по крайней мере, существовал бы шанс, что я бы признала свои мысли, поведение и ненависть к себе деструктивными. Возможно, я смогла бы понять, что моя одержимость красотой – это всего лишь неприятное, бесполезное занятие, а не необходимая и важная часть жизни.
Одержимость красотой и внешностью – это не только бремя женщин, по крайней мере, теперь. Мужчины тоже сравнивают себя с невозможными стандартами, и из-за этого неупорядоченное питание получает ребрендинг. Когда этим занимаются мужчины, это называется биохакингом (наука, которая позволяет относиться к своему телу как к техническому устройству, нуждающемуся в обновлении до новейшей операционной системы). Но… на самом деле это всего лишь расстройство пищевого поведения. И оно вредно, как бы вы его ни назвали. Оно вредит как нашему мозгу, так и отношениям с собой.
Я сосредоточилась на женщинах по той причине, что, во-первых, я одна из них, и это в значительной степени касается моего собственного опыта. А во-вторых, женщинам с давних пор приходилось буквально зависеть от мужчин, от красоты и привлекательности, и эта тенденция до сих пор сохраняется. Вот что интересно: по мере того, как женщины обретают всё большую власть и мобильность в обществе, мужчины обращаются к неупорядоченному отношению со своим телом. Таким образом, во многом потребность в привлекательности связана с динамикой власти и с тем, кто ей обладает. Например, для цветных женщин идеалы красоты выходят за рамки гендера, потому что в культуре, где исторически правили белые люди, ассимиляция с белым, утончённым идеалом также может стать способом получить возможности и социальную мобильность (подумайте о том, что чернокожим женщинам приходится выпрямлять волосы, чтобы занять высокопоставленную должность).
В прошлом веке женщины не могли голосовать вплоть до 1920-го года (цветные женщины даже позже). До 1970-х годов женщинам не позволялось заводить кредитную карту на своё имя или быть членом коллегии присяжных во всех пятидесяти штатах. У женщин не было власти над собой или доступа к хорошо оплачиваемой работе. Поэтому лучшим способом обеспечения власти и безопасности становился брак… и культурно приемлемая красота.
В книге «Выживание самых красивых» Нэнси Эткофф рассматривает множество различных исследований за последние полвека о красоте и социальной мобильности и приходит к выводу, что «более красивые девушки, как правило, «удачно выходят замуж»»[20]. То есть более «красивые» женщины выходят замуж за мужчин с более высоким социальным статусом, образованием и доходом, чем у них самих. Быть красивой было (а во многих случаях и остаётся) средством получения социальной и финансовой выгоды. Между тем, исследование 1996-го года показывает, что женщины с более высоким интеллектом не имеют никаких преимуществ[21] на брачном рынке. В 2004-м году мой мозг был устроен именно так. Красота для меня была силой. И я подсознательно воспринимала себя как человека, целью которого было однажды стать красивой женой.
Кроме того, я считала, что красота будет меня оберегать и поможет стать успешной. Я рассматривала её как символ статуса, символ победы над проблемами со здоровьем, символ разрешения на актёрскую профессию. Символ того, что я заслужила великую историю жизни. И всё это было чрезвычайно токсично, потому что именно по внешнему виду я оценивала свой успех или неудачу. В таком случае женщины будут постоянно разрывать себя на части и морить голодом до дисфункции. И какая от этого польза?
Так что же нам делать? Как отучиться от всеобщей зацикленности на красоте? Да и существует ли такой способ? А знаете, что самое печальное? Мы с младенчества стремимся к симметричным, безупречным лицам. Можно возразить, что стремление к силе и молодости – это биологическое преимущество, необходимое для деторождения и безопасности. Но здесь стоит заметить, что стандарты красоты сильно менялись с течением времени в зависимости от того, какое понимание красоты нам внушали. Мы можем принять или отказаться от многих убеждений о красоте, самое большое из которых заключается в том, что тело и внешность женщины – это самое важное. И, безусловно, мы так и будем зациклены на красоте, если считаем, что именно в ней состоит вся наша ценность.
Нам также необходимо, чтобы в СМИ и в книгах были представлены разные тела и разные лица, разные культуры и разные расы. Когда по телевизору и в журналах мы видим только худых белых людей с одинаковыми лицами[22], мы подсознательно задаёмся вопросом, что не так с нами. Мы подсознательно понимаем, что выглядим не так, как должны. Всё это вызывает стресс и стыд за своё тело и способствует распространению расстройств пищевого поведения. Но что, если узнавать себя на экране? В рекламе одежды? В рекламных роликах? В кино? Видеть, что представлены разные тела и лица? Это и есть исцеляющая сила. Эта сила уменьшает стыд, который мы испытываем по отношению к собственному телу или лицу. Нам нужно верить, что то, какие мы есть, – это нормально. Мы должны чувствовать, что такие люди, как мы, заслуживают, чтобы их история была рассказана.
Если бы в телешоу и фильмах, которые я смотрела, существовало разнообразие, возможно, я бы посмотрела на себя и подумала: «С моим телом всё в норме. С моим лицом всё в порядке. Я – законный человек в этом мире». Вместо: «БОЖЕ! Что я за уродливый и нездоровый монстр?! Чтобы иметь хоть какое-то значение в обществе, я просто обязана измениться».
Я никого не осуждаю за желание соответствовать стандартам или быть более красивым в традиционном смысле. Мы – социальные существа; нам нужны люди. Поэтому во многих случаях вписываться в общество – значит чувствовать себя в безопасности. Кроме того, помимо безопасности в обществе, к нам зачастую относятся лучше, если мы условно привлекательны. Трудно перестать волноваться об этом, когда преимущества и последствия слишком очевидны. Но мы должны разнообразить образы, представленные в СМИ. Это имеет чёткую и прямую зависимость от нашего восприятия самих себя. Исследование, проведённое в 2006 году, показало, что к шести годам девочки хотят иметь более стройную фигуру[23], и на это сильно влияют образы, которые они видят в СМИ. Мы должны видеть не только разные расы и типы фигур, но и тела и лица людей среднего возраста. Давайте поговорим об ожиданиях, которые на нас возлагаются. По мнению СМИ, в пятьдесят лет мы должны выглядеть, как худенькая пятнадцатилетняя девочка, потому что почти все люди на телевидении имеют размеры зубочистки и лица, которые уже не шевелятся.
Я хочу уточнить: я не выше этого. Я не ограждена от давления, призывающего быть красивее. Вовсе нет. Я всё ещё его чувствую. Особенно когда я смотрю некоторые фильмы и телепередачи, в голове вдруг появляется голос: «Что нужно сделать, чтобы выглядеть так же?» Сейчас я изменилась, и мне легче отмахнуться от повсеместного напора. И я не так строга к себе, как раньше. Я была глубоко несчастна в погоне за неуловимыми стандартами красоты, и я точно знаю, что не хочу больше так себя чувствовать. Теперь я знаю, что для меня лучше. Хотя мысли всё равно закрадываются, даже когда ты всё понимаешь.
Как испортить поездку во Францию
В следующем учебном году я и моё новое лицо вместе со средней школой отправились на две недели во Францию. Мы провели несколько дней в Париже, потом неделю жили в Ниме, в семье, а затем завершили поездку ещё несколькими днями в Париже.
Франция казалась идеальным местом, чтобы наконец-то исцелиться от переедания. Хотя молитвы о новом лице оказались услышаны (пусть теперь у меня и был сломанный нос), переедание и вес по-прежнему представляли огромную проблему. И, насколько я понимала, французы в этом отлично разбирались. Они были худыми. Они ели сыр и хлеб, но при этом оставались красивыми. Настоящая мечта. Я хотела хлеба и красоты и надеялась, что поездка во Францию станет шансом исцелиться и, может быть, по пути подхватить привычку курить. Я хотела вернуться домой исцелённой, сияющей, расслабленной француженкой.
В то время я принимала метформин, лекарство от диабета, помогающее клеткам стать более чувствительными к инсулину. Я старалась делать всё, что говорили врачи. Накормите меня лекарствами. Вылечите меня. Потому что, похоже, диеты не работают. (При этом я всё равно планировала сидеть на диетах до самой смерти, голодная и напористая).
Метформин – это огромная таблетка, которую нужно было принимать во время ужина. В самый первый вечер моего приезда во французскую семью мне пришлось подождать и принять таблетку в постели, запив лишь крошечной чашкой воды. Это ФРАНЦИЯ. Не могла же я глотать лошадиные таблетки за ужином, подтверждая всё то, что о нас думали французы. Я должна была представлять Америку с положительной стороны и, конечно же, скрывать пищевую зависимость и лекарства.
Я легла спать с ощущением, как будто таблетка застряла где-то в пищеводе, а на утро проснулась со жгучей болью в желудке. Двигаться было неприятно, и я не могла лечь, не испытывая боли, потому что желудочная кислота устремлялась через отверстие, которое я, похоже, прожгла. Я не очень понимала, что происходило, однако у меня появилась мысль, что таблетка застряла и раздражала нижнюю часть пищевода. И мне ничего не оставалось, кроме как надеяться, что в течение дня боль утихнет. Но этого, к сожалению, не произошло. Стало только хуже. Поэтому мне пришлось объяснять своей французской маме – на французском языке, – что со мной приключилось… «Э-м-м…