— Где же ты была, Ждана, и случилось с тобой чего? Как в такую красавицу превратилась?
— К родителям в гости ездила, да похудела, — молвила она. — А где Герман?
— Так ты получается сразу уехала и не знаешь ничего?
Кивнула Ждана.
— Неудачным тот поход был. В плен он попал. Половина людей тогда не воротилась, — как громом её новость ударила.
Пошатнулся мир и упала она без чувств.
Как пришла в себя, выдал Макар ей сарафан и кафтан дочери, монет кой-каких дал и выпроводил. Не верится ей в душе, что Герман погиб. Поплелась она к дому купца Емельяна. И не узнать его, не меньше ейного.
— Изменилась ты, Махрютка, — апатично так молвит, а ей и спорить не хочется, что не Махрютка она. — Нет больше Деяна и дочери моей нет. Этой зимой во время родов померла она вместе с ребёночком, а брат твой с горя повесился.
— Значит, только Борислав у меня остался, — вздохнула Ждана.
— Где же ты пропадала?! Борислав ещё в начале зимы погиб. Дружина его караван торговый сопровождала, да тати на них напали с большим перевесом, — помолчал Емельян и добавил: — Коли хочешь, живи оставайся.
Покачала она головой и домой в лес отправилась, родичей схоронить надобно, а кроме нее и некому теперь. Сколько же сон длился? Если она уехала в начале зимы, а под конец только воротилась? И зачем ей вся красота эта?
Вернулась она в дом отеческий. Родню схоронила, дверь поправила. Уж и весна пришла, а в её душе, словно навеки зима поселилась. Ни красок весенник, ни звуков не различает. Как-то ночью в дверь постучались. Ей не спалось по обычаю. Она в окно выглядывает, мужчина около дверей высокий стоит, и не разглядеть. Вроде, что рыжий… Встрепенулось сердце или верить ему хочется в то, что виделось. Она дверь, не спрашивая, отворила. На пороге Герман стоит:
— Жданочка, солнце ты моё яркое! Я тебя благодаря оку камню нашёл, — улыбается. — Впустишь меня, красавица?
— Впущу, — а сама слезами заливается.
Обнял он её и губами к устам припал. Ночь словно сказка была. Никаких вопросов Ждана не задавала. С ней её любимый, разве этого мало? Ожила она, задышала.
А через пару деньков новый гость. На пороге её подружка Мара стоит, хмурится.
— Что же ты наделала, Ждана?! Зачем Ворлосту доверилась? Почто у меня совета не справила? Я как узнала какую цену он с тебя запросил, так к тебе. Как ты, подруженька?
— Худо сначала было, а сейчас, вроде все налаживается. Главное, любимый со мной, — улыбнулась в ответ Ждана.
А тут возьми Герман с охоты воротись, зайцев в руке сжимает. Подскочила Мара да на него накинулась:
— Что ты — зло, воплощенное человеком, тут делаешь?!
Ждана с подруги на любимого взгляд переводит и ничего не понимает:
— Это Герман. Любимый мой.
— Любимый?! — Мара как подавилась этим словом. — Это муженёк мой первый, что меня вместе с тремя сестрицами выкрал и околдовал. Иноземное зло он. Бессмертный, ибо кровь человеческую пьёт. Силушку нашу заполучить хочет. Вот и околдовывает ведающих девок, кто ему путь дорогу укажут. И тебя околдовал!
Смотрит Мара и глазам не верит. Не околдована Ждана. Настоящее живое чувство в глазах плескается. И богине смерти, которую весь живой люд боялся, страшно стало. Ведь и нет колдовства сильнее, чем любовь человеческая. Понимает Мара, что подруга не даст ирода убить, и молчание злодея то подтверждает. Уверен он в той, которая его любимым называет, как в себе. А коли получится, не простит её Ждана. Ведь она не человек более, Ворлост её такой же, как Мару, сделал.
— Ты прости меня, Ждана. Нельзя ему воли давать. Хорошо, что на землях моих он сейчас и имя тебе настоящее сказывал, — тихо так произнесла.
Засияли глаза Мары огнём серебристым, зазвенел голос, звучащий:
— Силой своей заклинаю тебя, Герман, одному в Навьем мире не хаживать, а коли пойдёшь, так обратно не ворачиваться. Солнца яркого в Явьем больше не видывать. Чтобы жгло оно тебя, выжигало. А не послушаешь — горкой пепла на землю ляжешь.
И тут как пробрало Ждану:
— Поди прочь! Не подруга ты мне более, коли счастью моему завидуешь!
— Завидую? — удивилась Мара и смотрит глаза Жданы золотым светом сияют.
Опустила Мара голову, померкли её глаза:
— Не завидую. Силу нашего Рода трогать не будет, пусть живет с тобой долго и счастливо, — повернулась и прочь пошла.
Погасли и глаза Жданы, а Герман и говорит:
— Она правду сказала. Не человек я. Поэтому и быть с тобой не мог.
— И кровь человеческую пьешь?
— Пью. Но ты ведь любишь меня?
— Люблю, а остальное неважно, — и ненаглядного обняла, а он её в ответ. — Всё равно нет мне без тебя жизни.
Опасения Мары в отношении Германа нашли свое подтверждение. Попросился он на ту сторону в скором времени.
Да разве могла Ждана ему в какой просьбе отказать?
Едва успела спасти его по возвращению. Силой проснувшейся, обратила любимого в ворона. Сбылось позабытое предсказание старухи Агафьи и заклятие бывшей подруги, навеки его в мире Нави запершей. Лишь по ночам в мир человеческий кровь пить продолжал Герман хаживать.
А что Ждана?
Она любила его, что тут сказывать.
— Ждана? — раздалось неожиданное сзади.
Перуница вздрогнула и обернулась, как же давно никто её так не называл. За спиной стояла девушка из её воспоминаний. Всё та же красавица с чёрными косами, которой она некогда восхищалась.
— Марушка, — прошептала в миг пересохшими губами Перуница.
— Натворила ты дел, дитя человеческое, — ласково произнесла Мара.
Внутри Перуницы словно бы долго растягивающаяся струна задрожала и лопнула. Она судорожно вздохнула и разрыдалась так, как никогда в жизни не плакала. Словно бы в раз вся накопившаяся боль выходила. Мара не стала её ругать, выговаривать, ни слова не произнеся обняла крепко и нежно по голове погладила. От такой незаслуженной доброты Перуница только горше заплакала.
— Ты неплохо от меня скрылась. Даже имя сменила, — через какое-то время заметила Богиня.
— Ты Ворлоста в замке учуяла? — шмыкнула носом Перуница. — И не сказала об этом Чернобогу?
— И о том, что Мира сбежала тоже утаила.
— Почему? — искренне удивилась Перуница.
— Узнай он об этом, не сносить никому головы, — Богиня отступила назад и рукою взмахнув, явила лавку на пролеске за своею спиной. — А теперь давай присядем и всё обговорим. Так значит, Герман в Яви Богдана сменил?
Перуница кивнула.
— Это объясняет бессмертие последнего, раз они связаны. А ты чего с ним не пошла? — спросила Мара вглядываясь в заплаканное лицо подружки.
Перуница глаза опустила и тихо ответила:
— Я пошла. Да только со мной Явь шутку сыграла. Годы проведённый с ним здесь не прошли для меня даром.
Словно невидимый ветер налетел не пойми откуда и принялся сдувать смоляную черноту волос Перуницы, оставляя глубокие полоски на ещё недавно гладкой коже лица, потускнела и синева очей, да и фигура девушки поусохла.
— Явь быстро лета мои пересчитала и превратила в старуху. Я от него в Нави спряталась. То, что он бросит меня страшило больше, нежели жизнь без него.
— До сих пор его любишь?
— Как в первый день, — тихо призналась Перуница.
Они какое-то время помолчали, держась за руки. Не зря говорят: старый друг, лучше новых двух. Даже если между вами пробежала чёрная кошка, все мосты никогда не бывают сожжёнными. Друг, если он был настоящим другом, всегда попытается простить и понять, ибо в его душе будет тлеть тоска по тому, кто некогда был близок. Стоит только подкинуть дровишек из раскаяния и искренних сожалений.
— Помоги мне, Мара. Моё сердце словно бы разрывается на две части. Мы с Германом не одну жизнь прожили, ежели так подумать. Пусть мальчик теперь поживёт.
— Ну, чего ты у меня раньше-то помощи не попросила, подруженька, — вздохнула Богиня. — Ошибки никогда не поздно исправить.
Каких только похищений ей не довелось пережить в Нави: и уводили обманом, и силой утаскивали, и волей Богов приказывали, но это нападение сталось одним из самых грубых. Когда в её покоях появился знакомый проход, Мира безмерно удивилась, но не испугалась. Она ожидала появление Горды, но вместо неё в проходе возник этот незнакомец с недобрым взглядом и неясными намерениями. Она было кинулась бежать, но её расторопно схватили за косу, намотали на кулак, и кинув на кровать, чем-то сыпанули в лицо. Она уснула.
Очнувшись, Мира обнаружила себя лежащей на земле со связанными ногами и руками рядом с каким-то зверем. Перепугавшись, она с головой выдала, что пришла в чувства. Хотя сначала хотела утаить и как следует оглядеться, видимо, этому не суждено было сбыться.
— Проснулась, спящая красавица? — произнес похититель, заметив движение.
— Не называй её так! — ощетинился хищник рядом с ней.
Мира вздрогнула и поспешила отползти подальше во все глаза уставившись на серого.
«Говорящий волк! — в одно мгновение напряглась Мира. — Возможно ли, он как Ворлост, воплощение какой-то силы?»
Как ни крути, но кое-чему её Навь всё-таки научила. Зверь, заметив испуг Миры, опустил уши и поджал хвост:
— Мира, это же я! — молвил он и на землю сел, глядя на неё тоскливым взглядом.
— Кто это ты? — озадаченно и недоверчиво спросила она.
— Василёк.
После того, как он это сказал, Мира действительно отметила схожесть голоса, но тут же её отвергла:
— Этого не может быть! Ты нечисть, притворяющаяся моим братом.
— Мира, помнишь, после нашего возвращения из Нового града. Волк в усадьбе переполоха навёл? — спросил зверь.
Мира кивнула.
— Этим волком был я. Меня Богдан обратил и мне пришлось сбежать от греха подальше.
— Богдан? — поразилась Мира. — Зачем это ему?
— Прознал я, что он колдун. Вот и поплатился за это знание, — вздохнул волк.
Заскакали мысли в её голове. Вспомнилось, как Богдан избегал разговоров и вопросов о Васильке. Ей до сих пор было неизвестно, чем закончились поиски брата. Богдан велел Горде разыскать Василька, и, к своему стыду, после того, как всё завертелось, она об этом думать забыла…