А на следующий день нестандартно мыслящий Бурундук, пользуясь своим служебным положением, пронес на территорию завода купленный специально для этой цели электрический лобзик. Этим лобзиком он, задержавшись в административном корпусе после окончания рабочего дня, аккуратно выпилил нижний брус одного из оконных блоков в коридоре второго этажа. Потом выгреб в предусмотрительно прихваченный с собой полиэтиленовый пакет с ведро перемешанной с битым кирпичом, ржавыми гвоздями и какими-то заскорузлыми от грязи тряпками земли, и тайник, можно сказать, был готов. Аккуратные надрезы шли точно по стыкам нижнего бруса с боковыми, и после того, как Бурундук пристроил вырезанный кусок на место, стали практически незаметны. Окна в коридоре открывались не чаще раза в год (по весне, перед Пасхой, чтобы помыть стекла), и опасность, что тайник случайно обнаружат, таким образом, была минимальная. К тому же, тайник Мамалыгин оборудовал не для того, чтобы постоянно хранить в нем папку с «Борисфеном», а просто на всякий пожарный случай — ну если завод, к примеру, вдруг начнет штурмовать иранский или северокорейский десант…
В этом месте рассказа пребывающий в отменном расположении духа Волчанин перебил Горчакова — оттянув указательными пальцами наружные уголки глаз, отчего те сделались по-восточному раскосыми, дурашливой шепелявой скороговоркой потребовал:
— Руськая насяльника, отдавай синий папка, а то мы твой собака саслык кусять ням-ням! А вы уверены, что папка в тайнике? — оставив неуместное дурачество, деловито спросил он.
— Если Мамалыгин ее не уничтожил и не вынес с территории завода, что маловероятно, ей просто негде больше быть, — устало произнес Горчаков.
— Резонно. Так которое окно?
— Не знаю, — сказал Горчаков и, встретив недоумевающий взгляд рейдера, торопливо добавил: — Правда, не знаю. Он пытался мне сказать, но я в тот момент был здорово занят, да и эта его затея с тайником мне, откровенно говоря, показалась чистой воды мальчишеством… Но окон в коридоре не так много. После того, как вы разворотили ползавода, проверить несколько оконных блоков, полагаю, не составит большого труда.
— Это верно, — усмехнулся рейдер. — А вы молодчина, Михаил Васильевич. Завидую вашему самообладанию и чувству юмора. Надо же, как вы меня поддели! Да, наломали мы с ребятами дров…
На лестничной площадке между первым и вторым этажами подполковник Сарайкин отнял от уха и задумчиво подбросил на ладони мобильный телефон. Теперь он знал все: и где находится тайник, и что в этом тайнике лежит — миллионы долларов, вот что. Возможно, даже десятки миллионов. Сто тысяч за услуги? Ха!..
Шансы на то, что он успеет обнаружить и опустошить тайник раньше «полковника Петрова», а потом еще и убраться с папкой с занятой рейдерами территории, были ничтожны — строго говоря, их вообще не было. Сарайкин понял, что без отвлекающего маневра не обойтись, и, прервав соединение со спрятанным в кабинете Горчакова мобильником покойного Шуни, набрал номер Маланьи.
— Михалыч? — сказал он вполголоса. — Слушай сюда. Вы на исходной?
— Так точно, — осторожно откликнулся Маланья.
Конечно, они были на исходной. Попробовали бы они там не быть! Когда «полковник Петров» потребовал вызвать Шуню и его людей на завод, Сарайкин сразу понял, зачем ему это понадобилось. А поняв, приказал Маланье поднять по тревоге личный состав и скрытно занять позиции на подступах к заводской проходной — просто для страховки, которая, как он чувствовал, могла ему понадобиться. И как в воду глядел — понадобилась-таки, хотя и не так, не при тех обстоятельствах, которых он в тот момент опасался. Но это уже была шелуха; главное, что где-то совсем рядом сейчас находились его подчиненные — все тридцать пять человек, готовые к штурму, в полной боевой выкладке. Эх, кабы они еще и воевать умели!..
— Штурм, — коротко скомандовал он.
— А?.. — растерянно переспросил Маланья. Вояка из него был еще тот; он сам прекрасно это знал и, ясное дело, не горел желанием с криком: «За Родину, за Сталина!» — первым побежать на пулеметы.
— X… на, — свирепо прошипел в трубку подполковник Сарайкин. — Я сказал: штурм! И если через минуту на проходной еще будет тихо, я тебя, курва толстозадая, своей рукой шлепну. Да не ладошкой по седалищу, а как полагается — реально шлепну, завалю, как кабана!
— Я понял, — торопливо забубнил Маланья. — Команда на штурм, разрешите выполнять?
— Выполняй, — отрывисто бросил Сарайкин. — И не стесняйтесь там, черепашек-ниндзя из себя не корчите… Побольше шума, майор!
Не дожидаясь ответа, он дал отбой, сунул телефон в карман и, держа наготове пистолет, широко и бесшумно шагая через две ступеньки, устремился наверх — туда, где в коридоре второго этажа его дожидалась новая, фантастически богатая, а значит, счастливая жизнь.
Они гуськом, один за другим, вышли из кабинета. Со стороны могло показаться, что они движутся в одном направлении, но на деле это было совсем не так: кто-то из них шел навстречу успеху и щедрому вознаграждению, а кто-то — прямиком на тот свет.
Первым, как полагается в таких случаях, шагал боец с автоматом наперевес. За ним, понурившись, неохотно перебирал ногами Горчаков — небритый, в мятых брюках и несвежей белой рубашке, которую даже не потрудился заправить под ремень, с мешками под глазами и с безжизненно болтающимися вдоль бедер руками. За Горчаковым, на ходу докуривая сигарету, из кабинета вышел Волчанин. Короткую колонну замыкал еще один боец ЧОП «Надежда». Переступая порог, он по привычке замыкающего обернулся, чтобы проверить, в порядке ли тыл, и убедился, что проверять нечего: в тылу не наблюдалось ничего, кроме пустого кабинета с забытой на столе недопитой бутылкой коньяка.
Шеф, находящийся в приподнятом настроении, уже вышел из приемной, и было слышно, как он в коридоре громко цитирует Ильфа и Петрова — что-то про закрома, которые надлежало поскорее открыть. Боец взялся за ручку, намереваясь закрыть дверь, и в это мгновение в кабинете раздался звук, который ни с чем нельзя было перепутать: басовитое жужжание поставленного в режим вибрации мобильного телефона.
Боец более внимательно оглядел кабинет, не увидев при этом ничего нового. Невидимый мобильник продолжал жужжать, действуя на нервы и наводя на неприятные мысли о заложенной где-то тут бомбе с дистанционным взрывателем. Вот даст эта штуковина предусмотренное программой количество звонков, а потом ка-а-ак жахнет!..
Телефон замолчал, в потом снова зажужжал — настойчиво, нетерпеливо. Нет, это была не бомба. Оглянувшись в сторону коридора, откуда слышались удаляющиеся шаги, боец вернулся в кабинет и медленно двинулся вдоль стола для совещаний, ориентируясь по звуку. Потом он заметил, что одна из стоящих на столе пустых рюмок с остатками коньяка на дне потихонечку, едва заметно для глаза, сползает к краю, замирая в паузах между звонками и снова начиная двигаться, когда жужжание мобильника возобновлялось.
Все было ясно. Боец шагнул вперед, отодвинул стул, на котором сидел сначала подполковник из местной ментовки, а потом Горчаков, запустил руку под крышку стола, пошарил там и выпрямился, держа на ладони жужжащий, как пойманное насекомое, аппарат.
На дисплее было написано имя звонящего абонента: Зуда. Боец решил, что абонент — женщина, и не просто женщина, а жена или, как минимум, сожительница владельца телефона. Ну или начальница, что одно и то же. Потому что посторонняя баба неспособна проесть мужику плешь до такой степени, чтобы он не просто обозвал ее зудой, а занес ее под этим прозвищем в память своего мобильника.
Без видимой причины, если не считать таковой полуосознанное желание послушать женский голос, боец нажал клавишу соединения и поднес трубку к уху.
— Шуня? — спросила трубка мужским голосом. — Ты куда пропал? Чего трубку не берешь — бабу жаришь?
— Ошиблись номером, — сказал боец, прервал соединение, а затем выключил телефон, чтобы больше не жужжал, и сунул в карман — не затем, чтобы присвоить, тем более что аппарат был старенький, дешевый, — а затем, чтобы показать его шефу, который не уставал повторять, что в их работе мелочей не бывает.
Между тем поредевшая процессия искателей синей папки остановилась буквально в нескольких шагах от приемной, перед дверью туалета. Виновником этой непредвиденной задержки был Горчаков, который вдруг встал, как вкопанный, и, схватившись за живот, больным голосом произнес:
— Простите… Мне надо…
— А потерпеть нельзя? — поинтересовался Волчанин.
Горчаков ответил болезненным стоном и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Медвежья болезнь, — тоном знатока поставил диагноз шедший впереди охранник.
Волчанин одарил его многообещающим взглядом и повернулся к Горчакову.
— Только быстро, — сказал он. — И без фокусов.
— Какие еще фокусы, — сердито пробормотал тот и, согнувшись в поясе, пулей скрылся в сортире. Оттуда послышался стук закрывшейся двери кабинки и щелчок задвижки.
Не дожидаясь команды, охранник вошел в туалет вслед за ним и занял позицию напротив кабинки, из-под двери которой виднелись ноги пленника. В это время к компании присоединился отставший боец.
— Где ты шляешься? — холодно осведомился Волчанин.
Боец протянул ему найденный под столом телефон и коротко доложил, где и при каких обстоятельствах тот был обнаружен.
— Шуня? — выслушав его, задумчиво переспросил Волчанин. Перед глазами, как наяву, встала увиденная несколько часов назад в механическом цеху картинка: Сарайкин, присевший на корточки над одним из лежащих на чугунных плитах пола тел, как на родном сыне, оправляет на покойнике сбившуюся джинсовую куртку. «Эх, Шуня, Шуня… Все, брат, отгулял, отдыхай теперь, раз такое дело…» — Вот же скользкая гнида! Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит… Молодец, — сказал он бойцу. — Погоди, сейчас закончим с этим дристуном, — он кивнул подбородком в сторону туалета, откуда слышалось журчание льющейся в унитаз воды, — и заставим кое-кого этот мобильник без соли сжевать.