– Странные вы, кваzи, если честно, – сказал я. – Не знаешь, чего от вас и ждать.
Бедренец усмехнулся.
– Не знаешь… А чего от людей ждать – ты знаешь? Может, я и человек старой закалки, и вообще человек в прошлом. И жизнь свою, человеческую, жил в провинции, да ещё и советской. Но насмотрелся много чего. Милейший человек, заслуженный педагог, глава большой семьи, медали от власти получавший за воспитание юного поколения, насилует малолетнюю ученицу, душит её, труп зарывает в сарае, а потом со всеми вместе по лесам ходит, пропавшую ищет, родителей успокаивает… Думаешь, псих? Нет, в своём уме. Три молодых парня, один из армии приехал на побывку, двое старшеклассники, повздорили с бывшим приятелем, избили зверски и повесили на дереве. Не пьяные, заметь! Да и ссора была – тьфу! Родители волосы на себе рвали, в Москву письма писали – не могли наши деточки так поступить, наговаривает милиция… Жена два года потихонечку мужа травила… знаешь, чем? Толчёным стеклом. По какой причине? Пьянство, измена, бил? Нет, просто надоел! Мужик из больниц не вылезал, то язва, то прободение… Случайно врачи поняли в чём дело, лаборантка глазастая в дерьме стекло заметила. Я её потом спрашивал – почему не развелась попросту, по-человечески? Знаешь, что ответила?
– Деньги не хотела делить? – мрачно спросил я. – Или боялась, что детей отберёт?
– Детей в советское время всегда матери отдавали. А делить… какие там деньги-то… «Нехорошо разводиться, – сказала. – У нас в роду никто никогда не разводился, меня бы родители за такое всю жизнь пилили!» Люди. Живые. Советской властью воспитанные…
Я вдруг понял, что обедающие рядом поглядывают на нас. Без восторга поглядывают. Кое-кто и вилки с ложками отложил, потеряв аппетит. Бедренец предавался воспоминаниям слишком уж громко.
– Михаил, давай-ка не будем мешать людям кушать, – потянув его за рукав, сказал я.
У Бедренца зазвонил телефон. Мелодия снова была старая, но незнакомая.
– Это из канцелярии Представителя, – закидывая в рот последний пельмень, быстро сказал Михаил.
Мы вышли из пельменной на набережную Фонтанки. Наш водитель уже вернулся, машина стояла чуть в стороне. Михаил принял звонок, некоторое время слушал, прижимая трубку к уху, потом сказал:
– Спасибо. Да, мы выезжаем.
Он махнул рукой и машина мягко подъехала к нам.
– Всё в порядке? – уточнил я.
– Да, решили вопрос. Состоится у нас визит к учёным мужам. – Он помолчал, потом спросил: – А догадываешься, чем история с отравительницей закончилась?
Я покачал головой.
– Ей условный срок дали, потому что раскаялась, двое детей и характеристики сплошь положительные. И муж на суде выступал, просил не наказывать строго. Они не развелись даже. Продолжили вместе жить и детей воспитывать! Это всё люди. Живые, одной жизнью живущие. А ты говоришь – мы, кваzи, странные!
Напарником и учителем в первые дни работы в полиции у меня был невысокий, сухощавый паренёк по имени Рома. Именно паренёк, ему от силы было лет двадцать. Как я понял, Катастрофа застала его в Москве, хотя сам он был из какого-то дальнего городка в Нечерноземье, куда возвращаться не собирался. Чем он занимался в Москве, где учился, служил ли в армии, я не знал, а он, хоть и любил поболтать, на эти темы не особо распространялся. Я лишь знал, что в разгар общей паники Роман проявил редкостное хладнокровие и умение обращаться с топором, после чего и получил предложение служить в полиции.
Немного наводило на мысль о его прошлом то, что, рассказав в двух словах историю своего поступления на службу, Рома покачал головой и изрёк:
– Ты прикинь? Меня – в менты!
Впрочем, какой бы криминальной ни была юность Романа (сам он, кстати, предпочитал прозвище Ромса, а меня упорно звал Диня), в отделе очистки он работал на совесть. Восставших не боялся, адреса проверял досконально, на начальство смотрел вроде как с иронией, но никогда не хамил и не нарывался. Так, поглядывал с хитрецой человека, который оказался на противоположной стороне баррикад, но ему это неожиданно понравилось куда больше, чем прежняя жизнь.
Полиция только-только начала вырабатывать новые правила работы. Ещё не появилось должности «дознавателя смертных дел», пока была «очистка» – по шесть человек в каждом отделении полиции. Мы работали парами, сутки через двое, что меня вполне устраивало. Проверяли подозрительные или заброшенные квартиры (порой в запертой много месяцев квартире обнаруживалось несколько восставших, тупо бродящих из комнаты в комнату или впавших в ступор и ожидающих добычу у дверей). Впрочем, чаще нас вызывали соседи, услышавшие подозрительные звуки или обратившие внимание, что из квартиры давно никто не выходит. Иногда звонили прохожие, заметившие в окнах подозрительных существ. Не всегда, кстати, это оказывались восставшие. Рожи у людей бывают такие страхолюдные, что и при жизни они выглядят покойниками.
Ромса, устроив мне краткую проверку на умение работать мачете, остался доволен. Оружие тоже одобрил. В полиции как раз начали выдавать служебные мачете, но желающим под расписку оставляли их собственное, более привычное оружие. Помнится, был один чудак с прадедовской кавалерийской шашкой… Впрочем, я об этом уже рассказывал.
Первую неделю мы притирались друг к другу, Роман раздражал меня смесью своей искренней простоты и напускной хитрости, чудовищной необразованностью и совершеннейшим равнодушием к чужим проблемам.
«Кому сейчас легко?» – обычно произносил он, услышав о чьей-то житейской трагедии. И пожимал плечами так, что становилось ясно – он главный страдалец в этом суровом мире.
При этом Роман успел уже обзавестись квартирой в Москве (и мне казалось, что не самыми честными путями), копил деньги на спортивный мотоцикл и любил порассуждать о том, как женится на красивой высокой девушке с большими сиськами. Рост и размер бюста явно были его фетишами – при виде высокой и грудастой женщины он начинал вести себя совершенно неадекватно, скалился в улыбке, рассыпал убогие комплименты и предлагал номер своего «телефончика». Он, кстати, обожал такие уменьшительные словечки: «Хотите мой телефончик?», «Пивасика надо попить», «Диня, глянь, какие у тёлки сисечки!».
В тот день нас вызвали на очередной адрес. Люди, вернувшиеся из поездки к родственникам в Саратов, сообщили, что из соседской квартиры периодически раздаётся стук. Разумеется, они даже не попытались проверить, что там случилось, а позвонили в полицию.
– Думаю я, Диня, что там ремонт затеяли, – рассуждал Роман, пока мы шли к старенькой девятиэтажке. Она была недалеко от отделения, смысла не было требовать служебную машину. – Молоточком тюк-тюк-тюк! А стены в панельках знаешь какие твёрдые? Или шкафчик решили собрать.
– Вот и проверим, – сказал я.
– Нам за это денежки платят, – согласился Роман.
У меня было серьёзное подозрение, что помимо зарплаты Роман не брезгует и мародёрством. Прихватывает из квартир, где никого живого не осталось, деньги и ценности. Но за руку я его ни разу не ловил, да и не был уверен, что стану это делать. Кому сейчас легко? Каждый выживает как может.
Подозрительная квартира была на шестом этаже. Лифт работал, мы поднялись, позвонили вначале бдительным соседям. Никто не открыл. Что ж, они не обязаны нас дожидаться, проинформировали органы – и ушли по своим делам.
– Вот она, нехорошая квартирка, – встав возле двери с номером «50», произнёс Роман.
Заподозрить его в знакомстве с великим романом Булгакова я не мог, поэтому невольно улыбнулся.
– Нечего улыбаться, Диня, – строго сказал Роман. – Тут, можно сказать, место трагедии! Слышишь?
Я прислушался.
Да, за дверью стукнуло. Негромко, но гулко. Будто по трубе колотят чем-то тяжёлым. Пауза. Долгая. Потом ещё один удар.
– Не нравится мне это, – решил Роман. – Эх, топорик бы мой, отобрали топорик…
Он достал выданное в полиции мачете, взял поудобнее. Велел:
– Выбивай дверь, Диня!
Дверь, пожалуй, и впрямь можно было выбить. Обычная старая деревянная дверь. Не надо звать слесаря или спецбригаду.
Я немного подёргал ручку – дверь слегка заходила взад-вперёд. Замок ерундовый.
Главное, влетев вместе с дверью в квартиру, не оказаться в гостеприимных объятиях восставшего.
Решив начать с малого, я отступил на пару шагов и рванулся к двери, ударив её плечом.
Как ни странно, двери этого хватило. Она была закрыта лишь на защёлку, которую вырвало из косяка. Роман крепко схватил меня за плечо, не позволив ввалиться внутрь, я отступил, давая ему возможность ударить.
Но бить было некого. Прихожая – пусто, дверь на кухню – открыта, пусто. Дверь в комнату – заперта.
За дверью тихо и знакомо скреблось.
– Хлопушки-воробышки, – сказал Роман. – Башкой они, что ли, в дверь долбят?
– Не похоже, Роман. – Я старался не произносить его нелепое прозвище. – Эй! Люди! Есть кто живой?
Через секунду из-за закрытой двери послышался тонкий детский голос:
– Да! Да!
Слышно было едва-едва. Между нами, похоже, была не одна дверь.
– Что там у вас? – крикнул я.
– Там мама с папой! Не убивайте их! Не убивайте!
– Твою ж… – Роман выматерился. – Знаю я такую планировку, ручки за неё отрывать строителям… Там две комнаты и тубзик.
– Значит, мама с папой в комнате… бродят, – сказал я.
– А дитё заперлось в сортире.
– Не убивайте их! – ещё раз, едва слышно, крикнул ребёнок.
Мы с Романом переглянулись.
Правила требовали уничтожить агрессивных восставших. Особенно если в опасности кто-то живой. Конечно, если есть возможность восставших связать или иным образом иммобилизовать…
– Вот же проблема, Диня, – обречённо сказал Роман. – Давай, доставай сеть.