Мэйфилд разговор.
— Скотт, мой друг и соратник! — прогремел Хемингуэй, пересекая комнату. Он широко ухмылялся. — Вижу, ты и женушку прихватил. Как дела, Зельда? Нервы больше не пошаливают?
— У меня было расстройство желудка.
— Нервное беспокойство приводит к такому. У моего отца случались нервные припадки и. Боже всемилостивый, не советовал бы я приближаться к уборной да и к дому вообще во время его приступов. Ну что, давайте найдем столик?
Пока я разбирала на составные части и снова собирала свой сэндвич с жилистой солониной, Скотт расспрашивал Хемингуэя о поездке в Нью-Йорк. Он хотел узнать все подробности: с какими редакторами Хемингуэй встретился, как с ним обращались сотрудники, что сказал Макс, и может, упоминали ребята из «Скрибнерс» о нем, Скотте, и что по поводу этого всего думает Хэдли. Ему нужно было выведать все.
— Хэдли, должно быть, в восторге, — говорил он. — Это огромный шаг в твоей карьере.
— Она довольна, — спокойно откликнулся Хемингуэй. Потом, улыбнувшись, добавил: — А вот Пфайфи, — он кивнул на Полин, которая оставалась за столом еще несколько минут, но сейчас уже пробиралась к дверям, — она поняла «Вешние воды». Видела, что из этого выйдет, поддерживала затею. Она просто потрясающе мне помогла. — Его взгляд задержался на ней, и он ненадолго замолчал, а потом обернулся к нам. — И с Хэдли они замечательно ладят.
— И полагаю, ты вспомнил о Форде? — спросил Скотт. — Хочешь попробовать?
Он говорил о писателе Форде Мэдоксе Форде, который, по слухам, жил в полигамных отношениях со своей второй женой Стеллой и умной, рассудительной писательницей Джин Рис. Это называли «вариацией на тему».
Моногамность устарела и перестала быть чем-то обязательным, и не лучше ли разрешить не скрывать новые, альтернативные отношения? Честность и терпимость — вот и все, что нужно. Потребность в секретах отпадет сама собой, и все будут счастливы. Такова была теория, и многим, включая Эзру Паунда, действительно удавалось претворить ее в жизнь. Ходили слухи, будто любовница Паунда, Ольга, хотела уделять ему все возможное внимание и потому, последовав за ним и его женой в Италию, передала свою новорожденную дочь на попечение деревенской женщине, которой Паунд платил за воспитание ребенка. Я не видела здесь ничего «современного», для меня такая ситуация была просто омерзительна. Раньше мне нравились и Паунд, и Ольга, теперь же я не могла решить, кого ненавидеть сильнее.
Быть может, я одна считала это позором. Быть может, Хэдли оказалась бы такой же уступчивой, как Стелла и Дороти Паунд. Быть может, она была готова делить с другими своего сверхмужественного мужчину. Я не могла с уверенностью предсказать, чем кончится дело: женщина, готовая вступить в отношения с Хемингуэем, изначально была для меня загадкой.
— Могу только сказать, в Антибе в этом году будет интересно. — Хемингуэй пожал плечами.
Скотт подался вперед:
— Я тебе рассказывал? Мы тоже отправляемся туда на следующей неделе. Я снял отличную небольшую виллу в Жуан-ле-Пен, в полумиле от виллы «Америка».
Я уставилась на Скотта. Я-то считала, что мы останемся в Париже, как и в прошлом году, и просто погостим у Мерфи пару недель летом. Разве Скотт не заверил и Гарольда, и Макса, что теперь, когда мы вернулись из Салье-де-Берн, он возьмет себя в руки и закончит роман? Он даже снял на лето мансарду, «как у Эрнеста», и планировал не прикасаться к спиртному, пока не закончит книгу. Уж конечно он не стал бы менять планы — наши планы! — даже не поставив меня в известность. Не такой он муж.
И все же…
— Шикарно, — объявил Хемингуэй, улыбаясь мне.
Я не могла заставить себя заговорить.
Скотт радостно продолжал:
— Так что если тебе понадобится сторонний взгляд на рукопись, я готов. И конечно, можешь рассчитывать на нашу поддержку в ситуации с Полин.
— Я на это надеялся. — Хемингуэй обращался к Скотту, но смотрел все еще на меня.
— Как предусмотрительно с твоей стороны — посоветоваться с женой, прежде чем строить планы, — съязвила я, когда Хемингуэй ушел.
— Надеялся устроить тебе сюрприз. У тебя выдался такой тяжелый год. Я думал, ты будешь счастлива погреться несколько месяцев на солнце у моря.
— Что ж, сюрприз удался. Только странно, как ты это преподнес — будто больше хотел удивить своего дружище. И когда это ты успел стать сторонником двоеженства? Или у тебя есть еще новости для меня?
Мой сарказм явно начал ему надоедать.
— Может, тебе стоить завести собственных друзей, чтобы перестать ревновать меня к моим?
Я шлепнула кусок хлеба обратно на сэндвич.
— Отмени аренду виллы. Я хочу остаться здесь. Я работаю над картиной, я записала Скотти в балетную студию. Если придется ждать до осени, это ее просто убьет.
— Она может танцевать на вилле «Америка» с Гонорией — какая пятилетнему ребенку разница?
— Зато для меня есть разница.
— А мир всегда вращается вокруг тебя, да? Тебе не нравится Эрнест, не нравится Гертруда, не нравится Паунд, ты плохо себя чувствуешь… И я понимаю, принимаю во внимание твои чувства, пытаюсь помочь. Но теперь у меня появились потребности — мне нужно отдохнуть от Парижа. Я уже заплатил за виллу. Мы едем.
Глава 36
Вскоре после нашего прибытия на Ривьеру нас со Скоттом пригласили на прощальную вечеринку Александра Вулкотта. Для Скотта это означало отличное начало сезона. Меня же приглашение совсем не радовало — я не могла перестать думать о том, что Скотт может обмануть меня легко, непринужденно и без тени раскаяния. Но он выглядел так, будто наконец расслабился. Его кожа стала чуть золотистой от послеполуденных походов на пляж. Приходилось признать, что поездка уже пошла ему на пользу.
Вечеринку устраивали в одном из казино в Антибе. С мистером Вулкоттом мы были шапочно знакомы со времен Манхэттена и Грейт-Нека. Как и Джордж Натан, он был театральными критиком. В отличие от Джорджа, он казался мягкотелым и бесполым, но имел приятный характер, доброе сердце и прекрасное чувство юмора.
На вечеринках такого рода было принято сидеть за большими столами, пить, есть и по очереди произносить сентиментальные или скабрезные тосты в честь героя дня. Поскольку мистер Вулкотт не был Джорджем, на этой вечеринке преобладали сентиментальные речи. Остроумный рассказ нашелся только у драматурга Ноэла Кауарда, но он был слишком коротким и прозвучал слишком рано, так что особого эффекта не произвел.
Скотт налегал на вино. Я не пила вовсе и через какое-то время начала ерзать от скуки. Речи все продолжались: Александр такой очаровательный, Александр такой чудесный, Александр такой мудрый и остроумный, мы будем скучать по Александру… Славные речи, но не захватывающие. А мне хотелось, чтобы что-то захватило меня, потому что иначе я вновь и вновь, закипая, возвращалась к мыслям о том, что меня притащили сюда, заставив бросить мою парижскую жизнь.
От полного погружения в пучины гнева меня удерживало воспоминание о мамином письме.
Детка, я не понимаю, откуда у тебя появилась мысль, что твой муж — или любой другой муж — обязан учитывать желания жены, когда принимает подобные решения. Мне тяжело понять жизнь, которую ты ведешь там, вдали от дома… Ты не превратилась в одну из этих ужасных феминисток? По моим меркам, твоя жизнь стала совершенно чуждой нам, раз ты возомнила, что женщина должна иметь право голоса. Наше призвание — содержать дом в должном порядке и заботиться о муже и детях, а взамен наши мужья обеспечивают нам полное содержание. Во Франции у женщин все иначе? Конечно, женщины имеют право на свободное время и увлечения и могут найти радость в собственных интересах, но они не должны ставить их выше приоритетов и желаний мужа. Вероятно, если ты сможешь это принять, твое здоровье улучшится, а вместе с ним и твое настроение.
Какую-то часть меня раздражал мамин старомодный подход. Мы живем в современную эпоху, и женщины — не скот. И все же другая часть беспокоилась, что мама могла оказаться права: вдруг я действительно была бы счастливее, если бы мыслила традиционней и отказалась от современного подхода к роли женщины в браке. Было бы настолько проще стать ведомой, чтобы обо мне заботились, окружали вниманием и гладили по голове за то, что я послушная женушка.
«Так было бы проще, — подумала я, — вот только куда скучнее. И не только скучно, но и попросту неправильно. Разве можно быть уверенной, что мужчины всегда примут правильное решение?»
Я поболтала лед в стакане и посмотрела на других женщин. Им тоже было скучно, но они изо всех сил это скрывали. Все эти мужчины в костюмах с иголочки, с набриолиненными волосами и напомаженными усами и тугими воротничками… Мы, женщины, пытались удовлетворить их, а зачем? Чтобы они вытащили нас на очередной скучный праздник самовлюбленности завтра, и послезавтра, и на следующий день?
Мы были с ними, потому что они нас содержали. Одинокие женщины могли работать сколько заблагорассудится, замужних же запирали в золотую клетку. Раньше это казалось естественным. Теперь меня это злило. Теперь я видела, почему женщина порой может захотеть сама прокладывать себе курс, а не бежать за мужем, как преданная собачонка.
Когда хвалебные речи закончились, все доброжелатели Вулкотта снова повернулись к своим спутницам, еде и напиткам.
— Подождите! — воскликнула я, охваченная внезапной потребностью сделать хоть что-то, пусть даже неправильное. Я встала на свой стул. — Можно мне минутку внимания? Все вы расхваливаете мистера Вулкотта, и я уверена, он признателен вам. Но, похоже, мы не отдаем ему должного, не находите? Там, откуда я родом — а это очень традиционалистское место в Америке под названием штат Алабама, мы никогда не отправляем друзей в дальний путь без подарков. Позвольте мне начать… — Забравшись рукой под платье, я стянула черные шелково-кружевные трусики и бросила их на стол так, чтобы они приземлились недалеко от Скотта. — Bon voyage, мистер Вулкотт — это лучшее, что я могла раздобыть в такие сжатые сроки.