Она удивлённо вскинула на него глаза. Он поманил её указательным пальцем. Она подошла.
– У вас дома кто-нибудь есть?
– Да вроде никого, мама на работе. А что случилось?
– Мне показалось… Глупость, конечно… Там что-то не так. Руся, ты открой дверь, но не закрывай её, а я постою рядом. Войдёшь, убедишься, что всё в порядке, потом вернёшься и закроешь за собой дверь.
Во взгляде Руси появилась недоверчивость. Елисей неожиданно проявил напористость:
– Руся, ты должна мне верить. Я ведь знаю тебя с пелёнок, ты была белобрысым мальком. Я только что слышал крики из вашей квартиры. Ну, хочешь, я Марту позову?
Она, ни слова не говоря, подошла к двери.
– Давай, я подержу твой инструмент.
Она молча передала футляр.
Бесшумно сработал замок, и она, не входя, открыла дверь настежь. На пороге стоял крепкий парень в наглухо застёгнутой на молнию куртке и перчатках. Продолговатую голову его венчала толстая вязаная шапочка, и застывший парень – гладкое лицо, узкие глазки – напоминал лакированного оловянного солдатика с жёлудем на плечах. Хрупкая Руся шагнула назад и прижалась к Елисею.
По тому, как окаменела его маленькая соседка, Владислав понял, что она не знакома с гостем. Парень молчал и, очевидно, не расположен был к общению.
– Здравствуйте, – сказал Елисей.
– Проходи, – бросил лакированный солдатик с гладким лицом не ему, а Русе.
– А кто вы, собственно, будете? – на этот раз Елисей не собирался сдаваться.
– А вы?
Парень заметно растерялся и выигрывал время, не зная, что предпринять.
– А мы – соседи, – сказал Елисей и с вызовом надавил на кнопку звонка в свою квартиру.
В этот момент солдатик, который действовал явно не по плану, а по обстоятельствам, бросился на него, и Елисей, едва ли не в первый раз в жизни, удивил сам себя. Ребристым футляром он расчётливо врезал нападавшему в лицо по линии нос-губы-подбородок. Тяжёленькая флейта выскользнула и со звоном покатилась по бетонному полу. Это словно придало сил Елисею: он быстро ткнул неловко сложенным кулаком в жёлудь под шапочку и костяшкой попал точно в глаз. Парень опешил, и в этот момент Елисей, дивясь своей управляемой хладнокровной ярости, схватил его за плотно облегающую куртку и швырнул к лестнице. Уже в движении парень ухватился за дублёнку Елисея, и они кубарем покатились вниз, с хрустом пересчитывая все десять ступеней пролёта. Елисей вскочил, будто гуттаперчевый (он сгруппировался так удачно, что не получил ни ушиба, ни царапины: это был его день). Парень остался лежать. Его глаза были закрыты. Сверху на них, будто два ангела, смотрели Марта и Руся.
Скорая и милиция приехали одновременно. У солдатика с жёлудем пульс уже пропадал – с многочисленными переломами рёбер и черепно-мозговой травмой его срочно забрали в реанимацию.
Злате тоже досталось: жёлудь избил её – удары по печени, по почкам должны были деморализовать «объект» – и привязал к стулу, залепив рот скотчем; она страшно испугалась за Русю и не отходила от неё ни на шаг.
Едва ли не больше всех пострадала невинная Марта: последствия шока были печальны – у неё отнялись ноги.
На победителя Елисея завели уголовное дело и взяли подписку о невыезде. Молодого следователя почему-то интересовал не столько бандит, который требовал у Златы кругленькую, не с потолка взятую сумму (узкоглазый жёлудь добросовестно «работал по объекту»: неделю выслеживал её, был в курсе всех нюансов её бизнеса – он хорошо представлял, чего следует добиваться в данном случае), сколько отвлечённый вопрос: превысил ли Елисей допустимые меры обороны или нет?
Предварительно получалось, что превысил: парень был в коме, а Елисей отделался лёгким испугом, в результате чего резко повысилась его собственная самооценка (хотя последнее к делу не пришьёшь). Подследственный защищался – да, несомненно, это доказано; однако по факту жизнь нападавшего оказалась под угрозой. Один участник инцидента здоров, а второй – едва жив. Это твердо установлено. Как отделить человеческий фактор от юридического?
Очень вредил Елисею злополучный футляр от флейты, ставший вещдоком: получалось, что нападение на бандита было едва ли не спланированным, чуть ли не умышленным. Элемент неожиданности, спонтанности, который послужил бы очень и очень смягчающим вину обстоятельством, становился козырем жёлудя, который неожиданно из агрессора превратился в жертву.
Стоит ли говорить, что Елисею пришлось не сладко; но – странное дело! – он вовсе не падал духом, поражая и Злату, и себя обнаружившейся в нём внутренней силой. А ведь ему грозила тюрьма. Реальный срок.
– Да ты мужик, королевич Елисей, – сказала ему Злата. Он попросила его «по-соседски» зайти на чай.
– Ну, что ты… Я всего лишь автор коротких рассказов. Самую чуточку – акула пера. Да, и мастер единоборств на лестнице, как выяснилось. Новый вид, однако: флейтой по фэйсу.
– Вот что, автор, умирающий от скромности. У тебя будет лучший адвокат. Мы выиграем дело, чего бы это нам ни стоило. Ясно? А за Руську я тебе по гроб жизни буду благодарна.
– Флейту жалко.
– У неё уже новая флейта, не беспокойся. Лучше прежней. Что касается Марты Тарасовны… Нужные лекарства мы ей достали. Ей необходим хороший санаторий – через месяц она выедет на лечение. В Австрию. Через час ей привезут инвалидную коляску. Мне очень жаль. Я всегда рада буду помочь, мастер. Как продвигается роман?
– Думаю, всё не так безнадёжно. Он пишется.
– Ты молодец, королевич.
– Спасибо за правду. Люблю объективность.
– Я тобой горжусь.
– А я… Очень вкусное печенье. Спасибо, Злата.– Где ты был? – спросила Марта.
– У Златы.
– Ненавижу её, – сказала Марфа-посадница. – Она превратила мою жизнь в ад.
– Марта, потерпи, всё наладится. Сейчас тебе привезут инвалидную коляску. Она оплатит тебе санаторное лечение.
– Ненавижу! И чтобы ты к ней больше не ходил!
– Марта! Держи себя в руках.
– Я бы посмотрела, что бы ты запел на моём месте!
– Марта!
– Я бы посмотрела, что бы она запела на моём месте!
– Марта!
– Что ты раскаркался, как попугай! Попроси, пусть лучше она нам дверь входную установит, такую же, как у неё. Десять степеней защиты. Я теперь всего боюсь, каждого шороха.
– Мы сами в состоянии поставить себе дверь.
– Нет, пусть это сделает она. Кто у кого в долгу? Вот пусть и раскошеливается! Знаешь, сколько стоит такая дверь? Знаешь? Я специально узнавала…
– Марта! Марта!
– И чтобы к ней больше ни ногой!
– Как же я буду выпрашивать у неё дверь? А?
– Ни ногой!Через месяц Марта улетела в Австрию, где ей предстояло обследоваться у лучших специалистов.
Только после того, как он остался один, Елисей понял, что Марта его жизнь превратила в ад. Очевидно, она принадлежала к тем людям, которым для полного счастья не хватает только тяжёлой, в идеале неизлечимой болезни: с её помощью терроризировать своих близких одно удовольствие. В этой ситуации она чувствовала себя, как рыба в воде. Быстро адаптировавшись, она превратилась в заправского деспота и стала повелевать Елисеем так, словно он, беглый каторжанин, был ей кругом должен, и теперь всю оставшуюся жизнь ему надлежало находиться у неё в услужении. Он мог разве что сменить одну тюрьму на другую, если повезёт, конечно.
Возможно, именно поэтому предстоящий суд Елисея не страшил; возможно, была ещё причина. Хотя шансы его попасть в другую тюрьму, надо отдать должное Злате, ухудшались день ото дня. Адвокат работал не покладая рук.
Вечером Елисей, как и обещал, зашёл к Злате на чай (собственно, последнее время он делал это каждый вечер, «по-соседски»).
Они быстро, без лишних слов и эмоций, обсудили мелочи, которые могли возникнуть в процессе судебного разбирательства. Злата ориентировалась в деталях не хуже адвоката. Видно было, что она принимала близко к сердцу эту несправедливость судьбы: как же так, благородную жертву перепутали с палачом!
Вообще, она была очень внимательна к деталям: на столе стояло то же печенье, которое вскользь похвалил Елисей, чай был заварен именно так, как нравилось Елисею (он бегло отметил отменное искусство подавать чай в меру крепким и горячим – и вот теперь всё повторилось точь-в-точь, как в прошлый раз). А самое главное – на ней было то самое облегающее платье в блёстках, напоминавших чешую золотой рыбки, платье, которое так понравилось Елисею, хотя он ни словом не обмолвился об этом. И вдруг…
– Нравится платье? – спросила Злата.
– Да, – сказал он, не поднимая глаз. Он никогда не смотрел на то, что ему очень нравилось.
– Почему же ты не смотришь на меня?
И Елисей покраснел как маков цвет: так он полыхал единственный раз в своей жизни – тогда, когда Марта сообщила ему о своей беременности. Странно, но только сейчас он с грустной обречённостью понял, что Марта откровенно соврала: она элементарно поймала карасика Елисея на голый крючок. Расчетливо и цинично. Раньше он боялся называть вещи своими именами так откровенно и грубо (нельзя, нельзя плохо думать о человеке, с которым бок о бок проживаешь свою жизнь: прежде всего, это неуважение к себе). Он приучил себя к мысли, что, скорее всего, не до конца постигает странные (кто поймёт женщин!) мотивы её поведения.
И вот сейчас, рядом со Златой, он почувствовал, что на свете есть другие женщины , по крайней мере, есть одна другая, которая не будет ему умышленно лгать, не станет своей болезнью корить направо и налево, заставлять при каждом удобном случае испытывать чувство вины. (Плохо так думать, но мысль отогнать было уже невозможно: у Марты действительно парализовало ноги или она симулирует болезнь?)
– Она превратила твою жизнь в ад? – спросила Злата, и Елисей вовсе не удивился её вопросу: он уже был уверен – она и есть другая , то есть нужная ему, его женщина, которая понимает своего мужчину без слов.
Поэтому он сказал не то, что должен был сказать приличный и воспитанный человек, не то, что должен произнести мужчина в его положении, не то, что ей приятно было бы слышать – словом, не то, что сохраняло бы дистанцию между ними.