Был он славный эскадронный,
Контру доблестно рубил.
За отвагу сам Буденный
Конармейца похвалил.
Но однажды пуля белых
Климу в грудь впилась осой.
Проболел полгода целых,
Подлечился и домой.
Каково глядеть солдату
На родимые места?
Заколоченные хаты,
Оскуденье, пустота.
На непаханных наделах
Ходит ветер по стерне.
Кто у красных, кто у белых —
Вся деревня на войне.
Хлеба нет — и жизни нету,
Как ни кинь — кругом беда.
И побрел народ по свету,
Кто батрачить, кто куда.
Потому и у солдата
Двор заброшен, пуст и дик.
У подгнившей серой хаты
Клен молоденький поник.
И его тепло, как сына,
Потрепал солдат рукой:
«Не кручинься, сиротина,
Потому как я с тобой.
Ты расти большой да стройный
Всем ветрам наперекор.
Ты прими нас в полдень знойный
Под зеленый свой шатер»…
Но не часто на скамейке
Возле клена Клим сидел.
И в Совете и в ячейке
С каждым днем все больше дел.
…Раз под вечер по дороге,
Колесом взметая пыль,
Прокатился крутобокий
Броневой автомобиль.
И пока наш Клим дивился,
Кто там едет на таком, —
Броневик остановился
И затих, чихнув дымком.
Знать, случайная причина
Прервала его разбег.
Показался из кабины
Черноусый человек.
А на нем — шинель простая,
Шлем со звездочкой и шарф,
Сбоку сумка полевая…
Не иначе — комиссар.
Приглядевшись к военкому,
Конник вышел на крыльцо.
До чего ему знакомо
Это смуглое лицо.
Где он видел эти брови,
Зорких глаз спокойный свет?
Не ему ли в Подмосковье
Ты, Орловский, сдал пакет?
Конник просит гостя в хату,
Достает из печки щи.
Угощенье не богато,
Да зато от всей души!
Но приезжий — к сердцу руку,
Отказался от еды
И, раскуривая трубку,
Попросил глоток воды.
Говорили про погоду:
— Всем хорош степной наш край,
Да считай, что раз в три года
На полях неурожай.
Не поспоришь с ветром жгучим —
От него добра не жди.
Не предпишешь вешним тучам
Сдать излишние дожди.
До того она капризна
И слепа, природа-мать
Что и силам коммунизма
С ней вовек не совладать…
— Слишком мрачен ваш прогноз, —
Гость с улыбкой произнес. —
Почему нельзя в России
В обстановке мирных лет
Вред, что нам несут стихии,
В основном, свести на нет?
Отстоим свою свободу
От нашествий и угроз
И с капризами природы
Поведем борьбу всерьез.
Поживем, разбогатеем,
Просветим свою страну
И объявим суховеям
Беспощадную войну!
Гость умолк. Глаза сияли
Так светло, как будто он
Был в тот миг из дальней дали
Коммунизмом озарен.
И в словах его звучала
Сила ленинских идей.
От нее солдату стало
Сразу легче и теплей.
И сказал он: — Власть мы взяли
И не выпустим из рук.
Если мы царя прогнали,
Разгромим и царских слуг.
Но я все ж не разумею,
Где найдем такой клинок,
Чтоб злодею-суховею
Буйну голову отсек?
Гость загадочно смеется:
— Унывать нам не с руки.
Будет время — все найдется:
И рубаки и клинки.
Тут у гостя в добром взгляде
Вспыхнул хитрый огонек.
— Например, у вас в ограде
Есть один такой «клинок»…
Броневик за поворотом
Исчезает вдалеке, —
Прислонился Клим к воротам,
Размышляет о «клинке».
Оглядел свой двор, оградку,
Покосившийся сарай.
«Вот загадка, так загадка, —
Как умеешь, понимай».
Возле клена до рассвета
Просидел и все ж не мог
Подыскать в уме ответа
К той загадке про клинок.
Что ж, товарищи, не будем
Ставить факт в укор ему —
Это в наши дни всем людям
Стало ясно, что к чему.
Конармейцем сбереженный
Неразгаданный «клинок» —
Вырос, стал могучим кленом,
И раскидист и высок.
А его хозяин, кстати,
Он известный лесовод,
Мощный строй зеленой рати
Против засухи ведет.
Покорятся нашей силе
Суховеи и пески.
Словно солнце светит в мире
Коммунизма маяки.
Наш народ добьется цели,
Ибо твердо убежден:
Все сбывается на деле,
Что указано вождем!
Н. ДолговКНИГАСтихотворение
Мы книгу нашли средь руин под землей,
Когда отгремела бомбежка,
Буденновец Павка — любимый герой
Глядел с запыленной обложки.
Как будто на эту заботу в ответ
Бойцам, опаленным сраженьем,
Хотел он сказать дружелюбно: — Привет!
Спасибо, друзья, за спасенье!
Мы книгу в блиндаж отнесли к старшине,
Он был у нас ротным поэтом,
Своим сослуживцам при тусклом огне
Читал он ее до рассвета.
А утром горнист перед нашим полком
Трубил боевую тревогу.
Вскочили бойцы:
— Дочитаешь потом!
Теперь уж осталось немного.
Два раза наш взвод в наступленье ходил,
И каждый был полон отваги.
Как будто частицу бесстрашия влил
Буденновец Павел Корчагин.
Вернувшись, мы место узнали с трудом:
Фугаска в блиндаж угодила,
Но больше всего мы жалели о том,
Что книгу землею покрыло.
Стелился по бревнам коричневый дым,
И молча вздыхали солдаты,
Но кто-то воскликнул:
— Чего мы стоим?
Беритесь, друзья, за лопаты.
Шутили: — Корчагину смерть не страшна!
Живого отроем, поверьте!
И тихо в ответ подтвердил старшина:
— Такой ведь закон у бессмертья.
Н. ГлебовВ ПРЕДГОРЬЯХ УРАЛАГлавы из романа
Время действия романа «В предгорьях Урала» — канун первой империалистической войны, период подготовки Великой Октябрьской революции и годы гражданской войны на Южном Урале. Центральное положение в романе занимает семья Никиты Фирсова, судьба его сыновей Сергея и Андрея, сложившаяся по-разному.
С первых шагов сознательней жизни Андрей, почувствовав отвращение к волчьей правде своего родного дома, попадает под влияние ссыльных революционеров. Первоначально он склоняется к народникам, но под воздействием большевика Русакова становится коммунистом. Андрей участвует в подпольной работе, в гражданской войне. Он любит большевичку Христину, с которой и соединяет свою жизнь. Его брат Сергей и отец оказываются в стане врагов.
В романе показан рост политического сознания беднейшего крестьянства и трудового казачества, которые под руководством коммунистической партии пришли к победе Великого Октября и, участвуя в партизанских отрядах, помогли Красной Армии изгнать белогвардейцев с Урала и Сибири.
Печатаемый отрывок из книги рисует годы гражданской воины на Южном Урале, показывает организующую роль большевистского подполья, одного из руководителей борьбы с врагами революции товарища Русакова с его боевыми друзьями.
В начале января девятнадцатого года военный патруль задержал на одной из улиц Челябинска солдата без документов и отправил его на гарнизонную гауптвахту. Рано утром арестованного вызвал дежурный офицер.
— Имя и фамилия?
— Иван Устюгов.
— Какой части?
— Сорок шестого полка.
— Звание?
— Рядовой.
— Почему оказались в Челябинске?
— Не хочу воевать.
— Дезертир?
— Как большинство солдат…
— Образование?
— Учительская семинария.
— Партийность?
— По убеждению коммунист, но в партии не состою.
— Причина?
— Не успел оформиться.
Офицер побарабанил пальцами по столу.
— Сотников! — крикнул он. Из соседней комнаты вышел унтер-офицер. — Отправьте к Госпинасу, — он кивнул на Устюгова и занялся бумагами.
Унтер-офицер вышел с Устюговым в караульное помещение, а через полчаса солдат в сопровождении конвоира шагал в контрразведку. Солнце только что всходило, и улица была безлюдна. Конвоир, простоватый парень из Бродокалмакской волости, недавно мобилизованный в армию, путаясь в долгополой шинели, делал сердитое лицо и покрикивал на арестованного.
— Шагай побойчее, нечего вывески-то читать, — видя, что Устюгов поглядывает по сторонам.
— Дружба, ты табак куришь? — обратился солдат к конвоиру.
— Курю, — ответил тот и, вспомнив про свои обязанности, строго сказал: — Ты поговори у меня, вот двину прикладом по затылку, так узнаешь, где раки зимуют.
— А я и так знаю, — добродушно ответил арестованный.
— Где?
— В Мыркае.
— А ты разве мыркайский? — круглое, почти детское лицо солдата расплылось в улыбке. — Глядикось, так ты стало быть мыркайский? А ты там Нефеда Игнатьича знаешь, он на выезде живет…
— Знаю, — спрятав улыбку, ответил Иван, — мы с ним вместе рыбачили.
— Вот диво-то! Он ведь мне дядя, — обрадованно произнес солдат.
Устюгов не слушал конвоира. Заметив невысокий забор, он кошкой метнулся к нему. Перевалившись через изгородь, он оказался в кривом переулке. Было слышно, как хлопнул выстрел. Устюгов, поспешно завернул за угол дома, вбежал во двор и, огибая надворные постройки, оказался на пустыре.
Конвоир, потеряв арестанта, с досадой покачал головой и, прислонившись к забору, стал вытряхивать снег из сапога.
Прошло две недели. В районе Зауральска появился небольшой партизанский отряд. По сведениям контрразведки, повстанцами командовал опытный военный по кличке «Калмык». Это был Иван Устюгов. Выглядел он внушительно. Опоясанный пулеметными лентами с автоматическим пистолетом в тяжелой кобуре с боку кожанки, с мужественным обветренным лицом, он казался с первого взгляда суровым и злым. Но партизаны любили своего командира за ум и находчивость.