Бомбу не сбросит враг,
Хлеб не посмеет у нас отнять,
В огонь не швырнет детей…
…Мир — это счастье.
Его отстоять —
Долг всех простых людей.
Я. ВохменцевСТИХИ
У КАРТЫ
С той поры, как этой картой
Залепили полстены,
Вся семья зубрит с азартом
Географию страны.
Даже дед по просьбе внука
К ней подходит иногда.
— Что ж… полезная наука!
Да не вижу… вот беда…
И не впрок твои старанья,
Возвращай в начальный класс…
— За такие, дед, признанья
Двойку схватишь в самый раз!
Коль забыл — начнем сначала…
И толкуют полчаса,
Где должны пройти каналы,
Где лесная полоса.
— А вот здесь ковром зеленым
Мы покроем все пески.
Тут сольются Волга с Доном —
Две огромные реки.
Здесь вот, кверху от Ростова,
Много верст займет вода —
Будет море.
— Что ж такого,
Если есть в морях нужда?
Сделать миром все возможно, —
Дед кивает головой, —
Только б не было тревожно
В смысле третьей мировой.
Внук на деда смотрит зорко:
— Значит, понял что к чему!
…Надо думать, что пятерка
Обеспечена ему.
ПРАЗДНИК
Сияют ребята. Еще бы!
У каждого в сердце светло.
Недаром за годы учебы
Сумели постичь ремесло.
Для них и станки, и моторы
Поют о величье страны.
А в цехе такие просторы —
Верста от стены до стены.
И боязно как-то сначала…
Вот сверху спустившийся тросс
Не связку, а гору металла
Шутя подхватил и понес.
Но мастер, бывалый и ловкий,
Нередко видал на веку,
Как юность в хрустящей спецовке
С волненьем подходит к станку.
— Ну что ж, пожелаю успеха.
Смущен? Ничего! Ничего! —
И кажется парню — полцеха
С надеждой глядит на него.
Он скоро высокой ступени
Достигнет в искусстве труда,
Но этот прибой впечатлений
В душе сохранит навсегда.
Знамена сюда принесите,
Оркестр приведите сюда —
Грядущего мира строитель
Вступает на вахту труда.
КОМБАЙНЕРЫ
Уже за дремлющим Тоболом,
Сгоняя росы по утрам,
Пшеница колосом тяжелым
Кивает ласковым ветрам.
Пора желанная настала.
И вот под шорох желтых нив
Встают комбайнеры к штурвалам,
По локоть руки обнажив.
В осеннем золоте равнины.
Пшеница нынче хороша.
В массив врезаются машины,
Стальными жабрами дыша.
Мелькают крашеные крылья,
Сгибая буйные хлеба.
И стала рогом изобилья
Четырехгранная труба.
Все рады ведреной погоде —
Такая бы на всю страду!
Комбайнер знак дает подводе
Пришвартоваться на ходу.
Возница скомкал папироску,
А вожжи — на локоть руки.
И кувыркаются в повозку
Отяжелевшие мешки.
Идет гнедуха в ряд с машиной,
Косясь доверчивым зрачком;
Ей трактор, пахнущий бензином,
Еще с рождения знаком.
Простор полей — не видно края.
Люблю я свой богатый край!
На гулкий хедер, не смолкая,
Волнами плещет урожай.
Что косы в месяц не скосили б —
Комбайны выжнут до темна.
Итоги их дневных усилий —
Гора ядреного зерна.
И если вам узнать охота
Героев наших имена,
Прошу, друзья, к Доске почета —
У входа в сад стоит она.
А. ГольдбергСТИХИ
БАЛЛАДА ОБ УГОЛЬКЕ
Провожая сына, горняка,
Дал отец ему
Кусочек уголька.
— Сбереги его ты на войне,
Распишись в Берлине на стене!..
Шел солдат.
Сквозь вой и свист металла
Смерть не раз
В лицо ему дышала.
Обагренный кровью уголек
Как зеницу ока
Он берег…
Шел вперед солдат,
Порою было тяжко…
Но уже Дунай
В помятой фляжке,
Женщины
С цветами у дорог
Приглашают
В гости на чаек.
Но, солдат,
Об устали забудь!..
Уголек торопит
Дальше в путь…
Переправы,
Штурмы,
Переходы…
Вот уже у ног солдата Одер.
Что устал в боях,
О том, солдат, забудь!
Дальше, дальше!
На Берлин твой путь!
…Кончено!
Советская пехота
Входит в Бранденбургские ворота.
Над рейхстагом реет алый флаг,
Крупно пишет на стене горняк:
«Я — солдат страны социализма,
Завершил у этих стен поход.
Горе тем, кто вновь мою Отчизну
Оторвать от мирных дел рискнет!..»
На копрах сияют звезды ярко,
Лемешев поет в шахтерском парке…
Но горняк на случай приберег
Тот родной, отцовский уголек.
САНКИ
Сыну — санки
С плюшевыми кисточками по бокам.
— Нравятся?
— Очень!
— Беги на горку!..
Ног не чуя бежит Егорка
К горке,
К мальчишеским голосам…
Сел шахтер
И набил свою трубку.
Кружится, падает
Белый снежок.
В новых валенках,
В заячьих шубках
Мчится детство
С горы в лесок.
Санки… Санки…
И вдруг издалека
Тяжелое прошлое
Ожило в нем.
…Санки… Санки
В забое глубоком,
Плечи, натертые узким ремнем…
В голые пятки врезается уголь,
Уголь на санках лежит, как скала…
Мальчики тянут их,
Друг за другом
На четвереньках ползут до ствола.
Санки… Санки
Летят, как птица!
У ребятишек счастливые лица.
Кличет Егорка
Отца на горку:
— Папа, поедем,
Не страшно ничуть!..
С улыбкой подумал:
«И впрямь почему бы?
Хоть с опозданьем,
А все ж прокачусь!..»
МУЗЫКАНТ
Поднял палочку маэстро,
И притих огромный зал.
На трубе солист оркестра
Вдохновенно заиграл.
Люди слушали с восторгом:
Чистый звук! Душа! Талант!..
Аплодировали долго —
Настоящий музыкант!..
Опустели зал и сцена,
Спит труба,
Уложен фрак.
Входит в шахту
С третьей сменой
Молодой трубач-горняк.
За троих он рубит лаву,
Смелый, опытом богат,
Говорят шахтеры: — Браво!
Настоящий музыкант!..
Пласт читает он, как ноты,
Под рукой мотор поет,
Как и в музыке,
В работе
Против фальши восстает.
В шуме шахты
Слышит песни,
Звуки маршей и кантат.
Молодой горняк — известный,
Настоящий музыкант!
Б. РаевскийГРАЖДАНИН СТРАНЫ СОВЕТОВ[1]Глава из романа
Уже за неделю до международных состязаний пловцов, в которых участвовала и советская команда, над кассой бассейна «Этуаль» висели огромные аншлаги:
Это была ложь.
В кассе билетов действительно не было. Но в то же время они вовсе не были проданы. Больше того — продажа билетов еще даже не начиналась.
Все 65 тысяч отпечатанных на тонком картоне ярких сине-красно-желтых билетов лежали пачками по 100, 200, 500 и 1000 штук, туго перевязанные бечевкой в левом верхнем ящике громадного стола в кабинете хозяина бассейна.
Перед хозяйским столом стояли два полных невысоких человека, удивительно похожих друг на друга. У обоих были обрюзгшие, морщинистые лица и отвислые щеки, тремя складками сползавшие на стоячие воротнички, что придавало этим людям необычайное сходство с бульдогами. И одеты они были оба одинаково: под модными в крупную клетку пиджаками из нарочито грубой, но дорогой шерсти и у того, и у другого были яркие малиновые жилеты. В руках господа держали одинаковые шляпы, с одинаково загнутыми полями. И даже выражение лиц у них было одинаковым: глаза смотрели просительно, выжидающе, с собачьей преданностью; на губах застыли одинаковые угодливые улыбки. Это были два профессиональных спортивных барышника.
Хозяин бассейна, маленький, сухонький седой старик, господин Якоб Кудам сидел за столом, неестественно выпрямив спину. От старости и болезней все его тело непрерывно дрожало, как студень. Дрожали тонкие, как у ребенка, ноги; тряслись сморщенные маленькие ручки; непрерывно качалась, дергалась из стороны в сторону, как на шарнирах, голова, а губы все время подпрыгивали, будто господин Якоб Кудам безостановочно что-то бормотал или жевал.
Якоб Кудам больше всего на свете ненавидел спорт и простоквашу. Но ненавистную простоквашу ему приходилось каждое утро глотать натощак по настоянию врачей и жены, а столь же ненавистными спортивными делами он занимался целые дни, так как именно на спорте старик делал свой бизнес.
Не все ли равно, говорил он, как зарабатывать деньги: продажей какао или рыболовных судов, изготовлением подтяжек или крупнокалиберных пулеметов, или, наконец, вытягиванием денег у дураков-зрителей, желающих посмотреть очередного чудо-боксера, велосипедиста, пятьдесят часов не слезающего с седла, или силача, несущего на себе живого коня, на котором сидят жена силача, двое его детей и старуха-бабушка?
«Спортивное дело» досталось Кудаму в молодости в наследство от отца, и он, ненавидя спорт, все-таки занимался всю свою жизнь устройством спортивных состязаний. Ему принадлежал не только самый большой в стране плавательный бассейн «Этуаль», но и стадионы, и боксерные ринги, и ледяные дорожки, и теннисные корты, и даже сами боксеры, футболисты, пловцы, безболисты, теннисисты и конькобежцы.