Так вот, девятого мая наша Пуха не пришла ночевать. Это было странно: всегда приходила, а тут… Не появилась и десятого, и одиннадцатого. Уйти не могла, за четыре месяца мы стали для нее семьей. Да и куда уходить? Кто-то подманил и унес, ясен пень. Подманить кошку, любую, было плевым делом: вернувшись в сравнительно привычный мир, они сами с радостью бежали к людям. Но зачем?
Неужели — съесть? Я понимаю — в ноябре. Но в мае, когда жизнь налаживалась… Одно было ясно: нашей кошки, скорее всего, больше нет. Не взаперти ж ее держали, рискуя, что она выдаст своим мявом! Не на поводке ж водили. А если б выпустили хоть разок — прибежала бы к нам.
И почему — Пуха? Бесхозных на улицах — завались, бери первую, какая приглянется.
Цепочка выстраивалась пугающая: сначала Василия лишили его любимого щенка, потом у Наташи отняли любимую кошку. Били по детям, а метили в меня. Врагов у меня, само собой, хватало, но чтобы мстить так вычурно, так изощренно…
Если не месть, то что?
Наконец, даты. Два бывших праздника. Совпадение?
Моя Натуля, когда осознала случившееся, весь остаток дня плакала. Даже горше плакала, чем когда ее остригли, лишив любимых волос. А потом неделю на улицах озиралась, чего-то высматривая…
Насчет «съесть». Голод мы к тому времени победили. До того, согласен, было и людоедство, и кошек не жалели, — я всем этим и занимался. И крысами некоторые бедолаги не брезговали. (На собак, как я уже писал, рука не поднималась даже у больных на голову.) Весной посадили овощи, обещал быть урожай. За это спасибо сотрудникам Ботанического сада, а земли под огороды на Ваське хватало.
Землю под картошку удобряли нашими собственными фекалиями, которые собирали по всем кварталам. Свое дерьмо и мочу островитяне выливали в специально поставленные баки; по мере наполнения их меняли. Этого добра было с избытком, так что большую часть закладывали в компостные кучи — на будущее — или скидывали в специально вырытые выгребные ямы. А до того, осенью и зимой, люди опорожняли параши куда попало. В основном во дворы. Весной, когда все это оттаяло, пришлось устраивать коллективный штурм по уборке территории.
Вообще, наши перспективы на выживание вдохновляли. Например, зимой, пока было безопасно, сходили в морской порт — это по другую сторону Большой Невы. Кроме огромных запасов всякой полезной всячины обнаружили танкер, заполненный мазутом. А у нас на острове как раз есть своя ТЭЦ. Оставалось только дожить до весны, когда лед сойдет, и перегнать судно к причалам василеостровских верфей, называемых Балтийским заводом. Зачистили, насколько смогли, танкер от мертвяков, пока те пребывали в замороженном виде. Зачистили еще несколько неразгруженных судов, чтобы весной с ними проще было.
Генерал Зима, чего скрывать, подарил нам шанс на спасение. Мертвяки на морозе превращались в ледяные манекены — подходи и кончай тварей… Я называю их «мертвяками», потому что словечко «зомби» ненавижу, киношное оно, потешное. Оскорбительное, я бы сказал. Мы, живые, столько вытерпели, что опошлять это все… нет уж, извините, обойдемся без «зомбей».
Короче, запаслись мы зимой солидно, кучу всего натаскали по льду — с Петроградки, из Адмиралтейского и Центрального районов. В том числе бензин. А также бензогенераторы, как бытовые, так и, что особенно ценно, профессиональные, трехфазные. Без них пропали бы. В некоторых учреждениях у нас имелись собственные мини-электростанции (в больнице, в Военной Академии и тому подобное), но все-таки на Васильевском острове их было катастрофически мало. А людей — прорва. Именно генераторы позволили запустить часть станков на Балтийском и других заводах, именно от генераторов люди заряжали свои аккумуляторы, снятые с автомобилей и такие нужные в быту.
А зима выдалась суровая. Морозы стояли как в блокаду. Сравнение с блокадой возникало автоматически, как только я выходил из дому. Среди огромных сугробов медленно передвигались бесполые человеческие фигуры, закутанные поверх курток в шерстяные тряпки. Везли саночки — кто с аккумулятором, кто с водой, взятой из Невы, из специально пробитых во льду прорубей. Дикий холод. У кого не осталось сил идти за водой — растапливали снег. Дворы загажены испражнениями. Хорошо хоть не на лестницы выплескивали, хватало ума… Да и в квартирах была блокада, у меня в том числе. Местная котельная работала символически, лишь бы система не замерзла, так что пришлось ставить печку-«буржуйку». Их производство организовали на Балтийском заводе, на «Севкабеле», на электромеханическом, электромашиностроительном и прочих заводах. Печка была в маленькой комнате — там мы втроем и жили. Печную трубу я вывел через окно, вырезав в двойном стекле круглое отверстие и обмотав сталь асбестовыми листами. Дырку заткнул минеральной ватой. В остальных комнатах оконные проемы затянул полиэтиленовой пленкой… Но книгами мы с женой печку не топили.
Другие, я видел, топили и книгами.
И попадались кое-где неубранные трупы мертвяков, если можно так выразиться. «Трупы мертвяков». Смешно. Их потом весной закапывали… Правда, бомбежек и артобстрелов не было, здания не рушились, и голод был совсем не того трагизма, что зимой 1941–1942. Окна без светомаскировки, стекла в окнах не заклеены крест-накрест бумажной лентой. Нам жилось куда легче, чем в блокадном Ленинграде. И куда легче становилось оттого, что ты понимал, каково было предкам в ту, настоящую войну. Они выдержали, думал ты, и мы сдюжим…
С водой, кстати, отдельная история. Какое-то время боялись пить из Невы, думали, все заражено. Воды катастрофически не хватало. Страшный это был момент, наверное, самый страшный. И вот кто-то, потеряв голову от жажды, попробовал невской водички — и ничего, порядок. Другой выпил, третий. Без последствий. Так и решилась проблема… По-видимому, зараженные частицы мертвяков опускались на дно: они ж тяжелее воды, как и сами мертвяки. А мы брали воду с поверхности.
Зимой население острова увеличилось вдвое. Мобильные группы приводили новеньких отовсюду, куда бы ни ходили. И по льду к нам тянулись и тянулись выжившие — со всех районов. Сработала задумка Льва Ашкенази, военного коменданта, поручившего Кафедре управления войсками с их мощным радиоцентром вести непрерывную передачу на всех диапазонах. Кафедра — это в Академии тыла… но об Академии потом. Закольцевали обращение к жителям Питера и круглосуточно пускали его в эфир. В людях, ловивших на свои приемники нашу инфу, возрождалась надежда. Совсем рядом с ними был Остров Жизни, там ждало спасение. И вот — как замерзли мертвяки, как встал лед, — двинули они на Ваську. Первые, самые нетерпеливые, по первости проваливались: некоторых мы спасали, некоторых не могли. К нам даже финны массово шли по льду залива (так и создали на 16-й Линии свой квартал — финский)… Короче, кто хочет, посмотрит точные цифры. Первая перепись после зачистки острова, организованная в ноябре, показала, что от двухсоттысячного населения нас осталось около десяти тысяч. В результате зимней миграции нас стало двадцать тысяч.
Вот еще любопытный факт: зимой наши буера катались по Финскому заливу, ходили на разведку…
Когда настала весна, когда оттаяли мертвяки, мы были полностью готовы к новой осаде.
Вдоль береговой линии были усилены дневные и ночные дозоры. Причем оба дозора сражались с Тьмой. Здесь бы поставить смайлик… не хочется. Охрана границ острова — дело непростое. Если со стороны Большой Невы мертвякам на берег трудно выбраться (гранитная набережная, потом причалы Балтийского завода), то весь север и запад — открыты. Особенно трудно на западе, на побережье Финского залива. Осенью и весной, когда мертвяки перли по воде (мелко там), бойцам становилось жарко. В обязанности дозорных входило также и беженцев перехватывать, отправлять их всех в карантинный пункт при Покровской больнице. С весны опять к нам поплыли лодки, но гораздо реже, чем осенью. А зимой дозоры только пришлыми занимались, поток людей был, но с этими проще, зимние беженцы никак не могли быть заражены. Правда, и они свой карантин отсиживали.
Группы сталкеров, несмотря на весну, по-прежнему ходили на «заразку», то есть на зараженные земли, но теперь, после зимних экспедиций, это были настоящие профи. Большинство из них, конечно, адреналинозависимые экстремалы, получавшие удовольствие от таких игр, — и Василий не исключение.
Особенный парень. Во-первых, нюх. Он чуял мертвяков ну буквально как собака, это было что-то феноменальное. Бывало, останавливается и нюхает ветерок, и вся группа стоит, ждет. Например, возле прохода под арку. Или, скажем, возле входа в подъезд. Когда мы зачищали Ваську, он ходил со мной, так что я сам видел. Часто это спасало от неприятностей, реально. Говорили, в его группах не было ни одной потери, и я в это верю… Во-вторых, до эпидемии Василий занимался гандболом. Это не к тому, что он физически крепкий и развитый (развитый, понятно), а просто он здорово кидал предметы. Стальной шарик — хорошее оружие, если летит со свистом и попадает в цель. Камень тоже сойдет. Из десяти раз он попадал восемь. Башки мертвяков чуть ли не слетали от таких попаданий. В-третьих, ролики. Ловко катался, стервец. Кстати, многие сталкеры использовали ролики. Тактика проста: мчишься, уводя мертвяков от объекта, или, наоборот, выводишь их куда надо.
Короче, наша разведка этого парня любила и ценила.
И вот я думал в связи с кражей щенка и кошки: может, не мне мстят, а Василию? Что я знаю о его настоящей жизни, о его друзьях и врагах?
4. Сентябрь. Второй год от Начала
Удар по голове был неопасен, повезло Мише Норкину. А потеря памяти на события, предшествующие удару — дело обычное. Отлежится, вернется в строй. Вот только сообщить ничего полезного не смог, увы.
Зато пристрастный опрос детей в интернате дал плоды. Одна из Наташиных подружек, Венера, перепуганная и зареванная, выдала-таки, что Наташа под страшным секретом признавалась ей, будто готовится сбежать от родителей. Всего на несколько дней, честное слово! Куда — не говорила, но точно — дело важное и интересное. А потом Венера вынула из укромного кармашка сложенную ввосьмеро записку, на которой печатными каракулями было выведено: