вообще.) Не пить некоторое время. И обратиться к логопеду. Кажется, он также выписал мне рецепт на лекарство от кислотного рефлюкса «на всякий случай», но я все ещё находилась в своём Законе Привлечения, поэтому никаких лекарств! Рецептом я так и не воспользовалась.
Зато я последовала остальным его советам. На следующий день после того, как мне исполнился двадцать один год, мне пришлось на время бросить пить. Отлично. Прощай, жидкое лекарство от недиагностированной тревоги. Мне пришлось носить с собой огромный блокнот, чтобы общаться с людьми. После приёма у ЛОРа я зашла в свою квартиру, взяла блокнот и написала соседям по комнате: «У МЕНЯ УЗЛЫ. Я ДОЛЖНА ДАТЬ ГОЛОСУ НЕДЕЛЬНЫЙ ОТДЫХ». Парень моей соседки предложил мне бокал красного вина (мою собственную бутылку). Я нахмурилась и написала большими буквами в блокноте: «КРИС, МНЕ НЕЛЬЗЯ ПИТЬ. МНЕ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ». Я разрешила им открыть бутылку, раз уж мне нельзя, и пошла в свою комнату грустить и думать о «Сумерках».
Что мне оставалось? Мне пришлось написать режиссёру: «Вы были правы насчёт узлов. Голосу требуется недельный отдых. Я буду посещать репетиции, но буду просто смотреть, как все поют».
Я ходила на репетиции с блокнотом, где заранее были написаны важные сообщения (чтобы просто перелистывать в зависимости от того, что требовалось ответить):
• У меня узлы. Я на голосовом покое.
• Мне нельзя говорить ещё пять дней.
• Да, это ОТСТОЙ.
• Пойдём в кино в выходные на «Сумерки»? Я знаю, что многие его не любят, но фильм потрясающий!
В то время, чтобы заглушить свои страдания, я стала единоличной молчаливой поклонницей «Сумерек». Я стала вербовщиком культа «Сумерек». Что я могу сказать? Моя жизнь казалась печальной. Мне нельзя было говорить. Нельзя было пить любимое сухое шардоне. Но зато у меня оставались «Сумерки». Это и был очередной приступ экстремального эскапизма в надежде заглушить свою боль.
После того, как мой вокальный отдых закончился, мне пришлось начать посещать немецкого логопеда по имени Фрици.[37] И я помню, как меня поразило её имя, потому что именно так я говорила своим друзьям, когда начинала терять голос и была вынуждена прекращать разговор: «Всё, мой голос на грани срыва». А теперь моего логопеда зовут Фрици?!??!?!?!
На одном из занятий Фрици сказала мне, что у меня «особенный» голос. Серьёзно?
«Он красивый, особенный. Я слышу много голосов профессиональных певцов и работаю со многими оперными певцами, но твой – особенный». Вау… спасибо. Это был тот вид похвалы, от которого я стала эмоционально зависима, но нельзя не заметить, что он также вызывал стресс. «Мой голос – особенный. Видите?!?!?!? Вот почему мне нужно собраться с мыслями. И вот почему я должна быть худой, красивой и милой! Чтобы соответствовать ангельскому голоску!» А я его испортила.
В течение следующих нескольких лет я стала одержима проблемой здоровья голоса. Мне нужно было научиться не перегружать голосовые связки и прекращать разговор, как только я замечала усталость. Узлы – это что-то вроде мозолей. И каждый раз, когда вы говорите, мозоль раздражается, что, в свою очередь, превращается в замкнутый круг. Вот почему начинают лечение с вокального отдыха. Голосовым связкам нужно, чтобы узлы стали менее воспалёнными. Мне пришлось начать говорить тихо, но не шёпотом. Шёпот для голоса – тяжёлый процесс. И я должна была говорить в более высоком диапазоне, что легче для голоса. Поэтому я ходила и говорила тихо и сладко. А это раздражало. Однако другого выбора у меня не было.
С алкоголем или без, любое общение, выход в свет, многословие или громкая речь снова раздражали мой голос. Даже просто поход с другом в шумный ресторан. И это приводило к тому, что в течение нескольких дней я не могла нормально петь. Я быстро начинала чувствовать голосовую усталость и хрипоту, паниковала и прекращала говорить. Мои друзья спрашивали: «В чём дело?», а я тихонько отвечала: «Мой голос. Мой голос». Потом я шла домой и ложилась в постель, жалея, что вообще пыталась веселиться.
Если вам интересно, вокальный отдых – это… не отдых. Он всё усложняет. И любое общение, которое я пыталась поддерживать, только портило голос, а значит, и карьеру, а значит, и судьбу. И поэтому я никогда не могла успокоиться. Не могла расслабиться.
Но и на этом истории не заканчивались.
Как заработать нервный срыв
На протяжении нескольких месяцев после каникул голос то и дело воспалялся и хрипел. Уже наступил апрель. Исцеление должно было занять время. Никакого общения. Никакого веселья. Ничего. И как бы это ни было стрессово, но моя ситуация также стала оправданием, чтобы никогда не ходить на прослушивания. Голос ещё недостаточно окреп! Простите!
Если честно, я ненавидела прослушивания. Я искала любой предлог, чтобы туда не ходить. Я боялась, и это всегда приводило моё тело в состояние повышенной готовности и тряски, которое выматывало на весь день, а иногда и на всю неделю. Неважно, что я ходила в школу, где изучала актёрское мастерство. Неважно, что я не должна была игнорировать и избегать прослушиваний. Моё поведение походило на то, как если бы кто-то пошёл в школу, чтобы стать химиком, но впадал в панику каждый раз, когда ему приходилось заходить в химическую лабораторию. Как вы думаете, на что вы подписываетесь? Что, по-вашему, вы будете делать каждый день своей жизни? Большинство людей, с которыми я училась, с нетерпением ждали возможности потренировать свои маленькие мышцы на прослушиваниях. Но не я.
Я не могла признаться себе в том, что столкнулась с огромной проблемой, которая не исчезнет волшебным образом. Я слишком долго думала, что смогу вылечить нервозность, сбросив вес. Я считала, что я не уверена в себе, потому что не должна быть уверенной. Я не выглядела должным образом. Я полагала, что если похудею и стану красивее, то смогу вылечить нервы и уже спокойно ходить на прослушивания. Я знала, что талантлива, но у меня было пухлое лицо и двойной подбородок. Мне казалось, что я не заслуживала уверенности, особенно на прослушивании симпатичной исполнительницы главной роли.
Некоторые актёры любят прослушивания. Некоторые – просто их терпят. Некоторые из них, как я потом выяснила, принимают кокаин, который, видимо, помогает чувствовать себя неуязвимым. Я никогда себя так не чувствовала. Однако я стала спокойнее и увереннее, когда прошла кастинг на участие в шоу и получила вотум доверия режиссёра. Подтекст появления на прослушивании был таким: «Привет, я достаточно хороша и красива, чтобы участвовать в вашем шоу!» А я в это не верила. Поэтому я дрожала. Я буквально тряслась от страха. Мои руки тряслись. Дрожало тело. Дрожал голос. В итоге я дерьмово выступала.
Я надеялась, что, когда стану красивой и стройной, я наконец-то дойду до того момента, когда прослушивание станет чем-то приятным или хотя бы терпимым. И тогда, как по волшебству, я буду наслаждаться всем, что связано с путём, который я выбрала. Но единственное, чего я не могла сделать, – это признаться себе, что отвращение к прослушиваниям – более серьёзная проблема, чем я думала.
В разгар голосового кризиса я поехала домой на выходные, чтобы стать крёстной для сестры Маргарет и кузины Фионы. Им обеим было по двенадцать лет, и они проходили последнее католическое таинство перед, я полагаю… БРАКОМ? (Или монашеством!) Во время таинства они стали официальными членами католической церкви. В двенадцать лет. У Маргарет крещение состоялось в субботу, а у Фионы – в воскресенье, в другой церкви, в часе езды от дома моих родителей.
Когда они впервые попросили меня стать крёстной, я сказала маме: «Ну уж нет. Я же говорила, что я больше не католичка». Мама ответила, что это смешно, и что для маленьких двенадцатилетних девочек важно, что я стану их старшей сестрой/кузиной, крёстной.
Я хотела усадить их и сказать: «Не становитесь католиками, дети! Всего пятнадцать лет назад в Ирландии вас могли отправить в прачечные, где бы над вами издевались и, возможно, даже бросили в безымянную могилу только за то, что вы кокетничали! Не делайте этого! Это гнилая система! Бог везде, и он даже не мужчина с бородой! Бегите!»
Не знаю, может быть, я была слишком сломлена, чтобы придерживаться своего убеждения. А может, я представляла, что если ситуация изменится, и я попрошу старшую кузину стать крёстной, а она скажет «НЕТ», то я буду очень подавлена. Я сделала это не ради католицизма, а ради хрупких маленьких сердец сестры и кузины.
Итак, мы с моим больным голосом отправились на новом автобусе в Филадельфию, чтобы крестить девочек. У меня было отвратительное настроение. Я была несчастна. И я не знала причину. Я расстраивалась… буквально из-за всего. И я даже не знала, как разобраться в себе.
Я ненавидела каждый день. Я ежедневно чувствовала вину за то, что избегала прослушиваний. Прослушивания наводили на меня ужас. Но я испытывала не меньший ужас, избегая их. Актёрский класс? Легко. Класс вокала? Я могла бы заниматься этим во сне. Но прослушивание на настоящую актёрскую работу перед настоящими режиссёрами? Пытаться найти платье, в котором моя грудь и руки выглядели бы меньше? Нет, нет, нет и нет. Я лучше пойду на пробежку, а потом остановлюсь, чтобы продышаться на скамейке в Вашингтон-сквер-парке через двадцать две минуты.
И вот я вернулась домой на выходные, с повреждённым, темпераментным голосом, и мне нужно было влезть в два разных наряда, в которых я могла бы пойти в церковь. Отлично. Все увидят, что я снова набрала вес. Разве она не изучает актёрское мастерство? Разве два года назад она не была сыроедом? Разве это ответственно – не контролировать питание, когда она идёт в бизнес, ориентированный на вес? Отлично. Отлично, отлично, отлично. Скорей бы. Не могу дождаться.