— Ты читаешь Теннисона, да?
— Разве Ланцелот не прекрасен? — откликнулась я и, откинувшись на спинку стула, положила ноги на стол. — Раньше я думала, что никогда не захочу уехать отсюда, даже ради такого потрясающего парня, как Скотт, но теперь Элеанор живет у сестры в Канаде, а ты в Балтиморе большую часть времени, а мои братья и сестры все разъехались — ну, кроме Марджори, — и, даже не знаю… столько всего происходит, но при этом ничего не происходит!
Сара кивнула.
— В последнее время я прослушала столько потрясающе интересных лекций! Ты слышала о новой дисциплине — сексологии?
— Не произноси это слово при своей маме.
— Она сама была на одной из лекций! Я так ею гордилась. — Сара налила нам чаю. — Сексология изучает власть женщины в интимных отношениях и учит осознавать наши уникальные психологические особенности, чтобы не стыдиться собственных желаний. Знаешь, мы живем в историческую эпоху. Женщины получат право голосовать, когда Конгресс возобновит заседания и закончит ратификацию.
— Звучит как ведьминское заклинание. Ратификация — такое может и в крысу превратить.
— Оно превратит нас в полноправных людей. — Сара шлепнула меня по руке. — Женщины смогут выбрать нашего следующего президента.
— Пока что я выбрала себе мужа — если только он закончит с обещаниями и подкрепит слово делом. Скотт уже продал этой весной один рассказ в какой-то глянцевый журнал под названием «Сливки общества», а потом потратил все заработанные тридцать долларов на веер из перьев для меня и фланелевые брюки для себя. Но он не может найти работу по душе — пишет рекламные тексты по девяносто долларов в месяц и живет в какой-то удручающей квартире возле… как он сказал? Гарлема? Какое-то место вроде бы в городе, но не совсем. Ненавидит свою работу, но без конца твердит: «Скоро». Скажу по секрету… чем больше он это говорит, тем меньше я ему верю. Скоро — это когда? Не через несколько дней, или недель, или даже месяцев. Это просто звук, а не единица измерения. — Я наклонилась к Саре. — Как думаешь, с моей стороны глупо — выйти за него замуж? Скажи честно. Я доверяю твоему мнению.
— Он любит тебя? Искренне любит, видит в тебе особого человека, а не идеализированный женский образ?
— Да, но…
— Но что?
— Если он не добьется успеха, это его сломает. У меня будет сломанный муж в бедной квартире. Я, конечно, романтик, но уверена: любовь побеждает не все. К тому же он уже целых две недели мне не писал. У него своя, другая жизнь. Другие друзья.
— Как и у тебя, если посмотреть на это его глазами, — покачала головой Сара. — Дай ему еще немного времени. Если он видит тебя так, как ты говоришь, он редкий человек, Зельда. Даже сейчас, на пороге новой эпохи, большинство мужчин знакомятся с женщинами исключительно ради их вагины.
— Ох, Сара Хаардт, — с восхищением протянула я. — Граучер серьезно обогатил твой словарный запас.
— Ты хотя бы когда-нибудь бываешь серьезной?
— Ты же меня всю жизнь знаешь.
— Верно.
Она рассмеялась.
— Большинство женщин слышат то, что я говорю, и я не только об этом слове, и хотят заткнуть уши. «А как же романтика? — спрашивают они. — А как же любовь?» У нас может быть романтика, любовь, секс, уважение, самоуважение и полноценная работа в интересной нам области, если мы захотим. Материнство необязательно должно занимать всю нашу жизнь — оно может быть всего лишь частью жизни женщины, как отцовство у мужчин.
— Ты правда так думаешь?
— Да, если у нас будет простой и законный способ избежать беременности — помимо очевидного, конечно. И он появится благодаря таким женщинам, как Маргарет Сэнгер.
«И таким женщинам, как Сара, которая развернула в Монтгомери кампанию за права женщин», — подумала я.
— Ты потрясающая, Сара Хаардт. Мне обязательно нужно хотя бы попытаться быть такой, как ты.
— Чего же в этом интересного?
— В этом-то и загвоздка.
В конце мая я заболела бронхитом, и жестокий кашель не давал мне даже выйти из дома. В ожидании, пока отступят кашель и жар и пока Скотт напишет об обещанной ему работе в газете, я читала. Начала с «Размышлений» Марка Аврелия, которые мне дал папочка. «Хорошая пища для мыслей, — сказал он, — пока ты пережидаешь болезнь. Быть может, она откроет тебе глаза на будущее».
Для такой цели эта книга не подходила — она сплошь состояла из стоических банальностей. Их все слышали, но на них ни один живой человек не стал бы ориентироваться. «Не поступай так, будто тебе жить еще десять тысяч лет. Смерть довлеет над тобой. Пока ты жив, пока это в твоих силах, поступай правильно». Этот парень мог убить любое веселье. Папочка явно именно этого и добивался.
Настоящим открытием для меня стал «Мед Плешера» Комптона Маккензи. Главный герой, Гай Хэзелвуд, напоминал поэта-романтика, кем считал себя Скотт, невеста Гая Паулина Грей была страстной женщиной, она напоминала Скотту меня. Эти персонажи были старше нас, и их обстоятельства отличались от наших, и все же, читая эту историю, я чувствовала, что живу точно такой же жизнью. Это было удивительно.
В этой книге, в главе под названием «Другое лето», мне бросилась в глаза одна строчка. Она захватила мои мысли и не оставляла меня. Друг Гая сказал о нем Паулине: «Он такой необычайный, блистательный человек! Ужасно, если в итоге он позволит себе превратиться в ничто».
Этот друг обращался прямо ко мне.
Работа в газете, куда пробовал устроиться Скотт, — можно ли считать, что это «ничто»? Скотт не хотел в это верить. Он считал такую работу способом обеспечить нам достойную жизнь в Нью-Йорке. Но это лишь капля в море. Он слишком полагался на то, что если он найдет новую работу, то сможет воплотить в жизнь остальные части своего плана. Новая работа, новая жена, время для творчества, деньги на театр и вечеринки, отличная книга, литературное призвание — видит Бог, он умрет, но добьется этого всего.
Невыполнимый план.
Глава 6
Несколько дней спустя, зайдя в холл, я обнаружила маму, говорящую по телефону с Тони.
— Я отправлю тебе деньги! — Как обычно, она почти кричала, держа трубку слишком близко ко рту.
Мама не доверяла телефонам и общалась с ними так же, как с бабушкой Музидорой, когда та уже почти потеряла слух.
— Но с этим пора заканчивать, — заявила мама. — Ты знаешь, как судья относится к мужчинам, живущим не по средствам… — Она заметила меня. — Здесь твоя сестра, хочешь поговорить с ней? — Она передала мне трубку и отошла.
— Привет, Тони, — просипела я. — Когда ты уже меня навестишь?
— О, скоро, — ответил он. (Скоро, скоро…) — Я не могу бросить проклятую работу. Если не буду всячески демонстрировать, как я бесконечно благодарен за возможность возиться в этом болоте и измерять траву, чтобы соединить трассой Монтгомери и Мобиле, полсотни безработных солдат в отставке с радостью продемонстрируют это за меня.
— Что ж, мы все здесь по тебе скучаем. Может, я приеду к тебе, как только буду уверена, что уже не заразна. Времени у меня полно.
— То есть дату свадьбы вы все еще не назначили.
— Скотт пока не определился с некоторыми деталями.
Тони невесело рассмеялся.
— Я знаю таких парней — они как местные старшие инженеры. Копошатся, улучшают что-то, пока мы все не поседеем. Выходи лучше за фермера, он-то знает, что совершенства нет.
— Но ведь твои старшие инженеры просто хотят быть уверены, что дорога получится хорошей. Верно?
— Но дороги вообще не будет, если кто-нибудь не пнет их хорошенько.
— Этого-то я и боюсь.
Ночью, когда тишину в доме нарушал только стрекот сверчков на подоконнике и пение лягушек в ветвях деревьев, я села за стол и написала письмо. Я трудилась над ним несколько часов — гораздо дольше, чем ожидала. Дважды с отвращением разрывала плоды своих усилий, пытаясь заставить себя поверить, что писать это письмо вовсе не обязательно. Затем, еще раз все обдумав, снова бралась за работу. В итоге послание получилось коротким;
Дорогой Перри!
Как чудесно мы провели прошлые выходные в Атланте! Но боюсь, с моей стороны было чересчур нескромно принимать от тебя значок твоего студенческого братства. Во всем виноват джин. Мне больно ранить такое нежное сердце, но я возвращаю твой значок в этом конверте. Я не могу принять его, пока связана обещанием, данным другому. Однако все еще может измениться. И если так, я обязательно дам тебе знать.
Быть может, еще увидимся!
Зельда.
Я сложила письмо и значок, который выудила из ящика стола, в конверт и решительно написала на конверте адрес Скотта.
Я сидела с Сарой Мэйфилд, когда спустя неделю прибыл ответ от Скотта. Мама отправила ее в мою комнату, зная, что я уже несколько дней в дурном расположении духа, но не догадываясь о причинах.
Я слышала, как мама обратилась к Саре:
— Попробуй хоть ты ее взбодрить. Господи, ну и угрюмые же у меня дети…
Я не могла признаться маме, в чем дело — она бы начала посмеиваться, а мне стало бы совсем тошно.
Теперь Сара сидела рядом с моей кроватью, на которой я лежала, сглатывая слезы и сжимая в руке письмо.
Она похлопала меня по руке и спросила:
— Что он пишет?
Ком в горле мешал говорить, так что я передала ей письмо, которое было таким же коротким, как и мое:
«Больше не пытайся со мной связаться».
Сара прочитала его.
— Ух, похоже, ты всерьез его задела. Но ведь этого ты и добивалась?
— Угу.
— Думаю, в конечном счете он будет только счастлив. Если его книгу опубликуют и все такое.
Я вытерла глаза и кивнула.
— И если он действительно тебя любит, будет любить и после этого. Ты должна была это сделать, Зельда.
— Для его же блага.
— И для твоего тоже.
Она взяла меня за руки и заставила встать с кровати.
— А теперь пойдем, мне жарко и я хочу пить. Сходим в аптеку и купим ледяного лимонаду. Жизнь не сводится к одним только мужчинам, верно?