, зачастую в подчеркнуто-высокомерном тоне. Для примера, осенью 1941 г. жена офицера, эвакуированная в Мишкинский район, в ответ на предложение поработать на уборке урожая, возмутилась: «Какое имеет право заставлять меня работать? Я была участником правительственного банкета!». Отмечались и факты ультимативных заявлений.
Наряду с мерами по трудоустройству членов семей военнослужащих были активизированы ведомственные и общественные каналы помощи им. По времени одним из первых в эту работу включилось тимуровское движение, возникшее еще в мирные годы. С началом войны под руководством партийных и комсомольских органов оно расширило свою географию и объем деятельности. Уже 28 июля 1941 г. бюро Курганского ГК ВКП(б) обсудило вопрос о создании тимуровских команд в городе. Было решено организовать их при каждой школе и доме пионеров, поставив задачу оказания помощи семьям ушедших на фронт «путем ухода за малолетними детьми, подноски воды, пилки дров, писания писем, читки газет и т. д.». В 1942—1943 учебном году в области действовало 3133 тимуровские команды, объединявшие 28 тыс. учащихся