— Дорогая, вы еще не можете понять, как велико это счастье! Не можете! Вы же не знаете, что такое Караджал? Какая тут была мерзость!..
— Уверяю вас, Алексей Егорович, я понимаю… Этого нельзя не понять!..
Вот и кончается отпуск. Надо возвращаться домой. Пелагея Афанасьевна с грустью посматривает на своего гостя. Она привыкла к этому человеку. Ее сердце полно тихого материнского чувства к нему. Алексей Егорович ласково отшучивается:
— Усыновите меня, останусь.
Он идет в последний раз по городу. Вот центральный сквер. Вот обелиск над братской могилой с бронзовой доской и начертанными на ней именами героев, борцов за Советскую власть. Среди них дорогое Алексею Егоровичу имя Павла Цугаева.
Поблизости, на площадке, играют дети. Женщина лет 30—35 занимается с ними. Густая листва окружающих площадку деревьев скрадывает шум городских улиц. Тишина… Дети поглощены своими занятиями. Тачки, лопаты, грузовики, подъемные краны, кубики строительных материалов, песок, вода, стекающая по желобку из ближайшей колонки, — здесь есть все необходимое для «народной стройки». Нет разве только шагающего экскаватора. О нем дети уже слышали, но никто из них еще не видел его, даже в кино. Но ребята уверены, что скоро они добудут и шагающий экскаватор. Непременно добудут…
Основные черты стройки уже определены. Маленькие строители озабочены постройкой высотных городских зданий, гидростанции, каналов, пересекающих пустыни.
Глубокое безоблачное небо отражается в уже сооруженных «водохранилищах», по которым плавают «пароходы», «баржи». От одного берега к другому лужицу пересекают «грузовые суда», пущенные искусными «моряками».
— Знамение времени, — говорит женщина, наблюдающая за детьми. — Ведь их никто этому не учит. Игра в строителей у них сейчас самая любимая. А во время войны не было популярнее военных игр. Я работала тогда в старшей группе. Однажды отлучилась я на несколько минут. Прихожу, на площадке страшный крик. Что такое? Оказывается, ребята «пошли в атаку». «За Сталина!», «За Родину!» — кричат, а сами на обледенелую горку карабкаются. Ногти себе поободрали и хоть бы что!.. А теперь не оторвешь от стройки. И каждый день все новое и новое…
Надо было видеть, с какой гордостью дети показывали Алексею Егоровичу свою «стройку», какую неистощимую фантазию, обнаруживали они при этом!
— Знамение времени, — повторила руководительница на прощание, — чем живет народ, тем и дети…
Алексей Егорович еще долго сидел на скамейке перед обелиском. А когда наступило время уходить, он встал и бережно положил букет живых цветов на братскую могилу.
Образ Павла Цугаева вновь возник в его памяти.
Алексей Егорович вспомнил слова молодого рабочего-революционера о будущем, о коммунизме, слышанные им еще в детстве.
«Вот оно будущее, о котором ты так мечтал, Павел, и за которое ты отдал жизнь, — думал Алексей Егорович, еще раз обводя взором раскинувшийся перед ним такой родной, такой знакомый и такой новый, до неузнаваемости новый город. — Вот они, уже зримые черты коммунизма. В них твое бессмертие, Павел…»
Ф. АстафьевСТИХИ
ПИСЬМО НА УРАЛ
Под вечер море плещется несмело,
Устав, наверно, от волнений дня.
Закат пылает абрикосом спелым,
До половины небосвод заняв.
Стоишь, как зачарованный, на сходне —
Такая ширь и неба и воды!
Но получив письмо твое сегодня,
Я обо всем об этом позабыл.
Домой мне захотелось —
К нашим станам,
К тебе, к мартенам, где кипит металл;
Ты рассчиталась с пятилетним планом,
А я на месяц от тебя отстал.
Но заверяю словом комсомольским:
Перед страной не буду я в долгу,
Я честь свою, как честь Магнитогорска,
Как боевое знамя, берегу.
ГОРА АТАЧ
Человек пробивается к рудному сердцу все ближе,
Все упорней руды со взрывчаткою спор.
С каждым днем,
С каждым часом
И меньше и ниже
Твой верблюжий, изрытый машинами горб.
Каменистая глыба твоя по частицам
В горнах домен проходит сквозь жаркий огонь,
Чтобы в формы гигантских мостов воплотиться,
Чтоб войти непреклонною силою в бронь,
В воздух броситься грозно ревущею птицей,
Плугом врезаться в землю, ворочая пласт…
Оседает гора,
Чтобы снова родиться
Высоченной горою народных богатств.
А. КоломиецЗВЕЗДА НАД ГОРОДОМСтихотворение
В Магнитогорске над колошником лучшей домны горит яркая красная звезда. Так в доменном цехе отмечают передовиков социалистического соревнования.
Ознаменован подвиг скромный
Героев мирного труда —
Сверкает на вершине домны
Пятиконечная звезда.
Здесь честный труд овеян славой,
К победе волю воспитал.
Бурлит, клокочет грозной лавой
Рожденный в пламени металл.
И быстро темпы нарастают,
И с высоты колошника
Звезда над городом сияет,
Как свет большого маяка.
Е. МанькоПЕРВАЯ ПЛАВКАСтихотворение
Из цеха с улыбкой счастливою вышел,
Не спеша к проходной зашагал.
И долго на улице он еще слышал,
Как бушует в домне металл.
И щурил глаза, будто все еще рядом
Чугуна сияющий поток,
Как будто бы искры взлетают каскадом
И гаснут у самых ног.
…Идет, напевает.
А лет ему двадцать.
И домой охота скорей!
Снежинки танцуют,
Снежинки кружатся,
Будто бабочки у фонарей.
Остановка.
Но дальше шагает.
Прошел весь проспект заводской.
О завтрашней плавке, наверно, мечтает
Доменщик молодой.
А улица вдаль убегает прямая,
Тротуары покрыты снежком.
…Совсем позабыл он,
Что можно трамваем…
Далеко,
А пошел пешком!
В. КостаревМОКЕЙ(Рассказ)
Осенний день угасал неохотно. Поблекшее солнце устало опустилось за голый хребет Уреньги. Над тем местом, куда скрылось солнце, небо было багровым. Поднялся легкий свежий ветерок.
— Дождя кабы не надуло, — поглядев на небо, обеспокоился Василий, подымаясь с крыльца террасы.
— Ну-у… откуда ему?.. Проводника вот нет. Это хуже! — отозвался Николай.
Василий и Николай были студентами института механизации. Оба одногодки, одинакового среднего роста. Василий, однако, выглядел постарше, потому что был смугл. Темные брови и волосы с зачесом назад придавали лицу выражение сосредоточенной серьезности. И взгляд его был спокойно внимательным, как бы постоянно что-то изучающим. Взгляд этот он перенял своего старшего брата, ныне директора одного из машиностроительных заводов.
Николай же был блондином, светлые волосы стриг коротко, и носил прическу с косым пробором. Голубые глаза смотрели ласково и предупредительно: мол, не смущайся, смотрю я просто так, не хочешь если, не буду смотреть. Черты лица были тонкими. У него была привычка трогать мочку уха. Характер у него был более настойчивый и решительный, чем у Василия, выглядевшего более мужественно.
Николай был гостем у Василия. До начала занятий оставалось еще дней десять, и Василий пригласил к себе Николая побродить с ружьишком по окрестным горам и долинам. Но, признаться, Василий сам-то неважно знал хорошие места, и поэтому сегодня, когда они собрались на зорьку, оба серьезно беспокоились, ожидая проводника.
Николай посмотрел вдаль, на гору. Она словно дымилась. Плотные серовато-грязные тучи хмуро и неповоротливо громоздились над скалистыми вершинами.
— Когда над Таганаями такая история, знай — к дождю, — закуривая, объяснил Василий. — В наших краях Таганай — первостатейный барометр…
— Ну, а на зорьку все-таки пойдем. Хоть и проводника нет, все равно пойдем… — не отрывая взгляда от курившегося тучами Таганая, проговорил Николай.
Дом, у террасы которого они стояли, находился в верхней, горной части улицы. Николай взглянул вдоль улицы вниз и обрадованно повернулся к Василию:
— Вон кто-то мчит сюда!.. Чудно у вас здесь. Все в гору да под гору. Тут не сердце, а локомотив нужен, сил на полтораста лошадиных… Смотри, кто это такой бравый? Не знаешь?
Василий молчал, присматриваясь. Заметив сумку почтальона, болтавшуюся у человека сбоку, он разочарованно протянул:
— Да это же Моке-е-ей…
— Что за Мокей?..
— Да так себе…
— Ну, все-таки.
— Фу ты, дался тебе… Ну, Мокей — почтальон наш… Полнейшая заурядность.
— А боевой…
— Что-что, а по горам ходить — косуле не уступит. Это он может!..
Мокей направился прямо к террасе.
— Вечер добрый! — приветствовал он молодых людей.
Николай с любопытством глядел на него, стараясь понять, почему так небрежно говорил о нем Василий.
Мокей снял шапку, платком вытер пот, затем открыл свою сумку.
— На, держи, Василь, — сказал он, протягивая письмо в сером конверте с пятнами штемпелей и марок. — Не хотел уж было, да ладно…
— Спасибо! — Василий взял письмо, думая, что значит: «Не хотел, да ладно». Но вместо того чтоб спросить об этом, спросил о другом: мелькнула в голове мысль пригласить Мокея в проводники. — Как ты думаешь, Мокей, завтра дождя не будет?
— А кто его знает! — безразлично отвечал Мокей, застегивая пряжки у объемистой кожаной сумки. — Мне все одно — завтра у меня выходной…
— А мы вот на зорьку собрались… — как бы между прочим заметил Василий, заранее зная, какое впечатление произведет эта фраза.
— Да, ну! — Мокей даже ремешки выпустил из рук. — Так и я с вами… Один момент… только за ружьишком слетаю…