Воронцов. Даже хуже. Я пострадавший. Вы должны меня защитить.
«Ещё чего!»
— Сударь, — сказал Бенкендорф устало. — Вчера на его сиятельство покушались, что на фоне доноса, не оправдавшего надежд доносителей, выглядит крайне неприятно.
Ланжерон вытаращил глаза. Ему прямо, без обиняков, заявляли, что его подозревают.
— Вы в своём уме? — сморгнув, спросил он.
— А вы? — Бенкендорф пошёл к выходу из палатки, где остановился и нарочито строго заявил: — Мои люди наблюдают за вами.
Напугал до медвежьей болезни. Если угроза исходила от одесских неприятелей графа, чего друг не исключал, то сейчас они затаятся, переждут, чтобы не быть обнаруженными. Значит, с этой стороны Михаил может какое-то время не опасаться удара.
А если не от них?
Вечером к Бенкендорфу в особняк Льва Нарышкина проник Эразм Стогов. Сам хозяин дома толокся в лагере под Анапой, а то бы удостоился от старого приятеля пары ласковых. Нашёл, с кем связаться! И на кого поднять голос!
Стогов прибыл на шлюпе «Быстрый» и намеревался, доложившись, на нём же отправиться к эскадре. Официально он сопровождал офицеров с «Рафаила» в Севастополь. Ну, и завернул по дороге.
— Каковы ваши наблюдения?
— Пишет злодей, — отозвался майор. — Рисует.
— Чего рисует-то? — не понял шеф жандармов. — У них карт нет?
— Каждую бухточку, каждую мель. Трёхвёрстку составлять можно.
— Хороший наблюдатель, — похвалил Бенкендорф. — Нам бы таких.
Стогов не почёл долгом обидеться. У англичанина — своё дело, у него — своё. Он был рад-радёшенек новому заданию. После случая на Невском остальные офицеры отделения только что не забрасывали его фантиками от конфет. Смеялись. А чего смеялись? Сами по таким местам не хаживали? Полно врать.
Вдруг шпион. Поедет на корабле Грейга. Маршрут Александера ушлые специалисты построили ещё в Петербурге.
— Зовите мне этого, Соломина-Скирдовского, — распорядился тогда Бенкендорф. — Бывший флотский. Такого и надо.
Получив от Мордвинова больше инструкций, чем мог запомнить, Стогов ринулся к Николаеву. На полторы недели опередил и императорский поезд, и своего ненаглядного британца.
Грейг, получивший все необходимые письма, принял жандарма, конечно, без восторга. Мало ли что тот нароет? Но Эразм рыл только в одну сторону. Копать под адмирала ему ещё не позволяла старая выправка.
— Как наблюдатель связывается со своими? — Ночной вид Бенкендорфа был комичным. Он сидел среди развороченных перин, в батистовой сорочке и в колпаке с кисточкой.
А перед ним стоял едва не навытяжку морской офицер в чёрной плотной куртке и с клеёнчатой шляпой в руках.
— Да вы садитесь.
Стогов сел, теперь гораздо увереннее, чем когда-то при первой встрече, в кабинете шефа жандармов.
— Связь была?
— Не могу точно сказать, — Эразм замялся. — Он встретился с какими-то рыбаками. Не то болгарами. Не то греками. И передал им деньги. Якобы за форель. Но мне мешочек показался тяжеловатым для рыбы. И форель на камбузе для гостя не готовили. Я нарочно кока расспросил.
— А бумаги были? Тетради?
— Никак нет.
Очень не хотелось думать, что на Воронцова покушались англичане. Но ведь он сам говорил, что его переговоры в Лондоне прошли не так гладко, как хотелось бы.
Между тем Воронцов не рассказал другу о важном. Он всегда был скрытен. Не по природе. От воспитания. Это у нас люди, как двери, — вот-вот слетят с петель, криво висят и хлопают на ветру. А в приличных странах… Кроме того, Михаила Семёновича за тридцать лет службы школили и больно били по самолюбию, особенно покойный Ангел. Поэтому теперь он не мог вот так, с порога, первому встречному… ну хорошо, старому другу, которого тридцать лет держал у сердца как самого близкого…
Пуганая ворона куста боится. Шурка вечно при государе, а государя Михаил Семёнович опасался как источника непредсказуемых гонений. Если бы ему не удалось оправдаться по доносу? Опять Голгофа? Недовольство? Придирки?
Накануне покушения граф был неприятно удивлён явлением у него в шатре молодого английского офицера, который без особого труда проник в лагерь, миновал редут, часовых и даже охрану около входа.
— Вы напрасно вините своих солдат, ваша светлость, — Джеймс улыбнулся, как обычно, не разжимая зубов, одними уголками рта. — Моё искусство как раз и состоит в умении никого не тревожить. Если бы вы знали, сколько раз я исчезал и возвращался в лагерь персов под Тебризом.
— Этим и объяснялось их упорство на переговорах?
Михаил Семёнович не относился к тем людям, которых можно застать врасплох. Казалось, даже с походной кровати он вставал в мундире и с чистыми воротничками. Истинный джентльмен. Даже странно было видеть на нём русские знаки различия.
По какой-то роковой ошибке Воронцов родился здесь и всю жизнь вынужден был терпеть этот каприз мироздания. Хотя его вкусы, привычки и предпочтения тяготели к Британии. Так, во всяком случае, Александеру аттестовало графа лондонское начальство. Но оно и в Грейге видело только англичанина… Воронцов же коренной русский, и если у Грейга порой проскакивало чужое, от долгих лет жизни и службы на чужбине, то что же говорить о человеке, в котором варварство лишь усыпили хорошей дозой воспитания? Неизвестно, в какой момент натура прорвётся.
— Чему обязан вашим визитом? — осведомился Воронцов, указывая гостю на лёгкий складной стул возле стола. Вежливость прежде всего.
Джеймс подождал, пока хозяин сел сам, и только тогда последовал его примеру. Надо соблюдать субординацию.
— Вы не оставили мне выбора, — с лёгким упрёком сказал он. — Поскольку уклонялись от встреч со мной. Хотя у меня были рекомендательные письма к вам от ваших английских друзей.
Михаил Семёнович коротко усмехнулся.
— В моём положении генерал-губернатора неуместно встречаться с официальным представителем иной державы. Надеюсь, вы это понимаете?
Александер кивнул.
— Теперь в положении командующего это ещё более неуместно. Однако встреча необходима.
— Кому? — Морщины на лбу Воронцова сошлись к переносице.
— Нашей стороне, — не стал спорить Джеймс, — но если вы благоволите выслушать меня, то заметите, что и вам она небезынтересна.
Настырный парень! Михаил Семёнович знал о его присутствии во флоте и всеми силами старался не принять у себя. Но когда ты кому-то очень нужен, придут и найдут.
— Ваши родные живут в Англии, — продолжал Джеймс, — и их благополучие напрямую зависит…
Вот этого не следовало говорить. Из-под опущенных бровей графа сверкнул гневный взгляд.
— Я думал, Англия — конституционная страна, где права подданных ограждены законом, — его длинные губы тронула усмешка. — Благоволите перечислить мне, что именно может грозить моему батюшке, бывшему послу, проживающему на покое в Лондоне, и моей сестре графине Пемброк с её отпрысками? Я хотел бы составить список и переслать его вашему кабинету с требованием объяснений.
Джеймс молчал. Он совершил ложный шаг. Попытался оказать давление на человека, который хорошо знал британскую систему и чья семья невероятно высоко стоит не только здесь, в России, но и там, в Англии.
— Вы меня неверно поняли, — попытался оправдаться гость. — Мне и в голову бы не пришло угрожать вашим достойным родственникам, граф.
Михаил Семёнович откинулся на спинку стула, скрестил руки и хрустнул суставами пальцев.
— Мне остаётся только умолять вас забыть мои неловкие и оскорбительные слова, — продолжал Джеймс. — Я неудачно выразил мысль. Я всего лишь офицер и исполняю приказы…
— Вряд ли вам приказали шантажировать меня, — сухо кивнул Воронцов. — Но ведь что-то же вам приказали? Переходите к сути. Я слушаю.
Капитан собрался с мыслями.
— Вы сами видите, как разворачиваются события. Вашу армию преследуют неудачи…
Граф поднял брови.
— Какие?
— Ну, не преследуют удачи, — Александер дёрнул тонким усом. — Вы топчетесь перед Варной. У вас взяли корабль.
Михаил Семёнович пожал плечами.
— Тогда что беспокоит ваш кабинет?
— Если Варна падёт и русские войска двинутся к Стамбулу, равновесие Европы покачнётся.
Граф начал тихо смеяться.
— Открыть вам тайну? Здесь, точно так же, как и в Англии, никого не интересует равновесие Европы, — Воронцов помедлил. — Но есть существенная разница. Остров окружён водой. Он ни с кем не граничит непосредственно, и ему дела нет до бед континента. Мы же имеем с турками обширную границу и вовсе не хотим, чтобы прямо по ней прошло обрушение нашего немирного, очень хлопотного соседа. Например, у меня в наместничестве окажутся толпы беженцев, которые, хуже саранчи, съедят всё на своём пути, — Воронцов помолчал, раздумывая, следует ли говорить гадость. — Нам едва удалось восстановить «равновесие» с персами. Хотя, как мы оба знаем, его раскачали отнюдь не в Тегеране.
Александер чувствовал, что беседа трагически не удалась, но был обязан договорить всё, что ему поручили.
— Ваши английские друзья просят вас не форсировать сдачу Варны.
Граф поморщился.
— У меня много друзей. От чьего имени вы говорите?
— Премьер-министр герцог Веллингтон…
— Мы переписываемся напрямую. Он сам военный человек и не стал бы склонять меня к нарушению присяги.
Джеймс кусал губы.
— Вы будто не слышите меня, — с упрёком сказал он. — Перечитайте внимательно его последнее письмо и сопоставьте с письмом вашей сестры. В России вскрывают почту, тем более иностранную. Разве могут корреспонденты говорить прямо? Ваш зять граф Пемброк член палаты лордов. Он мог бы при определённых условиях занять пост секретаря по иностранным делам.
— Я досчитаю до десяти и только потом позову часовых, — сказал Воронцов.
Джентльмен во всём! Пошёл к походной кровати и даже не обернулся.
Когда лёгкое движение воздуха с улицы подтвердило Михаилу Семёновичу, что гость вышел, он взял походный сундучок, отыскал последние письма из Лондона и стал их внимательно перечитывать. Теперь, после в высшей степени неприятного разговора, граф заметил многое, на что раньше не обратил внимания и о чём следовало поразмыслить.