Любопытны столовые. Полы на три фута ниже земли. Крыши из веток, крытых дёрном. Хлеб и овощи хранят в холщовых мешках. К деревянному брусу над головой привешивают веники. Моются теперь в море и ругаются на соль. Недостаток пресной воды ощутителен.
Джеймса удивила полевая часовня на насыпном холме. Большой тент на шестах был увенчан тремя крестами. Рядом с ним сколоченная из брёвен звонница. Внутри несколько образов и серебряные лампады. За ними алтарь, перед которым постоянно сменяются молящиеся. То солдаты, то офицеры со снятыми фуражками и на коленях. Непривычное зрелище. Русские религиозны и весьма привержены своей странноватой ветви христианства.
Если турки захотят взять лагерь наскоком, им это вряд ли удастся. Он защищён редутами и укреплениями для пушек и мортир. Внутреннее покрытие опять же из дёрна. Выложено отвесно. Щели амбразур прямые. По гребню бруствера установлены пушки. Частоколы их жердей ниже, чем в Англии.
Как бы невзначай Джеймс вышел к обширному, взрытому копытами коней полю. Оно не простреливалось из крепости. Но было хорошо видно с её стен. Харьковский, Смоленский, Курляндский и Бугский полки мелькали двухцветными флажками на пиках, отсвечивали козырьками касок и мотали белыми помпонами прямо перед носом у неприятеля.
По предложению командира 4-й Уланской дивизии генерал-майора Крейца они затеяли манёвра — не манёвры, учения — не учения. Неизвестно, как туркам, а британскому наблюдателю эти экзерциции показались очень даже любопытны. Уланы в синих мундирах, грубых рейтузах с кожаными вставками по внутренней стороне ноги и в касках без плюмажей выезжали полк за полком. Серые, гнедые, вороные, рыжие лошади — всем полагался свой цвет, чтобы в сумятице боя ориентироваться не только по форме, но и по шкурам животных. Джеймс вмиг оценил это преимущество. Но сами кони мелких местных пород. Значит, на подножном корму. Выносливы, но не сильны в ударе. Впрочем, зачем уланам железный кулак? Они лёгкая конница, их смысл в наскоке.
Джеймс решил зарисовать, перевернул лист и взялся угольным карандашом набрасывать гарцующего прямо перед ним корнета.
— Саблю слегка загните, — послышался у него над ухом приятный голос. — Это ведь не палаш.
Капитан обернулся и тут же отдал честь высокому генералу в общевойсковом мундире. Сразу и не разберёшь, кто таков.
— Вам не кажется, что лёгкие ружья, подвешенные через левое плечо за ремень и не притороченные к седлу, не слишком удобные? — спросил он. — Они должны раскачиваться и мешать наезднику.
— Вы правы, — кивнул собеседник. — Но если их приторочить покрепче, как в британской армии, будет сложно выхватывать.
Александер понял, что непрошеный собеседник говорит по опыту.
— Вы кавалерист?
— Да.
— В таком случае разъясните мне эту странную манеру езды. Ваши уланы одновременно выбрасывают и локоть, и носок ноги? Если прижимать носок, то всадник держится и бедром, и коленом…
— Э-э-э, — почти рассмеялся генерал. — А вы посмотрите, как они едут во время атаки. Манёвры — одно. Бой — другое. Приметили, как мало людей вылетело из сёдел? Опытные офицеры учат своих держаться по-казачьи, — он помедлил, разглядывая зарисовку Джеймса. — Но вы, если решитесь когда-либо прокатиться по чужому лагерю в русском мундире, не поворачивайте носок к брюху лошади. Тотчас узнают чужака.
Капитан расслышал насмешливые нотки в голосе собеседника и напрягся. Его подозревают?
— Вы не представились.
Генерал покусал жидкий рыжеватый ус.
— Меня принято знать в лицо. Я же выучил ваше имя.
Генерал пошёл, загребая длинными ногами. И Александер легко представил его в уланской форме. А также в драгунской. И что самое любопытное — в кирасирской. Но ещё более ясно Джеймс увидел своего собеседника в голубом мундире, на который был небрежно накинут плащ с воротником из морского бобра. О да, такое себе могли позволить только русские — хозяева Аляски.
Бугский полк после поворота и атаки поехал к лагерю. Александр Христофорович помедлил, пропуская вереницу нарядных всадников, и окликнул своего старого приятеля генерал-майора Гейтерна, командовавшего дивизией.
Тот спешился, пожал Бенкендорфу руку, и они вместе пошли вперёд.
— Видел нашего шпиона, — с лёгкой досадой заявил гость. — И выгнать пока не за что.
— Как государь терпит? — возмутился старый кавалерист.
— С христианским смирением, — Бенкендорф тряхнул головой. — Вообрази, обо всём хотел знать. Только не расспрашивал, сколько пики весят! Ну да ладно. Мальчишка мой здесь?
Гейтерн всё понимал. Ему и самому было выгодно иметь под крылом Жоржа. Знать, что прежний сослуживец, а теперь правая рука императора, — обязан. Поэтому сын актёрки и неведомого благородного отца продвигался так поспешно, как только позволяли приличия. Он уже был вахмистром и носил на левой стороне груди солдатскую георгиевскую медальку — за натиск под Анапой. Шумное было дело. Уланы отличились. А сорвиголова — среди первых. Одно плохо — кисть руки постоянно болела. И прижимающий пику локоть тоже.
Командир дивизии послал за Жоржем адъютанта, благо держал парнишку не слишком далеко от себя, надеясь при первом офицерском чине забрать курьером.
— Я его у тебя на неделю-другую возьму. Он мне нужен, — тоном, не допускающим возражений, заявил Бенкендорф. — Дело служебное. Не к тёще на блины.
Гейтерн закивал. Хоть и не рад отдавать, но разве возразишь?
Жорж появился в шатре и был почти испуган явлением тайного покровителя. Александр же Христофорович удержался от того, чтобы присвистнуть. Парень-то рос. И раздавался в плечах. Матерел. А бесконечные тренировки с пикой только закаляли его.
Словом, Жорж вышел к нему — красавец мужчина. С румянцем во всю щёку. С кудрями, причёсанными наконец по моде. И форма шла. Впрочем, кому она не идёт?
Шурка даже усомнился. Неужели и я был такой?
— Вы хотели меня видеть? — почти с робостью осведомился молодой вахмистр. На лице читалось: «Я не заслужил вашего одобрения?»
— Ты мне нужен. Пойдём, поговорим.
Они вышли из палатки, и Шурка побрёл рядом с сыном, постоянно одёргивая себя, чтобы не взять парня за плечи.
— Оставишь полк ненадолго. Тебе дадут короткий отпуск. На сие время поступишь в распоряжение майора Стогова. Нужны твои актёрские таланты.
Жорж кивал. Он понимал, что дело срочное, а план рискованный.
— Прикинешься слугой-французом, который родился в Одессе. Наш наблюдатель недавно лишился своего. Тебя порекомендует Стогов. И если дело выгорит, то поначалу ничего не предпринимай. Просто смотри. Надо улучить момент и добраться до тетрадей господина официального представителя. Не красть. Упаси боже! Посмотреть, что там. Сам Стогов этого сделать не может. Как он войдёт в каюту официального британского представителя? А ты… камердинер всегда улучит минутку один остаться с платьем.
Юноша продолжал кивать. Ему всё было понятно.
— Как одеться?
— Ну, примерно так, как ты вышел ко мне из театра. С чужого плеча.
Готовность Жоржа помогать, которой, в сущности, отец и добивался, будучи получена, испугала его.
— Возможно, ты недопонимаешь. Этот капитан по-настоящему опасен. Нужно быть очень осторожным.
Жорж посмотрел на генерала почти с укоризной: «Мы хотим бумаги добыть? Или сохранить мне жизнь?»
— Мне будет тяжело, если с тобой…
Нет, к подобному они ещё не были готовы. Простились. И разошлись, чтобы не вызывать лишнего внимания.
Чета Дисборо никак не могла покинуть Петербург. Уже простившись с августейшей семьёй, английский посланник с посланницей застряли на севере, поскольку из Лондона медлили привезти необходимые документы.
— Неужели придётся остаться ещё на год? — негодовал Спозо. — Ведь мы получили прощальную аудиенцию. Как будет выглядеть наша задержка в глазах здешнего двора?
Похоже, дома это никого не беспокоило. Как и своевременная доставка жалованья мистеру Дисборо. А также его секретарю сэру Кеннеди, брату жены, и нескольким служащим.
— Даже не отваживаюсь спрашивать, сколько мы издержали?
— О-о! — Анна сделала страшные глаза. — Когда мы только ехали сюда, ты сам сказал, что Петербург очень дорогой город. Здесь ничего не производят на месте. Всё везут из Европы, стало быть, завышают цены.
— И всё же?
Леди Анна вспыхнула.
— Могу только сказать, что мы не накопили, — заявила она с завидным хладнокровием. — Однако мы стирали на дому, что экономило пятьдесят рублей в неделю. А мои платья были привезены из Парижа, здесь я не шила. Таким образом, мой гардероб сберёг нам 400 фунтов стерлингов. Их мы привезём в Олтон. В Твери я потратилась по десять рублей на тюфяки. Думаю, их ты не поставишь в вину?
Посол задумчиво кивал. Он спрашивал для порядка. Его беспокоили не расходы супруги, а складывавшаяся в высшей степени неясная ситуация. Анна прекрасно вела хозяйство. 10 тысяч фунтов стерлингов за дом в год, так 10 тысяч.
— Тебе не кажется, что наша задержка связана с тем капитаном? Ну помнишь? — леди Анна поместилась на ручке дивана, за спиной мужа, и начала массировать ему плечи. Эдвард только что приехал из дворца и не спешил снять синий с золотым шитьём дипломатический мундир.
— Дорогая, если ты станешь растирать меня не через рубашку, на бархате останутся следы твоих прелестных пальчиков. А так как здесь никто не может поверить в искренность супружеских чувств, то на меня станут смотреть как на чудака, который ездит к любовнице в форме и с лентой.
— Ты уходишь от вопроса, — леди Дисборо с силой нажала мужу на оба плеча, тот застонал. — Возможно, русское правительство в чём-то подозревает капитана Александера, а заодно и нас?
Эдварду сотню раз приходила в голову эта мысль, но он боялся даже обдумывать её хорошенько. Ибо раскрытие миссии официального наблюдателя грозило ему немалыми дипломатическими неприятностями.
— Возможно, дорогая, — сухо сказал он. — Но тебя это касается ровно настолько, насколько нам придётся раскошелиться на новую шубу.