— Так… Начинается. Ну, помню, и что дальше?
— Дальше, Следак, самое интересное. Ты действительно лежишь в черняевской дурке в общей палате с Котом и Питом. Целый месяц уже лежишь.
— Не понимаю… — Следак поморщился.
— Я тоже с трудом. Начну с того, что сегодня восьмое мая две тысячи пятого года. Неделю назад в Музее истории города, славном замке Шварценбург, сотрудники обнаружили абсолютно невменяемого человека. Грязного, растрепанного горлопана с горящими безумием глазами. Псих вел себя агрессивно, то бормотал что-то под нос, то начинал кричать про вселенское зло, демона и кары небесные, которые падут на продажную Москву. Охрана скрутила его и продержала до приезда скорой психиатрической помощи. В приемном покое «Гестапо» очень удивились, потому что неизвестным оказался Ольгерт Францевич Блок, тот самый, который уже месяц как находился у них на излечении. Сначала решили, что пациент сбежал. Но все оказалось куда страшнее — Блок-первый находился на месте. Версия о безумных братьях-близнецах отпадала, налицо — аномальное явление. Ну а где аномальные явления и угрозы Москве, там наш спецотдел. Вот так. Хочешь, Следак, очную ставку с собой четырехлетней давности?
Следак молчал.
— Похоже, не хочешь. Правильно делаешь. Ни к чему хорошему она не приведет. Лучше давай спокойно подумаем, что дальше делать. Только сначала ты расскажешь до конца свою историю.
— Покажи мне свой мобильный, — сказал Следак.
Аркадий Иванович встал из-за стола, подошел к Следаку и протянул ему под нос свою металлическую «Nokia».
— Похоже на правду, черт тебя дери. Антикварная модель? Лет пять ей?
— Год, — сказал Седой.
— Так. Покажи-ка дату. Вот черт! Ну, это ты мог подстроить. Набери-ка номер, — Следак продиктовал номер своего приятеля с последнего места работы, — включи спикерфон.
Раздались гудки, потом недовольный голос сказал:
— Да, слушаю!
— Слава! Привет. Не занят?
— Кто это? Бляха! Олег, ты, что ли?
— Я.
— Чертила! Ты куда пропал? Где ты?
— Дома. Что значит «пропал»?
— Ты чего там, бухаешь опять? Тебя, говорят, уже месяц как из больницы выписали, а ты у нас даже не появился. Зажал отвальную. Народ обижается.
— Я заеду. Пока.
Седой нажал отбой и прервал разговор.
— Да, дела, — сказал изумленный и растерянный Следак, — неожиданный поворот. Похоже, ты не врешь.
— Так как вы с Сатанюгой сбежали? Можно подробнее?
— Как мы сбежали? Или как мы сбежим? Ёлки! Две тысячи пятый год, май месяц! Так ведь еще даже Алхимик в Черняевск не вернулся… Седой, ты ведь можешь все исправить, если мне поверишь. Ты можешь сделать так, что ЗЛО вообще не выйдет в мир.
— Я много чего могу, Следак. Хорошо, что ты теперь стараешься мыслить трезво.
— А зачем тогда ты сначала нес всю эту ахинею про террористов и похищение?
— Нельзя сразу глушить человека, тем более больного, такой невероятной правдой. Я немножко поиграл с тобой в шарады, жмурки, прятки и поддавки. Но сейчас я надеюсь на твое понимание. Мне нужна подробная версия вашего побега и последующих событий. Так как вам удалось сбежать?
— Сбежать? Да очень просто. Сатанюга с детства грыз все, что можно и нельзя. С тех пор как мы встретились в дурке и он рассказал мне всю правду — о вампирах, о нашей будущей миссии, — я все время наблюдал, как он чего-нибудь грызет. Например, металлическую спинку кровати. Можно подумать, что он всю жизнь тренировался сбегать из «Гестапо». Два долгих года мы с ним обсуждали план возможного побега и ждали сигнала. Сатанюга рассказывал мне, как он бежал из других психушек. Один раз он украл ключ из кармана заснувшего дежурного медбрата. Пьяный медбрат спал на стуле рядом с решетчатой дверью в отделение, и Кирилл умудрился просунуть сквозь решетку руку и аккуратно выудить из нагрудного кармана ключ. В дурдомах ключ специфический — двусторонний. С одной стороны — квадратик для дверей, с другой — пирамидка для решеток на окнах. Сатанюга открыл оконную решетку, запрыгнул, как обезьяна, на водосточную трубу, спустился по ней и смылся. Но в «Гестапо» так не получилось бы. Санитаров и медбратьев заменили никогда не спящие вампиры, а решетки на окнах остались старые, тюремные, вмонтированные в трехсотлетние стены. Мусор выносить нас не отправляли. Так что любимый план всех психов-бегунов — войти в доверие к персоналу, получить привилегию выносить мусор и при удобном случае сбежать — тут не работал. Поэтому Сатанюга просто перегрыз ночью прутья решетки в нашем окне. Никогда не забуду тот скрежет, от которого по коже как будто лесные муравьи бегали.
— Перегрыз железные прутья зубами?
— Да, можешь не верить, но это так. Только не советую повторять его опыт, Аркаша. Чертов Сатанюга знал какое-то заклинание. Только применить его можно было всего один раз. Хвастался, что зубы станут тверже корунда. Мы сидели на втором этаже. Ночью нас особо не пасли, потому что после тех доз химии, которой нас пичкали, все спали как убитые. Все, кроме нас. Мы целую неделю не принимали лекарств, вели себя тихо-тихо, чтобы не получить уколов. С таблетками решили просто. Чтобы обманывать вампиров-санитаров, Сатанюга вырвал себе и мне по зубу мудрости. Расшатал и вырвал. Пальцы он тоже натренировал за три года. Я боли не чувствую, а Сатанюге издеваться над собой — в радость. На нем и так места непроколотого и непорезанного не оставалось, а тут он три года ничего в себе не модифицировал. В получившиеся дырки мы языками ловко прятали таблетки, когда вампиры заставляли нас открывать рты, чтобы проверить, проглотили ли мы лекарства. Накопили за неделю сил. Сатанюга перегрыз решетку, потом зубами развязал узел на моей смирительной рубашке, а я развязал его узел. На ночь нас всегда паковали в смирительные рубашки, — так им было спокойнее. Нам повезло, что твари поскупились на камеры слежения в палате.
Ну, спрыгнули мы во двор и побежали к забору. Двор большой, пока бежали — нас засекли. Открыли пальбу с вышек, выпустили собак. Не попали. Ну, почти не попали. Прострелили мне левое предплечье, хорошо, кость не задели. Я и рану-то заметил только тогда, когда через стену перелетел. Сатанюга меня перебросил, как мешок с зерном. Здоровый он все-таки был, гад. И злобный. Овчарок двух загрыз, третья убежала, скуля от боли. Сам через стену, как зверь, перелез, на ногтях. Они у него, как и зубы, стали крепче стали и острые, как альпенштоки. Не ногти, а когти. Когда Сатанюга на стену забрался, не удержался, позер несчастный, вампирам на вышках язык свой раздвоенный и «фак» показал. Как его тогда не подстрелили — до сих пор удивляюсь. Побежали не оглядываясь, спрятались от погони в пустом заброшенном склепе на немецком кладбище, просидели там сутки до следующей ночи. Не нашли нас. Побежали дальше!
Волковка — ближайший пригород Черняевска, раньше село это называлось Сан-Вольфганг, там еще старая кирха стояла, — по легенде, ее монах построил, умудрившийся запрячь дьявола носить камни для храма. После войны кирха долго стояла заброшенная. Последнего священника из нее еще нацисты в концлагерь упрятали: посчитали, что национал-социализм и христианство несовместимы. Говорят, там фреска с Мадонной необыкновенная над алтарем красовалась — такая чудная, что люди из Черняевска и других городов приезжали помолиться, хоть храм уже и заброшен был. А рядом с Волковкой штаб дивизии располагался. Не знаю, чем уж там старая заброшенная кирха комдива достала, но решил он ее снести. Может, сам, может, из Москвы велели. Дело происходило в начале семидесятых. Пришли рано утром подрывники, заложили заряд. Бабахнуло, а кирха стоит как ни в чем не бывало. Только бабки богомольные и женщины с детьми стали собираться рядом и голосить. Комдив не растерялся, послал на войну с кирхой пару танков. Тросами железными обмотали кирху — тянут-потянут, вытащить и повалить не могут. Народу вокруг все больше собирается — уже не только из Волковки, а со всех окрестных деревень. Кто плачет, кто радуется армейскому бессилию. Короче, полное фиаско комдива перед культовой готической архитектурой. Тут еще и тросы лопнули. Кроме того, вражьи голоса об этом как-то пронюхали, и всему миру сразу стало дело до заброшенной волковской кирхи. Вещают все наперебой, что коммунисты опять церкви рушат. Комдиву сразу приходит нагоняй из Москвы — ничего, мол, мудила, тебе доверить нельзя. Комдив разозлился, подогнал мощнейший колесный трак от баллистической ракеты и развалил-таки старую кирху на части. А потом еще двое суток бульдозеры святое место утюжили. На том все и успокоилось. Развалины травой поросли, а чудодейственная фреска уцелела, только теперь она с поваленной стены на небо смотрит.
Комдив плохо кончил. Говорят, его жена из его же табельного пистолета пристрелила через пару лет из-за ревности. Еще говорят, что вампиры и их прислужники в Волковку не совались из-за чудодейственной фрески. Я думаю — врут. Вампирам любые святыни по барабану. А вот Барон и правда Мадонны волковской побаивался и со своими людьми туда не совался. Знающие люди до сих пор к фреске чудесной поклониться едут. Ну а мы с Сатанюгой совсем не к ней стремились. Мы к Ане с Яной торопились. Дом двойняшек стоял над узенькой, но быстрой речкой Чернуппе. Добрались мы туда к вечеру усталые как черти, а там дым коромыслом, пьяная тусня. Волковка издавна была любимым местом отдыха черняевской богемы. Музыканты, художники, татуировщики, модники, молодые литераторы — все те, кто сначала пережидал здесь наркоэпидемию, а потом не вернулся в вампирско-донорский Черняевск. У них сложилась веселая коммуна, главными культовыми персонажами которой стали бесшабашные двойняшки. Аня и Яна, осиротев, пустились во все тяжкие. Прожив долгое время под пятой любящего отца, который не спускал с них глаз, держал в ежовых, хоть и нежных, рукавицах так крепко, что даже колледж они оканчивали заочно, — Аня с Яной, вдохнув воздух свободы, мгновенно опьянели и не собирались трезветь, познавая прелести взрослой жизни. Эксперименты с собственным телом типа пирсинга и тату им быстро наскучили. Все возможные допинги и расширители сознания не приносили им столько удовольствия, сколько чувство власти над мужской частью населения Волковки. А мужская часть носила их божественные тела на руках в прямом и переносном смысле.