— Ну, зачем только вы это сделали, девочки. Я же не просила вас заступаться…
— А мы не за тебя заступались, Раиса Васильевна. Мы за участок заступались, чтобы склоки у нас не было, — сказала Кокшарова.
Через час Маня вернулась на участок. Она была бледна, губы плотно сжаты, глаза блуждали и, кажется, никого не видела. Мрачная, кривая усмешка, с которой она взглянула на Раю, не предвещала ничего хорошего.
Кокшарова нашла заделье, подошла к Мане, попробовала заговорить, но та ответила грубо, и Кокшарова только пожала плечами:
— Ну, характер!
Степанюк поняла, что ее план образумить Маню невыполним.
Целую неделю Маня показывала свой «характер». Она даже говорить перестала по-человечески: на вопросы отвечала отрывисто, а если кто пытался разговориться, она попросту отворачивалась. Работала небрежно, вяло.
Раю Степанюк она больше не оскорбляла: видимо, начальнику цеха она дала обещание не повторять больше таких стычек, какая произошла на днях.
За резцами она попрежнему не следила: они часто горели, ломались, выходили из строя. Маня останавливала станок и кричала во весь голос:
— Эй, наладчица! Ступай-ка сюда! Резцы затупились — сходи, смени!
— Какое там затупились! Сожгла ведь! — возражала Рая.
— Ну, вот еще — сожгла! Получше затачивать надо, а не на станочников валить… Привыкли!
Станок у нее разлаживался поминутно. Она опять звала наладчицу, хотя все знали, что она умеет сама делать подналадку и делала ее раньше. Но теперь она «принципиально» не желала налаживать станок.
Если Рая, занятая другими станками, не могла сразу же подойти к Мане, та начинала работать на разлаженном станке, загоняла валы в брак.
Положение становилось нетерпимым, а Рая не решалась идти к руководителям цеха. Девушки-станочницы посматривали на нее недовольно, осуждающе: она не слушалась их советов, не принимала решительных мер.
«Завтра пойду!» — как-то сказала она себе твердо.
Назавтра ее вызвал к себе сам начальник цеха Гончаров. В его кабинете уже сидели секретарь партийного бюро Школьников и секретарь комсомольской организации Антонов. Они встретили Раю такими вопросительно-испытующими взглядами, что она поняла: «Да, будут говорить об этом самом… Ну и хорошо — скорее все кончится!»
— Здравствуйте, товарищи! Меня вызывали?
— Да вот, что-то ты перестала заходить — решили вызвать. Видимо, на линии дела обстоят блестяще? — ответил Гончаров.
— Блестяще? Нет, не блестяще!
— Да? А в чем дело?
— Не могу поладить с одной станочницей…
Она замолчала, закусила губу и отвернулась. Внезапно ей стало так обидно, что она почувствовала, как щекочущий клубок подкатывается к горлу, а глаза застилает пелена слез.
— Ну, ну! — пробормотал Гончаров. — Надо поспокойнее…
Школьников ласково закивал ей:
— Не волнуйся, Рая! Все обойдется…
— Измучилась она за неделю, — сочувственно сказал Антонов.
Они подождали несколько минут, пока Рая справилась с волнением, потом она рассказала им, из-за чего все это началось, как ведет себя Маня на производстве.
Гончаров слушал и беспокойно постукивал пальцами по столу. Наконец, он не выдержал, резко встал и заходил по комнате, сердито косясь на Раю:
— Ну, а ты что? Молчала? Терпела?
— Я думала — пройдет. Это у нее от зависти, — вздохнула Рая.
— Думала, думала! А сколько валов в брак ушло — знаешь? — он показал Рае рапортичку. — Вот, смотри: за одну неделю растеряли все, чего достигли за полгода. Не-ет, тут надо действовать решительно и быстро!
Он порывисто нажал кнопку звонка и приказал секретарю вызвать с линии Маню.
Тихо стало в кабинете. За стеной глухо рокотал корпус. Порой все предметы в комнате начинали вздрагивать от упругих,, приходящих как бы из-под земли, толчков, — то вступали в действие прессы холодноштампового цеха. В такт толчкам вздрагивали и дребезжали стекла в окнах.
Гончаров ногой подвинул кресло к столу, сел и стремительно, завертел в пальцах мимоходом подхваченную ручку.
— Чорт его знает, что такое! — с досадой проговорил он. — Тащили, тащили линию в передовые, и вдруг из-за какой-то взбалмошной бабы все идет насмарку.
— Будет тебе! Спокойнее надо! — прервал его Школьников и повернулся к Рае: — Вчера ночью из Дворца звонил Сагалов, устроил мне выговор из-за тебя…
— Из-за меня? — удивилась Рая.
— Да. Не отпускаем мы тебя на репетиции… Что случилось? Почему ты не ходишь?
— Ох, товарищ Школьников, сами ж видите — не до того было!
— Ну, это не оправдание…
В это время вошла Маня. Она остановилась у порога, вытирая руки обтиркой, потом сунула ее в карман.
— Подойдите ближе! Садитесь! — приказал Гончаров.
— Спасибочко! — поблагодарила Маня, осторожно присела на краешек стула, поправила косынку и выжидательно посмотрела на Гончарова.
— Как же это так получается, а? — сурово спросил тот.
— Что такое, Алексей Васильевич? — Маня изумленно вскинула брови.
— Вы отлично знаете, о чем я говорю! — нетерпеливо поморщился Гончаров.
— Не понимаю, Алексей Васильевич! Честное слово, в толк не возьму, о чем это вы…
— Ну, так я вам поясню! — Гончаров четко и раздельно произнес. — Мы с вами прошлый раз договаривались, что вы измените поведение на производстве. Вы продолжаете безобразничать, чем это объяснить?
— Что вы, Алексей Васильевич! Да разве я позволю начальства ослушаться? Словечко плохого я ей не сказала, хоть у самой спросите. Не соврет, так правду скажет…
Она продолжала разглагольствовать, с усмешкой посматривая на всех, кто был в кабинете. Трусить было нечего: она и, в самом деле, не грубила больше Степанюк и все, что полагалось ей выполнять, как станочнице, — выполняла…
— Терпеть не могу болтовни. Ну, а это что? — Он потряс рапортичкой. — Не твоих рук дело? Полтораста валов на твоей операции!
Маня облизнула пересохшие губы.
— Разобраться надо, Алексей Васильевич… Опять же причина какая… Ежели, к примеру, станок мой разладился, а наладчица губы надула и не желает ко мне подойти, потому как она на меня обозленная…
— Неправда! — громко отозвалась Рая. Школьников успокаивающе поднял руку.
Маня блеснула глазами в сторону Степанюк:
— Помолчи-ка ты там! Привыкла за чужие спины грехи укрывать. Уж я тебя сегодня раскрою, будь спокойна!
— Как же так? — вмешался молчаливый до сих пор Антонов. — Почему у тебя раньше брака не было? Ведь могла же ты хорошо работать…
— А потому и не было, что дура была. За наладчиков работала, разным карьеристам славу добывала…
— А теперь? — спросил Школьников.
— А теперь — шабаш, ученая стала. Не буду налаживать станок, хоть провались он совсем. Не мое дело.
— Следить за станком — твое дело! — сказал Гончаров.
— А механик зачем? А мастер? А наладчик? Слава богу, есть кому последить, вон их сколько.
— Твое, оказывается, дело — включать-выключать?
— Вот именно!
— Та-ак! — протяжно, со вздохом произнес Гончаров. — Да, с такой не наработаешь. Придется убирать.
Он вопросительно посмотрел на Школьникова и Антонова: согласны ли они?
— Мне не страшен серый волк, пожалуйста! — заговорила Маня. — Не маленькая, сама понимаю: не ко двору пришлась. Райка у вас дочка разлюбезная, а я — падчерица, где уж мне у вас ужиться. Увольняйте, я заявление написала. Вот!
Она подала бумагу. Прочитав, Гончаров передал ее Школьникову и Антонову.
— «По семейным обстоятельствам…» Хм! А правильно это будет? — задумчиво сказал Школьников.
— Мягко, мягко, я тоже думаю. Уволить и указать действительную причину.
Услышав это, дрогнули обе: и Маня, и Рая. «Доигралась Манька!» — мелькнуло в голове у Раи, и она тотчас подняла руку, как школьница, просящая слово. Никто на нее не смотрел, и она громко крикнула:
— Не надо так! Не надо!
Маня выпрямилась, шея у нее вытянулась. Переводя глаза с секретаря партбюро на начальника цеха, она тупо спросила:
— Как?
— Вот так. Уволим за дезорганизацию производства, за недостойное советской работницы поведение…
Она отлично знала, что в цехе нехватает рабочих, и рассчитывала, что ее будут уговаривать не уходить из цеха, будут мирить со Степанюк.
— Вот уволим, тогда будет время все припомнить и разобраться, — жестко сказал Гончаров и обратился к Школьникову и Антонову: — Что же, так и напишем на заявлении? Не возражаете?
— Жестковато будет, Алексей Васильевич, — проговорил Антонов. — Может, переместим на другой участок?
Школьников молчал и смотрел на Маню внимательным, испытующим взглядом, словно выжидал, как дальше поведет себя станочница.
Неожиданно Маня шагнула к столу, выхватила из рук Гончарова свое заявление и спрятала его за спину. На нее растерянном, ошеломленном лице отразилась хитрость.
— Ну нет, так я вам не дамся… Ишь, чего захотели — за дезорганизацию! За то, что Райку карьеристкой обозвала? Подумайте, какая недотрога… Ишь ты!
Так бормотала она, пятясь к двери, держа заявление за спиной. Добравшись до выхода, она остановилась, не решаясь выбежать из кабинета и в то же время явно боясь оставаться здесь.
Гончаров засмеялся:
— Уж будто бы и без заявления не сумеем тебя уволить!
— Имейте в виду — я вам так просто не дамся, похлопочете вокруг меня, — пробормотала она, скрываясь за дверью.
Гончаров взглянул на часы и заторопился:
— Так как же решим, товарищи?
— Я думаю, она основательно прочувствовала свою вину, — сказал Школьников.
— Все равно на линию валов я ее работать не пущу, — возразил Гончаров.
— Это невозможно, — подтвердил Школьников.
Антонов счел момент удобным, чтобы высказать свое мнение:
— Я же говорю, как надо сделать: перевести на другой участок. И Степанюк будет от нее избавлена, и мы увидим, что из нее получится.
— Только не увольняйте ее за дезорганизацию. Не надо! — волнуясь, сказала Рая.
— А что?
— Не злодейка же она какая-нибудь. Поймет и исправится, — вздохнув, Рая добавила: — Жалко мне ее стало, товарищи…