Только вот ему самому становилось все хуже. Док оказался не совсем прав: образцы, которые он колол себе, смогли оттянуть неизбежное почти на сутки, и я уже надеялся, что обойдется. Но Док понимал вещи, недоступные мне. Он видел самую суть. И позаботился не только о человечестве. Он позаботился обо мне.
Мне не пришлось убивать Дока и жить с этим до конца своих дней. Док ушел сам.
Я вышел всего на час — ненадолго забыться после суток без сна. Вернувшись, обнаружил тот самый автоклав — высокотемпературную печь — работающим на полную мощность и запрограммированным на включение через минуту после закрытия. Сердце у меня упало. Открыв тяжелые дверцы, я нашел лишь горячий пепел.
На столе с поразительной аккуратностью были сложены картриджи с образцами и трижды продублированные записи на флэш-накопителях. Рядом был распахнут герметичный пластиковый контейнер для всего этого груза. Здесь же стоял включенный ноутбук с посланием, поставленным на паузу. Мне оставалось только коснуться клавиши.
— Маус, я должен перед тобой извиниться. Наверное, не совсем честно оставлять тебя одного на острове, среди снегов и голодных монстров. Но затягивать с решением — значит, ставить тебя в еще большую опасность. К тому же я не хочу вешать на тебя еще и собственную смерть. Ты не должен страдать угрызениями совести. У тебя другая, более важная задача. Перед тобой образцы вакцины и записи о ходе экспериментов с подробным описанием, формулами и моими комментариями. Все это должно попасть в нужные руки. Покидая этот мир, я спокоен: ты не подведешь меня, Маус. Желаю выжить тебе… и всем остальным.
Вот и все, что он сказал напоследок. Какое-то время я сидел неподвижно, глядя в застывшую картинку на экране. А потом поднялся и стал собираться.
Надел рюкзак и с ППШ в руках вышел на широкий монастырский двор. В лицо мне ударил ледяной ветер с пригоршней снежного крошева. Подымался буран. Словно чуя неладное, за стенами волновались зомби. Я сел на заиндевелый еловый кругляк, достал тетрадь и теперь пишу эти строчки окоченевшими пальцами.
Я один посреди затерянного клочка земли. Вокруг — ледяное море, еще не схваченное льдом. У меня нет ни мореходного судна, ни связи, ни реальной возможности прорваться сквозь толпы зомби, собравшихся вокруг этих стен со всех прилегающих островов.
А в рюкзаке — спасение человечества.
Все это я пишу для того, кто найдет мое тело и контейнер в моем рюкзаке. Ведь если ты читаешь эту тетрадь, значит, я уже стал одним из НИХ. Надеюсь, тебе повезет больше и ты доставишь контейнер по назначению.
Удачи тебе. Желаю выжить.
Твой зомби.
Антон ПервушинЧумной форт
Примечание редакции. Настоящий текст был опубликован в первой русскоязычной хрестоматии «Итоги войны Зет в записях очевидцев» как беллетризованный рассказ одного из участников событий. Однако составители исключили его из последующих переизданий, поскольку не нашлось ни одного документального подтверждения описанных в нем фактов. Сегодня мы представляем этот рассказ вашему вниманию уже в качестве литературно-художественного произведения — возможно, одного из первых художественных текстов, созданных под впечатлением от мировой драмы, которая разыгрывалась на наших глазах и поставила последнюю точку в истории прежней человеческой цивилизации.
Пирс
Теплоход «Чайка» пришвартовался у пирса, и Красовский, вышедший встречать незваных гостей, сразу обратил внимание на россыпь глубоких пулевых отверстий, обезобразившую борт над ватерлинией. Зет пользоваться оружием не умеют — значит, кто-то еще пытался заполучить это корыто.
На нижней палубе собралось человек тридцать, на верхней смотровой — еще около двадцати. В основном подростки с бледными лицами: девочки и мальчики от двенадцати до шестнадцати лет, в форменных костюмах — очевидно, какой-то лицей. Все они были с рюкзаками — успели собраться. Взрослые смотрелись на их фоне глыбами: в десантных комбинезонах, касках, бронежилетах, обвешанные разгрузками, с автоматами. Грозная наружность на Красовского впечатления не произвела, но он все равно сказал в рацию:
— Тим, тут восемь стрелков.
— Вижу, док.
— Если залупятся, работай аккуратно. Детей побереги.
— Все будет хоккей, док.
С теплохода спустили металлический трап. Тут же один из вооруженных взрослых, не теряя времени, запрыгнул на него и быстро зашагал, грохая берцами — автомат он поднял и потряс над головой, демонстрируя мирные намерения. Сошел, приблизился, окинул Красовского оценивающим взглядом.
— Здравия желаю, — сказал гость и представился: — Полковник Яхнин. Заместитель губернатора области по вопросам безопасности. Вы, надо полагать, доктор Красовский?
— Да.
— В таком случае сообщаю: код шестнадцать-шестнадцать, пароль «Днепр».
— Что это за дети? — спросил Красовский. — Откуда?
Янин нахмурился.
— Вы не расслышали, доктор?
Красовский тяжко вздохнул.
— Расслышал, — отозвался он. — Извините, полковник, но все эти ваши коды и пароли не имеют значения. Давно пора бы понять. И принять. Если хотите здесь остаться, то должны убедить меня, что это необходимо.
Янин выпятил челюсть.
— А как же дисциплина? Напомню, господин доктор, что вы призваны на военную службу. Какое у вас звание?
Красовский не удержался от сарказма:
— Напомню, господин полковник, что ваши дисциплинированные начальники сдернули при первой опасности. Где ваш губернатор? Где министр обороны? Где президент?
— Вы идиот? — возмутился Янин и даже перехватил автомат под цевье. — Я вас расстреляю, Красовский!
— Вон там, — Красовский указал рукой в перчатке на амбразуры, — рота спецназа ВДВ под командованием гвардии майора Ельченко. Опыт боевых действий в Чечне, Дагестане, Грузии. На вооружении АК, РПК, СВД, «Сани». Рискнете связываться?
Янин опустил автомат.
— Хорошо, — сказал он. — Отлично. Вы тут, смотрю, здорово устроились за наш счет. Прогоните детей? Прямо в лапы мертвякам?
— С этого и надо было начинать, — проворчал Красовский. — Если вы уже прекратили угрожать и требовать, то давайте поговорим. Я повторю вопрос. Откуда дети?
— Ломоносов. Специальный лицей для одаренных детей-сирот.
— Как удалось избежать контакта с зет?
— С кем?
— С мертвяками.
— Лицей поставлен в план «Высокая башня». Вы же уполномоченный, доктор, должны быть в курсе.
— В курсе. Почему пошли сюда, а не в Кронштадт?
Янин замялся. Видимо, осознал, что теряет остатки превосходства, становясь просителем. Но только устало махнул рукой.
— В Кронштадте сложная обстановка. Если говорить откровенно, доктор, там полный бардак. Пока дамбу не взорвали, ситуация будет только ухудшаться. Нам предписали идти к вам. Я и не знал, что здесь что-то осталось, кроме руин. Думал, здесь вроде нового коллектора для эвакуируемых. А тут вы с лабораторией…
Красовский слушал рассказ полковника, глядя поверх его головы в сторону Каботажной гавани. В высоком чистом небе кружили вертолеты, а в самой гавани, среди судов, бросивших якорь, что-то горело — столбом поднимался черный жирный дым. Красовский перевел взгляд на лицеистов. Те столпились у левого борта «Чайки», стояли молча, понурившись, терпеливо дожидались, чем закончится беседа. Наверное, неделю назад это были шумные хамоватые дети — все в таком возрасте шумные и хамоватые, — но теперь порядок опрокинут, они видели смерть и убийства, им отчаянно страшно, их пугает суета взрослых, но больше того — сгустившийся опасный мрак будущего. «Они привыкнут, — подумал Красовский. — Дети ко всему быстро привыкают. Даже к кромешному ужасу. И сильнейшие из них выживут и будут чувствовать себя в новом мире как дома. Больше того, они забудут, что когда-то на этом месте был совсем другой мир. Закон природы. И страшиться, увы, нечего».
— Когда придет ваш транспорт? — спросил Красовский, отгоняя посторонние мысли.
Янин запнулся, помедлил, однако ответил:
— В субботу ждем. План изменился, но нас заберет «Перекоп».
— Три дня. — Красовский покачал головой. — Хорошо, выгружайтесь.
Полковник помахал своим подчиненным, давая понять, что соглашение достигнуто. Послышались команды. Лицеисты начали боязливо сходить на пирс. Красовский легко мог представить себе, как выглядит в их глазах — костюм полной защиты фигуранта «Ринг» не имеет аналога в повседневной практике, но смотрится устрашающе: словно навстречу теплоходу вышел толстый черный медведь с маленькой человеческой головой.
— Только учтите, — сказал Красовский, — у нас здесь не дом отдыха и даже не коллектор. Здесь научный центр. И занимаемся мы довольно неприглядными вещами. В любом случае всем надлежит пройти осмотр, сдать анализы. Специальных помещений для гостей у нас не предусмотрено, поэтому жить придется в карантинной зоне, в походных условиях.
— Не проблема, — отозвался Янин. — Мы не будем в тягость. Сухпай у нас на пределе, но продержимся.
— И еще одно. — Красовский помедлил. — В казематах содержатся зет. Они помещены в специальные боксы и непосредственной опасности не представляют, однако я попросил бы не слоняться по форту без дела. Соблюдайте режим, и никто не пострадает.
Полковник явно не ожидал такого поворота. Загорелое лицо вытянулось. Оно и понятно: любой, кто сталкивался с зет в поле, сумел выжить и знает, на что они способны, испытает малоприятные чувства при сообщении об их близости. Впрочем, Янин больше никак не выказал обеспокоенности, снял каску, вытер рукавом пот со лба и сказал невпопад:
— Жаркое лето в этом году.
— Да, — согласился Красовский. — Наша самая больная проблема.
Внутренний двор
Вечерело. Красовский сидел на складном табурете под тентом и пил холодный растворимый кофе, борясь с растущей злостью. Все было не так. Все осложнилось. Прибытие толпы лицеистов и служак из областной администрации, среди которых только двое оказались боевыми офицерами, внесло изрядную сумятицу в налаженную работу форта. Чтобы прогнать гостей через осмотр, понадобилось привлечь свободных от несения караульно-дозорной службы бойцов Ельченко. К счастью, явных признаков зет не выявили. Лишь у трех подростков: двух мальчиков четырнадцати лет и девочки на год старше — ординатор Смирнов отметил незначительное повышение температуры, но это могло быть вызвано стрессом. Красовский распорядился отделить ребят с гипертермией и поставить для них особую палатку в карантинной зоне. Все это было привычно, но Красовского злило, что он вынужден заниматься ерундой, когда каждый час на счету, когда паника растет, а смутная идея ускользает, оставляя глухое разочарование.