— Многие с вами не согласятся.
— Сны не моя специальность, поэтому не стану затевать ученый спор. Но могу утверждать, что, даже если в снах есть смысл, большая часть органов чувств обычно бездействует.
— Вы говорите об отсутствии запаха и вкуса?
Луговой кивнул.
— Звуки тоже записываются редко. То же с осязанием и болью. Сны это преимущественно зрительные ощущения. Так что мое мнение, подкрепленное некоторым опытом личных исследований, таково: если во сне видишь огнедышащую одноглазую козу, то это просто сон об огнедышащей одноглазой козе.
— Теория сна — основа психоаналитической практики. С вашей репутацией вы своими словами о козе разобьете немало признанных икон. Подумайте, сколько наших коллег-психиатров останутся без работы, если станет известно, что сны бессмысленны.
— Неконтролируемые сны быстро забываются, — продолжал Луговой. — Но требования и инструкции, которые мы передаем в мозг президента во время сна, не будут восприниматься как сны. Это внушенные мысли, которые возникают по стимулу извне.
— Когда мне начать программировать его имплантат?
— Передавайте инструкции незадолго до его пробуждения и повторяйте их все время, пока он сидит за столом.
Луговой снова зевнул.
— Я иду спать. Позвоните, если будут неожиданные изменения.
Невролог кивнул.
— Спокойной ночи.
Перед выходом из комнаты Луговой снова взглянул на систему контроля.
— Интересно, что делается в его воображении.
Невролог небрежно кивнул на принтер.
— Все должно быть здесь.
— Неважно, — сказал Луговой. — Подождет до завтра.
Он повернулся и вышел.
Невролог, чье любопытство пробудилось, взял верхний листок с записью волн мозга президента и начал читать.
— Зеленые летние холмы, — бормотал он, читая. — Город между двух рек со множеством церквей в византийском стиле, усаженных сотнями куполов. Одна из церквей называется Святая София. На реке баржа, груженная сахарной свеклой. Антониевы пещеры. Если бы я не знал, кто видит сон, я бы сказал, что ему снится Киев.
Он стоял у тропы на холме, выходящем на реку винного цвета, и смотрел на корабли. В его руке была кисть художника. На поросшем деревьями склоне под собой он видел большой каменный пьедестал под фигурой, закутанной в длинное одеяние и держащей высокий крест, как посох. Справа от него стоял мольберт с холстом.
Картина почти закончена. Кисть точно воспроизвела пейзаж перед глазами, вплоть до изображенной штрихами листвы деревьев. Единственное отличие, если внимательно приглядеться, в каменной фигуре.
Вместо какого-то давно забытого святого с длинной косматой бородой — точное подобие головы советского президента Георгия Антонова.
Неожиданно картина изменилась. Теперь его вытаскивали из маленького домика какие-то четверо. Стены домика покрыты готическими надписями и выкрашены в белый цвет.
Лица похитителей неразличимы, но он чувствует запах их немытых тел и пота. Он не испытывает страха, только слепой гнев и лягается.
Его начинают бить, но боль кажется далекой, словно ее испытывает кто-то другой.
В дверях дома он видит молодую женщину. Ее светлые волосы зачесаны наверх, она одета в свободную кофту и крестьянскую юбку. Подняв руки, она как будто умоляет, но слов ее он не слышит.
Его бросают на заднее сиденье машины и захлопывают дверцу.
Глава 53
Начальник судовой интендантской службы со смехом наблюдал, как два туриста поднимаются по трапу. Очень заметная пара. Женщина в свободном, до щикотолок летнем платье и, на взгляд русского интенданта, похожа на вымокший под дождем мешок украинской картошки. Лица ее он почти не видел (его частично закрывала широкополая шляпа, завязанная под подбородком шелковым шарфом), но думал, что, если лицо станет видно, стекло его часов разлетится.
Мужчина, по-видимому, ее муж, был пьян как сапожник. Он покачивался на ходу, от него несло дешевым бурбоном, и он непрерывно смеялся.
Одетый в цветастую рубашку и белые брюки, он опирался на жену и шептал ей на ухо какой-то вздор. Он заметил интенданта и в комическом приветствии поднял руку.
— Привет, капитан, — сказал он с улыбкой.
— Я не капитан. Меня зовут Петр Колодный. Я интендант этого корабля. Чем могу быть полезен?
— Я Чарли Грубер, а это моя жена Зельда. Мы здесь купили билеты в Сан-Сальвадор.
Он протянул билеты интенданту, который какое-то время внимательно их разглядывал.
— Добро пожаловать на „Леонид Андреев“, — церемонно сказал он. — Я сожалею, что мы не устраиваем для пассажиров, как обычно, торжественную праздничную встречу, но вы поздно присоединились к нашему круизу.
— Мы плавали на паруснике, и болван-рулевой посадил нас на рифы, — забормотал человек, назвавшийся Грубером. — Мы с моей женщиной едва не утонули. Но не хотели рано возвращаться домой в Су-Фоллз. И решили продолжить отпуск на вашем корабле. К тому же моя жена любит греков.
— Это русский корабль, — терпеливо объяснил интендант.
— Шутите?
— Нет, сэр, порт приписки „Леонида Андреева“ — Севастополь.
— Что вы говорите? А где это?
— В Черном море, — ответил интендант, пытаясь сохранять вежливость.
— Наверно, все грязное.
Интендант не мог понять, как с такими гражданами США могли стать сверхдержавой. Он сверился со списком пассажиров и кивнул.
— Ваша каюта номер тридцать четыре на Горьковской палубе. Я попрошу стюарда проводить вас.
Стюард увел Груберов в их каюту, а интендант взглянул на ладонь. Чарли Грубер дал ему на чай монету в двадцать пять пенсов.
Как только стюард занес багаж и закрыл за собой дверь, Джордино стянул парик и стер помаду с губ.
— Боже, Зельда Грубер! Как только я это переживу?
— Я все равно считаю, что тебе стоило подложить пару грейпфрутов на грудь, — рассмеялся Питт.
— Предпочитаю плоскую грудь. Так я хоть не выделяюсь.
— Да, наверно, это хорошо. Для четверых тут недостаточно места.
Джордино помахал руками в маленькой, без окон, каюте.
— Говори после этого об экскурсиях со скидкой. Мне приходилось бывать в больших телефонных будках. Чувствуешь дрожь? Мы, наверно, рядом с двигателями.
— Я попросил каюту подешевле, чтобы оставаться на нижней палубе, — объяснил Питт. — Здесь мы меньше заметны и ближе к рабочим помещениям корабля.
— Думаешь, Лорен заперта где-то внизу?
— Если она увидела того, кого не должна была видеть, русские не станут держать ее там, где она может общаться с другими пассажирами.
— С другой стороны, возможно, тревога ложная.
— Скоро узнаем, — сказал Питт.
— Как будем действовать? — спросил Джордино.
— Я поброжу у кают экипажа. А ты проверь список пассажиров в офисе интенданта, узнай, какая каюта у Лорен. И посмотри, там ли она.
Джордино озорно улыбнулся.
— Что мне надеть?
— Не переодевайся. Зельду будем держать в резерве.
Вечером, в одну минуту девятого „Леонид Андреев“ отошел от причала. Машины негромко работали, судно разворачивалось носом. Мимо прошли песчаные „руки“ гавани Сан-Сальвадора, судно вышло в море и поплыло в яркий закат.
Вспыхнули огни и фейерверком отразились в воде, судно наполнили смех и звуки музыки — играли два разных оркестра. Пассажиры сменили шорты и спортивные брюки на костюмы и вечерние платья и собрались в главном зале ресторана или в многочисленных коктейльных.
Джордино в строгом смокинге бродил возле люксовых кают так, словно те принадлежали ему. Остановившись у двери, он огляделся. За ним шел стюард с подносом.
Джордино подошел к противоположной двери с надписью „Массаж“ и постучал.
— Массаж делают только до шести часов, сэр, — сказал стюард.
Джордино улыбнулся.
— Хотел договориться на завтра.
— Я с радостью позабочусь об этом, сэр. Какое время для вас удобно?
— Полдень.
— Сделаю, — сказал стюард; его рука под тяжестью подноса начала прогибаться. — Скажите, пожалуйста, как вас зовут и номер вашей каюты.
— О’Каллахан, каюта 22 на Толстовской палубе, — сказал Джордино. — Большое спасибо.
Он повернулся и направился обратно, к пассажирскому лифту. Здесь он нажал кнопку „вниз“ и снова посмотрел в коридор.
Стюард, держа поднос на одной руке, негромко постучал в дверь в двух каютах от каюты Лорен. Джордино не видел, кто ему ответил, но слышал, как женский голос пригласил стюарда войти.
Не теряя ни секунды, Джордино подбежал к каюте Лорен, сильно пнул замок, распахнул дверь и вошел. В каюте было темно: свет выключен.
Все аккуратно, роскошно, и ни следа обитательницы.
Он не нашел в шкафу одежды Лорен. Не нашел ни багажа, ни вообще каких-нибудь доказательств, что она здесь была. Он старательно и медленно, комнату за комнатой, прочесал каждый квадратный фут. Заглядывал под мебель и за занавеси. Проводил руками по коврам и под подушками кресел. Он даже поискал в ванне и под душем лобковые волосы.
Ничего.
Однако не совсем. Когда женщина выходит из комнаты, там все равно остаются следы ее присутствия. Джордино принюхался. И уловил очень слабый аромат. Он не мог бы отличить „Шанель № 5“ от ароматизатора для ванн, но это был тонкий цветочный аромат. Джордино попытался распознать его, но не смог.
Он натер мылом деревянную щепку, которая отскочила, когда он взламывал дверь, и приложил ее на место. Держится слабо, подумал он, но достаточно, чтобы выдержать несколько открываний двери, если экипаж вздумает проверять каюту до возвращения в Майами.
Он выключил свет, вышел и защелкнул замок.
Спускаясь по лестнице к машинному отделению, Питт очень хотел есть. У него во рту не было ни крошки с самого Вашингтона, и урчание в его животе, казалось, эхом отдавалось от стен. Ему хотелось сидеть в столовой и поедать деликатесы из меню для гурманов. Неожиданно он забыл о голоде: снизу доносились голоса.
Он прижался к лестнице и посмотрел вниз, мимо своих ступней. Всего в четырех футах под ним виднелось чье-то плечо. Потом показалось темя с косматыми светлыми волосами. Моряк сказал кому-то несколько слов по-русски. Послышался ответ, а за ним шаги по металлическому покрытию. Через три минуты голова исчезла, и Питт услышал легкий щелчок дверцы шкафчика. Затем опять шаги и тишина.