— А чего нас никто не встречает? Где все-то? — вопрошал Калисса, пока не наткнулся на крепко спящего, припорошенного снежком стража. — Это никак заклинание оборотней подействовало.
— Оно самое, — объявил выскочивший из темноты Налим. — Проснуться и позабудут княжескую службу, как страшный сон.
— Тьфу на тебя! — воскликнул Калисса. — Ты чего, как чёрт из ниоткуда выпрыгнул.
— Вижу девицу вы высвободили, — подал голос Злоба. — А где Богдан?
— За ним и вернулись. Он где-то в подвалах.
— Тогда поспешим, покуда с ним дурного не произошло, — произнес Налим и двинул к белокаменным ступеням кремля. Остальные последовали его примеру.
— Не так быстро, — раздалось за их спинами.
Они обернулись. За ними стоял волхв, которого звали Сновид. Его тело стремительно изменялось, росло и ширилось, искажая его до неузнаваемости. Не успели они прийти в себя от созерцания одного чудовища, как, пробив каменную стену кремля и пролетев над их головами, во двор выпрыгнуло другое, не менее ужасающее, и кинулось на то, что недавно имело облик Сновида.
— Насмотрелся? — резко вклинился в видения голос.
Богдан моргнул и вновь осознал себя лежащим на постаменте и пялящегося в белый потолок. Он перевёл взгляд на рыжего. Один глаз у него теперь был зелёный, второй карий.
— Что за Бог тебя проклял? — спросил Богдан.
— Если бы я помнил, — просто ответил тот. — Не находишь забавным, что я даже не помню, кто проклял меня на вечную жизнь?
— Что ты сделал?
— Попытался его убить, — пожал тощими плечами рыжий. — Ну, я так думал тогда. Наверное, — добавил он. — В чем вообще может быть уверен ребёнок в том возрасте?
Богдан промолчал, в душе разделяя мнение рыжего о том, что наказание несоизмеримо проступку.
— За бесконечно отмеренное мне время я узнал, что Боги также смертны, как и люди. Их смерть не похожа на человеческую, но всё же они смертны.
— По этой причине ты разрешил строительство храмов триединой?
Рыжий ухмыльнулся:
— А ты верно мыслишь. Если так подумать, мы с тобой не так уж и отличаемся. Бог, проклявший меня, давно мёртв. Забвение — это гибель для них. И если другим Богам плевать на моё существование, то почему бы мне не стать убийцей Богов? Если ты не знал, то любым Богам плевать на людей в целом. С ними всегда лишь односторонние отношения.
— Герман, прошу, отпусти мальчика, — раздалось неожиданное.
Рыжий вздрогнул и резко обернулся:
— Ждана? — его голос дрогнул.
Богдан изворачивал свою шею, как только мог, чтобы подтвердить свою догадку. Уж больно знакомым оказался голос. И верно, около стены стояла Перуница рядом с Богиней Марой. В голове не укладывалось как и почему они здесь оказались.
— В этот раз, как видишь, и Боги решили вмешаться, — объявила Богиня и направилась к постаменту, к которому был прикован Богдан.
Рыжий не обратил на Богиню никакого внимания, он глаз не сводил с Перуницы:
— Почему ты бросила меня, Жданочка? Я думал, что люб тебе, — Богдан не верил своим ушам, столько боли и разочарования было в его словах.
— Люблю я тебя. Каждый день только о тебе и думаю.
— Но отчего ты со мной здесь жить отказалась?
— Со мной Явь шутку сыграла. Страшилась я тебе на глаза показаться. Если честно, то и сейчас боязно. Приглядись ко мне, — велела она. — Сразу приметишь иллюзию.
К этому времени Мара его путы сняла, сел Богдан и тоже на Перуницу уставился. И вот уже по лицу и по телу некогда прекрасной девицы рябь неясная побежала, а в следующее мгновение в седую старуху она превратилась и от былой красоты лишь отблеск остался. Не удержал Богдан челюсть отпадывающую. Всю жизнь с ней прожил и ни разу не пригляделся. Мара к нему подошла рот прикрыла и знак молчать сделала. И продолжили они вдвоём наблюдать за разговором.
Рыжий Перуницу за руки ухватил:
— Всё тебя одно и тоже тревожит. Второй раз ты подвергаешь себя излишним сомнениям. Седина тебя ещё краше сделала и загадочнее.
— Прав ты, сколько живу, а ничему жизнь меня так и не учит, — вздохнула она с сожалением.
— Ждана, я тоже перед тобою покаюсь. Исскучал я по тебе, родная моя. По любви твоей, по ласке. Никому окромя тебя в этом мире не нужен я. Никто не любил меня больше тебя. Только лишившись тебя, осознал, что потерял. Отправлял за тобой, а ты мне русалок всё подсылала. Мне мальчишка нужен был лишь проклятие снять. Не поверишь, родная, подействовало! Голод мой утих.
Провела она ладонью по его щеке ласково:
— Таким, как мы, нужно жить где-то на границе Яви и сна. Пойдёшь со мной, Герман? Может и нас любовь наша освободит со временем.
Он кивнул и, склонившись лбом к её лбу, прижался. А в следующее мгновение их не пойми откуда взявшимся ветром сдуло, как лёгкую дымку.
Богдан посмотрел на стоявшую рядом Богиню Мару:
— Я и он теперь не бессмертные?
— Время покажет, — молвила она.
Из-под полы плаща Богиня достала черный фонарь с чёрной свечой в нём. И стоило ей его зажечь, как со всех сторон к нему тени так и потянулись.
— Души невинно загубленные, — пояснила она. — А сейчас идём. Нужно мне ещё одного невинно страдающего с собою забрать.
И пока они поднимались наверх, Мара продолжала души фонарём собирать. Вышли во двор кремля, а там помимо того, что снега лежит по колено, та никак бойня была. Все раскурочено, перевёрнуто, некоторые стены пробиты, ворот нет, стража вповалку валяется. А в самом центре двора чудище рычит и рвёт что-то в клочья мелкие. Богиня Мара бесстрашно к нему подошла, рукою слегка тронула, развернуло чудище морду, лишь отдаленно на человеческую похожую и издало душераздирающе жалобный крик, словно о своей долюшке плакало. А затем тёмная тень из него выскользнула и в фонарь потянулась. Издохло чудище в тоже мгновение. Мара к Богдану повернулась и говорит:
— Части этого волхва соберите и схороните в разных частях света. Да в тайне держите. Он свою душу давно потерял. Ему я не в силах помочь.
— Богиня Мара, — подал голос Калисса. — Прошу, осмотри, одного дюже хорошего человека. Ни за что пострадал, всё потерял. Помоги ему.
Подошли они все вместе. А на земле головой на коленях Миры Остромир лежит и стонет, будто в горячке мечется.
Мара присела голову повернула, открывая два прокуса в основании шеи.
— Не помочь ему. Душа его отравлена.
— Тогда забери с собой в Навь, — попросил Калисса. — Там всё Явьское замедляется. Может ему кто поможет со временем.
Долго Мара смотрела в очи золотые, драконьи. Наконец кивнула, соглашаясь, и исчезла вместе с Остромиром.
— Богдан! — кинулась к любимому Мира в объятия.
Обнял её Богдан, носом в волосы уткнулся. Ему ещё пока всё не верилось, что всё так хорошо кончилось.
— От тебя костром пахнет, — заметил он.
Не видел он как заалели щеки Миры, но её попытку утаить истину без замедления выдал Калисса:
— Ещё бы! Едва половину города не спалила, — выдал он.
— Я всегда думал, что огнедышащий у нас ты?
— И я о том же! — возмутился Калисса.
— Надо бы нам отсюдава поскорей уходить, — подал голос Налим: — Покуда городские в себя не пришли. В городе вон чего творится!
— И то верно! — согласился Злоба.
Глава 36. ГДЕ НЕ БЫЛО НАЧАЛА, НЕ БУДЕТ И КОНЦА
Осень 5843 от Сотворения Мира в Звёздном Храме, месяц Божественного начала.
И хоть Миру немного смущало, что подготовка к их свадьбе проходила довольно стремительно, но сама же её торопила. Всему виной был последний год, пролетевший так быстро, что и глазом моргнуть не успела. А чего пережить довелось! Кому начнёшь сказывать — не поверят. Кто его знает, что ещё может случится. Единственное, чего они оба хотели с Богданом — это поскорее связать навсегда две судьбы и две жизни во всех мирах, во всех измерениях. И пусть и без обручения, но проверку их чувства выдержали.
Несколько дней пришлось потратить, объясняя отцу всё произошедшее с ними, который сначала возрадовался их возвращению, а затем прогневался на Богдана. Проявив всю женскую хитрость, удалось Мире слезами и уговорами примирить самых любимых мужчин в её жизни. Обошлись они без сватовства, смотрин и выкупа. Обряд выкупа решено было оставить за Васильком, которого непременно отыскать вознамерились молодые.
Их день Любомира назначен был на осеннее равноденствие. Столы для пира, накрытые во дворе усадьбы, ломились от явств. Наготовила Кирияна с помощниками, как говорится, на убой. Гуляли все Звенковы. Молодые в белоснежных одеждах с вышитыми самой Мирой на них оберегами, с раннего утра принимали поздравления. В этот день пришлось и Калисса сменить гнев на милость и заговорить с невестушкой. Подвластный своим неясным для Миры измышлениям, во всем случившимся в Новом граде, он каким-то образом винил Миру. А именно, в том, что после того, как всё закончилось, по городу прошёл слушок. Кто его распустил — неведомо, но люд поговаривал о нападении золотого дракона на Новый град. Мол, он-то город и попалил. Оскорбился Калисса до невозможности за несправедливый оговор, да на Миру и обиделся. И уж никакие доводы на него не действовали — ни убеждения, не призывы к разуму.
Вечером гости с молодыми переместились за город поближе к реке, где развели два кострища. Один для парней, другой девиц. И принялись они хороводы водить, управлял хороводами местный волхв. В определённой точке, танцующие касались друг друга спинами. Волхв давал знак и хороводы замирали. Вновь образовавшуюся пару выводили из хоровода счётом до девяти пар. Вскоре они должны были произнести названия всех миров и затем повернуть голову. Если посмотрят в одну сторону, значит, между ними возможна духовная связь.
Молодые наблюдали за священным хороводом их Любомирого дня чуть поодаль. Они сидели под сенью раскидистого дуба, чуть приобнявшись и переплетя пальцы рук. Мира оторвала взгляд от танцующих и посмотрела на теперь уже мужа. И тут же встретилась с ним глазами. Она не смутилась, как это бывало с ней ранее, а лишь ласково улыбнулась ему и прикоснулась ладонью к его щеке: