.
Лобачевский улыбается:
– Мне бы вашу уверенность. Но буду стараться.
Аркадий бросает освободившийся лоток в утилизатор и поднимается:
– С вашего позволения, господа, минуток триста вздремну. Готовность к активному маневрированию приблизительно через четырнадцать с половиной часов.
Тусклый, еле просвечивающий сквозь окружающую «Крокодила» бесцветную муть, шар планеты и карусель кружащих вокруг него реакторов. В спящем режиме энергоблоки светятся ненамного ярче реакций, идущих в атмосфере Тараниса, Аркадию приходится напрягаться изо всех сил, чтобы не влететь слишком глубоко в бурлящие и агрессивные недра газового гиганта.
По плану решили не брать на абордаж сразу линейный корабль, для начала стоит потренироваться «на кошках». Вот тот одиночный реактор вполне может принадлежать эсминцу или небольшому крейсеру, именно с него и следует начинать. Самое поганое в процессе выхода то, что никакая автоматика пилоту помочь не может в принципе. Бортовой комп может рассчитать маневр с точностью до тысячных долей секунды, граммов тяги и миллиметров расстояния, но как в него данные вводить? На полпальца левее и на три волоса выше осевой линии корабля и, хрен знает, сколько километров плюс два лаптя дистанция? Нет приборов для измерения того, что способен видеть Лобачевский. Так что весь расчёт только на его чутьё и в немалой степени – на везение. По большому счёту, Аркадий сейчас в той же ситуации, что и капитан какого-нибудь брига или фрегата, планирующего абордаж аппетитного купеческого корабля. А раз так, то:
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца, – руки на клавиатуру. – Экипажу и багажу занять места в противоперегрузочных капсулах!
– Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Глаза командира закрыты, длинные, «музыкальные» пальцы виртуозно танцуют по клавиатуре, исполняя увертюру к маневру:
– Первоначальное наведение корабля.
– Точная корректировка курса.
– Начало разгона.
Лобачевский убирает руки с клавы и бормочет себе под нос:
– Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Шар Тараниса растёт, его громада нависает над Аркадием, «Крокодил» всё быстрее несётся к нему, нацелив уродливый нос чуть ниже края мерцающей атмосферы. Цель намного ниже, до точки пересечения её орбиты и курса подпространственника далеко, но движется она гораздо быстрее, чем готовящийся к захвату корабль. А ведь этот эсминец или крейсер дрейфует в атмосферном потоке. Значит, для того, чтобы атмосфера планеты не смяла «Крокодил» на выходе в обычное пространство, нужно набирать скорость.
Аркадий движением пальцев отдаёт команду, и запредельная для обычного подпространственника мощь силовой установки толкает «Крокодил» вперёд. Ускорение намного больше трёх «же», Лобачевский почти теряет сознание от боли в ногах. Сцепив зубы, не открывая глаз, он продолжает маневр. Мучительно долго тянутся минуты и часы. Цель выходит из нижней полусферы, её отметка видна почти прямо по курсу. Она продолжает удаляться. Лобачевский ещё увеличивает ускорение… Ещё десять – пятнадцать минут боли, и вот, наконец, расстояние между «Крокодилом» и его целью практически перестало меняться. Можно прекратить мучительный разгон, перевести дух и почти нормальным голосом проинформировать экипаж:
– Приготовится к всплытию! Маневр!
Рывок, сильный, но терпимый. Скрип конструкций – на корабль обрушилось давление атмосферы. Захват цели сенсорами «Крокодила», расчет параметров захода.
– Экипажу занять места по расписанию!
Бритты не должны ничего заметить, но бережёного Вселенная бережёт.
До цели две тысячи семьсот сорок восемь километров. Точнее определить трудно, корабли немного болтает в атмосферных потоках. Оживший обзорный экран выдаёт массу информации, но Лобачевский её игнорирует, реагируя только на сигнал о готовности к маневру сближения. Разрешающая команда, и компьютер начинает сходиться с целью – нежно и бережно. Прекращение пытки и очевидная удача с выходом на перехват из подпространства ударили в голову, как добрый стакан спирта, даже язык заплетается немного:
– Абордажники, залезайте в кирасы, готовьте тесаки и заряжайте мушкеты! Контакт через сорок семь минут. Бэргэн, буди «Самоделкина».
– Муравейник к применению готов, командира-сан. Канонир Кояма докрада законсира, однако.
Экипажу в задраенных капсулах опасный маневр врезал по нервам как бы не сильнее, чем командиру. Аркадий сделал вид, что не заметил в докладе Темирдяева ничего странного. Сам первый начал.
Созданный для работы в космическом вакууме и в атмосферах землеподобных планет прицельный комплекс в плотной, радиоактивной атмосфере Тараниса работает кое-как. Увеличенное изображение цели плывёт, по экрану то и дело скользит рябь помех, но опознать кораблик уже можно – эсминец, по нынешним меркам небольшой. Зализанный стройный корпус, кольцевые утолщения корпуса в носовой и кормовой частях, три массивных форсажных блока. Класс «фау-12», основной в германском флоте. Артиллерия слабовата, зато ракетное вооружение вдвое сильнее, чем у британских аналогов. В основную эскадру Кедров его не возьмёт, устарел, но как тренировочный объект сгодится.
Вот цель уже можно разглядеть без программного увеличения.
– Командир, а вид у него так себе, – комментирует картинку Хренов. – Не вдохновляет.
– А ты думал, четыре года в этом киселе ему красивенько отполируют обшивку? – Аркадий сам не пылает энтузиазмом, но оптимизм в команде, даже столь малочисленной, поддерживать обязан.
«Крокодил» накрывает эсминец, Аркадий подсознательно ожидает лязга и грохота при контакте корпусов, но захват происходит штатно – лёгкий толчок, шипение герметизатора.
– Захват штатный, шлюзовое готово, – шутки кончились, Темирдяев докладывает без лирических отступлений.
«Гребёнки» рассекателей на носу и корме сместились, меняя конфигурацию в соответствии с изменившимся весом и центровкой.
Лобачевский для страховки чуть качнул сцепившиеся корабли по всем трём осям, обеспечивая компьютер дополнительной информацией. Дождался сообщения о готовности и отдал команду на погружение.
Глядеть на рожу капитан-инженера второго ранга Кроликова забавно, даже понимая, что ничего хорошего он тебе не скажет. Такая детская обидка у бедолаги читается на лице, что того и гляди, захныкает механик. В сочетании с сизой трёхдневной щетиной выглядит просто сногсшибательно. А о том, что «двенадцатый» годится только на металлолом, Аркадию уже наябедничал «Самоделкин». С подробной раскладкой, какие именно отсеки и каким именно образом не выдержали запредельного давления бешеной атмосферы Тараниса. Кое-что можно ещё починить, многие агрегаты удастся использовать, но в целом никакой боевой ценности этот конкретный корабль больше не представляет.
– Да, Лев Павлинович, я полностью согласен с вашими доводами. К сожалению, этот заход мы выполнили вхолостую. Будем считать, вытащили учебную цель.
Улыбнуться ободряюще, развести руками и повернуться к старшему призовой команды:
– Николай Рудольфович, пока киберы «Самоделкина» изымают из нашей первой добычи самые вкусные кусочки, у нас с вами четыре часа отдыха. Потом я делаю ещё один заход. На самый крупный из обнаруженных объектов. Линейные корабли намного крепче хлипких эсминцев, есть надежда, что они всё-таки перенесли погружение в Таранис.
– Шёл бы ты спать, командир, – бесцеремонно вмешивается в разговор Хренов. – И не в койку, а сразу в медотсек, что-то мне твоё состояние не нравится. Не то слетишь с катушек в самый неподходящий момент, а тут у большинства семьи. Чего вытаращился? Семья, группа такая. Когда у мужчины есть жена, дети. Это я на тот случай, если ты забыл.
Энергетик с показным удивлением разглядывает командира.
– Не забыл? Надо же! Тогда в медотсек, немедленно. С текучкой мы и без тебя управимся.
– Слушаюсь, – ухмыляется Лобачевский, пожимает плечами и отправляется в медотсек. Васильевич, как ни крути, кругом прав.
В этот раз заход Аркадий произвёл смелее – и цель видна лучше, и опыт кое-какой появился. А раз так, к чему часами гоняться за дрейфующим кораблём в обычном пространстве?
Шесть мощных реакторов отлично видны. Тем более шесть – не один, по их местонахождению можно понять, как именно расположен корпус корабля. В прошлый раз об этом не могло быть и речи.
Пора! Приготовившись к боли, Аркадий начинает разгон. «Крокодил» послушно набирает ход, стремительно сближаясь с намеченной целью. Свечение Тараниса Аркадию напоминает спутанный клубок пушистых ниток. Между витками этих ниток ползут шесть бусин, к которым и требуется подвести свой корабль с минимальными отклонениями по скорости и расстоянию.
Сцепив зубы, Лобачевский продолжает бормотать:
– В борт ударили бортом…
Хороший всё-таки «Крокодил» построили корабелы. Корявый с виду, но это от заточенности под конкретную задачу.
– Приготовиться к всплытию! Маневр!
Подпространственник толчком «всплывает», разрезав рассекателями пелену между миром и его отсутствием.
Электроника корабля радостно шуршит, обрабатывая поток наконец-то появившейся информации, а скривившийся от боли капитан, вцепившись побелевшими пальцами в край сенсорной панели, рассматривает выведенное на главный экран изображение громадного космического корабля.
– «Байерн»! – охает где-то в двигательном отсеке Хренов. – «Байерн», мать его через коромысло и сто якорей в…
– Пётр Васильевич, – капитанский голос сух и совершенно лишён эмоций. – Я прошу вас воздерживаться в боевой обстановке от излишне эмоциональных выражений и держаться в рамках, очерченных уставом.
– Есть держаться, господин капитан! Но здор-ровая же дура, да? Растудыть его в бога душу и всех святителей коллективом и поодиночке! Извините, сорвалось.
В наушниках – долгий и по замыслу виноватый вздох.
– Теперь буду воздерживаться.
– Приготовиться к контакту!
Толчок, куда более сильный, чем при захвате эсминца, боль протыкает тело от пяток до затылка, но Лобачевский терпит.