следовало выдвинуться уже завтра, спозаранку.
Вернувшись обратно, он постучал в дверь раз, другой, третий. Мира не отзывалась. Он толкнул дверь проверить, в покоях ли она, и в ту же секунду его обдало холодным потом. В стене зиял проход со ступенями, освещенными святящимися лилиями, что вели вниз.
«Но почему?!» — вскричало всё внутри у него.
Мира не могла второй раз купиться на обман Горды. К тому же сейчас только вечерело. Да и Горда не смогла бы сама вырвать розовый куст. Неужели снова зачах? Или ей кто-то помог?
— Златан! — громко позвал он.
Бородача не пришлось долго ждать:
— Случилось чего? — сразу спросил он, появившись возле Богдана.
Быстро оценив обстановку Златан выдал, развеивая его сомнения:
— Её кто-то увёл.
В тоже мгновение Богдан обратился чёрным туманом и ринулся вниз по проходу. Имея способность свободно передвигаться в стенах замка, Златан уже ожидал его на выходе. Быстро оглядевшись, становилось понятно, что вырваны сразу несколько кустов дикой розы.
— Здесь кровь, — заметил Златан.
Сердце Богдана сжалось от ужаса, во рту пересохло от волнения. Было отчаянно страшно озвучить свои предположения и обратить их в слова. На подрагивающих ногах он двинулся за Златаном по кровавому следу, что узкой полоской уходил в сторону от стены и скрывался за кустами крыжовника. Они шли довольно продолжительное время, сумерки вокруг успели сгуститься, а кровавый след расшириться.
— Там! — указал Златан.
Они поспешили к бездвижно лежащей девушке. Богдан не смог сдержаться и выдохнул от облегчения, когда понял, что это не Мира, а Горда. Хотя об этом он скорее догадался, чем действительно узнал её. Она потеряла своё человеческое обличие. Вместо ног из-под сарафана, залитого кровью, высовывался довольно мощный рыбий хвост. Большие изменения коснулись лица. Теперь оно лишь отдалённо напоминало человеческое, вытянулось и заострилось, образовав широкий рот, наподобие щучьего, с человеческими глазами навыкате над ним.
— Бес-смертный, по-мо-ги, — прошелестела она. — Сними… сни-ми его.
Она подняла руки, сплошь залитые кровью, и попыталась ухватить украшение на её шее ободранными до костей пальцами. Богдан пригляделся, серебряное украшение, словно пила, отделяла голову от тела при её движениях. Он крепко ухватился за перемазанный кровью металл и аккуратно рванул, разрывая мелкие кольца. Затем передал его Златану. Тот оглядел и пояснил:
— Калёное железо. Оно губительно для русалок.
— Он… он обманул меня…скрыл его серебром и глаз отвёл, — еле-еле прошептала Горда.
— Кто он? — потребовал ответа Богдан.
— Про-шу отнеси меня к озеру…Я…я всё…скажу
— Кто он? — повторил он. — Отвечай здесь и сейчас!
— Вла-димир.
Он понятия не имел, о ком она говорит. Поняв это, Горда, превозмогая себя, пояснила:
— Сын князя Всеволода из Нового града… мой живой муженёк, — усмехнулась она, одновременно поморщившись от испытываемой боли. — С ним был брат Миры.
— Василёк? — удивился Богдан и задал вопрос, которого боялся больше всего: — Она ушла с ними добровольно?
— Не знаю. Со мной поступили подло сразу же, как я открыла проход, — голос её перестал прерываться и зазвучал чуть более уверено.
Богдан не желал верить, что Мира покинула его по собственной воле. От одной только мысли об этом неприятно защемило в груди. С другой стороны, почему ей не пойти с братом, который явился за ней в саму Навь. Но неужели она думала, что он бы её не отпустил? Попрощаться бы с ней, сказать последний слова, возможно, даже обнять…
— Я догоню их, — объявил Богдан, уже готовый обратиться чёрным туманом.
— Погоди, — приостановил его Златан. — Ты не знаешь куда они могли направиться.
— В Китеж-град, — не задумываясь выдал он.
— В любом случае я пойду с тобой. Судя по всему, этот Владимир заявился сюда подготовленным. Ни к чему тратить свои силы.
— Помогите мне добраться до озера, — подала голос Горда.
Богдан зло посмотрел на предательницу:
— Доползёшь, — бросил он и направился обратно к замку.
Глава 28. КТО СТАРОЕ ПОМЯНЕТ, ТОМУ ГЛАЗ ВОН
Калиссе не терпелось похвастать пред Богданом новым платьем, ткань для которого привезли из самых дальних земель. А кафтан каков! Весь крыт великолепным шёлком с узорами. На изумрудно-зеленом фоне в медальонах изображены чудища-сенмурвы, золотой нитью вышитые. Наверху золотая застежка на галунах, два отворота с меховой опушкой, а изнутри подбит беличьим мехом. Залюбуешься! На голове шапочка ему в тон, теми же узорами отороченная.
Нечета ему Богданчик в своих-то серо-тёмных одеждах. Ну вот, скажите на милость, и что заставляет носить человека столь унылые наряды? Неужели не хочется принарядиться для девицы? А девица! Глазу зацепиться-то негде, ни один наряд краше её не сделает. Калисса недоумевал: и чего она так Богдану-то полюбилась. Он всё хотел переговорить об этом с другом, но после возвращения никак не удавалось найти подходящее время.
В большой зале замке было на удивление темно и тихо. Огонь в камине не пылал, напоминая о тех днях, когда Богдан обитался в Яви. Сердце Калисса наполнилось неясной тревогой.
— Ставр! — позвал он прислужника Бессмертного.
Ответом ему была тишина.
— Эй, хозяева, есть кто дома?! — прокричал он, подождал. — И куда их снова унесло, — вздохнул Калисса.
Он уже развернулся уходить, как сверху раздался голос Перуницы:
— Калисса, обожди!
Она так торопилась спуститься по лестнице, что из-за этого её движения стали какими-то странными, слегка прихрамывающими. Калисса впервые видел эту нелюдимую, недружелюбную и малоприятную в общении женщину столь взволнованной. Её руки дрожали, и она не пыталась этого скрыть.
— Калисса, прошу, лети на север в сторону семи холмов, догони Богдана со Златаном.
— Что произошло?
Она молча протянула берестяной свиток. Калисса развернул его и быстро пробежал по нему глазами.
— Останови их! Нельзя в Китеж-град входить. Там всё сон-травой поросло, — она в нетерпении заломила руки. — Если зайдут уснут на веки вечные.
Тревога передалась и Калисса:
— Почему ты сама их не остановила?
— Меня не было тут. А когда стала выяснять, куда они могли бы отправиться, нашла это, — казалось, она не могла стоять на одном месте и мельтешила перед ним из сторону в сторону, не прекращая заламывать руки.
— Значит, путь из Нави всё-таки существует? — прищурился Калисса. — И ты об этом знала?
Ему вспомнилось его знакомство с Бессмертным. Калисса тогда был практически желторотым ящером, наперекор сестре решившим перекинуться в человека, и мальчишкой отправился путешествовать по Нави. На второй день его схватили охотники и заточили в клеть, не позволяющую ему вернуть истинный облик и улететь прочь. Стыдно вспомнить, сколько слёз он пролил, слушая их речи о том, на какие заклинания пойдут чешуя и когти, да когда им сподручней вырезать его сердце.
Их радости не было предела, когда им удалось словить второго мальчонку, которого также посчитали драконышем. В отличие от него, Богдан не плакал и, казалось, не проявлял ни капли переживаний по поводу своей судьбы. Его стойкость и самообладание восхитили Калисса. Затем последовала безуспешная попытка Трисы вызволить их. Она была молода и неразумна, а охотники подготовлены. Они тяжело ранили сестру. А вот Перунице удалось с ними договориться. И что странно: охотники были живыми людьми, что пришли из Яви…
— Ты знала, кто их послал, — утвердительно произнес он.
Перуница замерла и удивленно посмотрела на него, но, встретившись с ним взглядом, догадалась, о чём он говорит.
— Ты знала, об этом пути ранее. Кому подчиняется Бобосайо? Кому-то в человеческом мире?
— Да, — выдавила из себя Перуница и словно не желая что-либо пояснять, поторопила: — Прошу, лети скорее.
— Он всегда считал тебя своей матерью, — с горьким сожалением произнес Калисса. — Он доверял тебе, как никому другому.
— Я ему плохая мать, — вздохнула она и упала на лавку, замерев там, страдальчески сгорбившись.
Воистину, Перуница была сама не своя. Но её душевные страдания не вызывали у него сочувствия, а вот за друга он искренне беспокоился. Глянув на неё в последний раз, Калисса развернулся и двинулся прочь из замка, на ходу высвобождая свою истинную сущность — золотого дракона.
Перуница, погружённая в свои тяжёлые мысли, так и просидела до самых сумерек. Было больно и страшно признавать, что вся её жизнь прошла в пустую. Счастье оказалось мимолетным и едва уловимым. И вскоре оно сменилось нескончаемым ожиданием Его. Она ждала, ждала, а Он всё не приходил.
Сама не заметила, как начала жить в своих грёзах. В её мечтах они проживали в небольшом домике. Он был охотником. У них было три сыночка и лапочка дочка. И её очень раздражало, когда кто-то прерывал полёт её воображения. Она совсем забыла, что её дети вымышленные, а единственные, кто считал матерью… К нему она была несправедлива, временами холодна и жестока, но чаще всего просто не замечала. Тогда почему её страшит опасность, грозящая Богдану? Отчего так щемит сердце? Она оторвалась от дум. Если бы у неё был хоть малейший шанс всё исправить, чтобы она сделала? Неужели уже поздно?
Перуница решительно встала. Покуда они живы, ничего ещё не потеряно! Златан часто обвинял, что она обманывает, говоря о позабытых тропинках в Явь. И отчасти был прав. Она не хотела помнить. Она вышла во двор замка и направилась к кованным воротам из калёного железа, что вели к выходу с западной стороны. Здесь, за этими воротами, на склоне, она когда-то разбила сад, заполнив его лечебными травами и редкими растениями. Вскоре её интерес угас. Как впрочем, и ко всему остальному в её жизни.
Перуница сняла связку ключей с пояса и, найдя нужный, вставила в замочную скважину ворот. Замок заржавел от времени и довольно долго не поддавался. Перуница давно бы воспользовалась каким-нибудь шепотком, если бы давным-давно на все ворота целиком самолично не нанесла заговор от колдовского взлома. Наконец, с пронзительным скрипом ворота отворились ровно настолько, чтобы она могла протиснуться. Она уже собиралась запереть их, когда до неё донеслось вопросительное: