В тот же вечер Фома решительно извинился перед Мадонной.
– За что ты извиняешься, Фома? В чем ты неправ?
– Я люблю тебя.
– Я знаю. За что ты извинился? За то, что принял меня за девку?
– Как ты могла подумать такое!
– Ты меня осудил, Фома. А я не сделала ничего плохого. Но ты облил меня грязью.
Фома молча разделся перед ней и упал на колени…
Долгожданное известие о том, что Фома собирается жениться на Мадонне, Мария и Адам встретили солидарно и сплоченно: в штыки.
Фома привык считать себя любимым сыном, и такого отпора и напора не ожидал. Выяснилось, что и ксендз, и православный священник также против этого брака.
– Признайся: ты спал с ней? До свадьбы?
– Нет! – твердо ответил Фома.
К тому времени Мадонна была уже беременна.
– Побожись!
Фома на секунду замялся.
– Почему вы мне не верите?
– Побожись! Не сходя с этого места!
– Богом клянусь, – тусклым, мертвым голосом сказал Фома.
– Тогда пусть она принесет справку от гинеколога.
– Мама, неужели ты не понимаешь, что это унижение для нее?
– А неужели ты, мой единственный сын, не понимаешь, что враньем своим оскорбляешь мать свою до глубины души? Вгоняешь родителей своих в гроб? Выбирай: или она – или мы. А с нами Бог!
Фома в одночасье слег и едва ли не окончательно лишился здоровья. Природу его болезни врачи определить не смогли: организм просто оказывался жить; в церкви ему становилось только хуже; в костеле он задыхался.
Мадонна тем временем родила мальчика.
– Ты ведь говорил, что не спал с ней! Ты Богом поклялся! Так? – с порога вопросила Мария Павловна.
– Так.
– Значит, твоя Анна оказалась блудницей. Пока ты болел, она зря времени не теряла. Отныне чтобы имени этой падшей в нашем доме не произносилось. Так, отец?
– Так! – ответил Адам Павлович.
– Имени Мадонны? – уточнил Фома.
– Она не Мадонна, а блядь! – с воодушевлением констатировала Мария Павловна.
– Так! – Адам Павлович остался верен себе и жене.
– А в непорочное зачатие, как я вижу, вы не особенно верите, – задумчиво произнес Фома.
Мать хлопнула дверью с такой нечеловеческой силой, что вполне получился гром небесный. Небольшой.
Через два года Мадонна вышла замуж за плотника, мастера краснодеревщика. За бездетного вдовца Карла. По слухам, непьющего.
Фома и не заметил, как и когда сделал свой второй выбор.
5
За окном размеренно сыпал редкий рождественский снежок; если долго на него смотреть, можно впасть в легкое оцепенение; но стоит сморгнуть, как оцепенение слетает, и ты, расколдованный, вновь открываешь сердце бесстрастно падающим хлопьям снега.
На коленях у Фомы лежит «Евангелие от П.П.».
По прочтении первых же страниц Евангелия, набранного на русском языке на компьютере в виде документа Word, становилось ясно, что перед читателем художественно обработанные протоколы допроса жителя Иудеи Иисуса Христа, подозреваемого в богохульстве, ереси и пропаганде взглядов, несовместимых с учением об истинной вере.
Изложено занимательно, читается как современный детектив.
Кто допрашивал И.Х.?
Эта библейская история хорошо известна. Понтий Пилат. «Евангелие от Понтия Пилата»?
Это было бы весьма соблазнительно; ясно, на какой источник не ссылался Мастер Булгакова, когда он писал свое Евангелие. Дело обстояло бы именно таким образом. Однако…
Однако в конце текста пунктуально помечено: «записано Публием П.».
И это не мистификация, какой в ней смысл?
Кто такой Публий П.? Секретарь? Помощник? Подосланный шпион? Честный малый, оказавшийся в нужную минуту в нужном месте? Нет, он оказался втянут в политику, случайностей тут быть не могло. Для кого-то было важно, чтобы именно глазами и ушами некоего Публия была зафиксирована та самая, волнующая всех людей доброй воли ситуация.
Кто такой Публий П.? Умный? Глупый? Старательный? Внимательный?
Читаем.
Насмерть перепуганный Иисус стоит перед грозным обвинителем.
– Имя!
– Мое?
– Мое – мне известно!
– Иисус!
Что за чертовщина! Это не продолжение текста Евангелия, тысяча извинений, это невольный возглас удивления. Бывают же на свете совпадения.
Далее идут вопросы, о которых нетрудно догадаться.
– Кто были родители?
– Мама была из Иудеи. Но кто она была по крови – неизвестно. Об отце я не слышал никогда, ни хорошего, ни плохого. Знаю только, что звали его Иосиф. Был он бандитом с большой дороги.
– Где живешь?
– Нигде. Я бродяга.
– Чем зарабатываешь на хлеб?
– По-разному бывает.
– Тебе повторить вопрос?
– Предсказываю. Могу изображать собаку, публике нравится. Иногда ворую. По мелочи. Как придется.
– Как зовут тебя твои подельники?
– Да никак.
– Прозвище есть?
– Собачий сын.
Тут Иисус осклабился.
– Терпеть не могу собак, – сказал обвинитель. – Любишь деньги?
– Люблю, кто же их не любит.
– Любишь женщин?
– Конечно. Кто же их не любит.
– Вино пьешь?
– Вино дорого. Жуем куриный помет вперемешку с известью. Ударяет в голову не хуже вина.
– В богов веришь?
– Не знаю. Никогда не думал об этом.
– Как ты думаешь, в чем тебя обвиняют?
– Не знаю…
– Ну! Сукин сын!
– Мы изнасиловали эту девочку втроем. Двух других я толком не знаю. Одного зовут Гестас, другого Варавва. Они предложили мне, я не отказался. Чего добру пропадать. Но мы ей заплатили! Клянусь левым глазом, правый уже плохо видит!
– Отец девочки убьет тебя, как только мы выпустим тебя на волю. Что ты думаешь об этом?
На это Иисус лишь шмыгнул носом.
– А что ты предсказываешь? Предскажи свое будущее.
– Меня повесят, – сказал Иисус. А затем вдруг добавил:
– Я люблю птиц.
И вновь осклабился.
Обвинитель минуту подумал.
– Ладно. Что такое истина? Кто кричал на базаре об истине?
– Истина? Никогда не думал об этом. Да и криков никаких не слышал…
Грозный обвинитель повел пальцем, и Иисуса вывели из просторной комнаты с высоким потолком, из которой была открыта дверь в сад. В эту комнату можно было попасть только из сада.
– Повесить его, – произнес обвинитель, думая о чем-то своем. – Через несколько дней. Когда точно, я укажу. По обстоятельствам. Хоть одно его предсказание сбудется в точности. Нельзя, чтобы человек вообще ничего не совершил в жизни. Изнасилования, как известно, не в счет.
Публий молча склонил голову в знак того, что он все понял и приказание обвинителя будет исполнено в точности.
– Но мы повесим не этого ничтожного человека, – сказал обвинитель, продолжая какую-то свою мысль.
Публий не выказал удивления.
– Мы повесим человека, который прекрасно отдавал себе отчет в том, что его представление об истине расходится с нашим. Мы повесим еретика и бунтовщика. Философа. Что ты скажешь на это? Мы раскроем заговор, мы совершим подвиг и получим за это награду.
И на это Публий промолчал, лишь слабой улыбкой дав понять, что он в состоянии оценить глубину замысла обвинителя. А возможно, и то, что он готов справиться с поставленной задачей. Судя по всему, обвинитель обладал немалыми полномочиями.
– Мы перепишем протокол допроса. За дело. Звать нашего врага, на плечах которого мы въедем в рай, будут – Иисус Христос, почему нет? Родом он из Назарета. Почему нет? Там у меня любовница, Сара, – пальчики оближешь. Это не для протокола… Прозвище его… Впрочем, это неважно. Назаретянин. Сойдет? Родители… Отец пусть будет плотником, по имени Иосиф, почему нет; мать… А вот мать удивит нас непорочным зачатием. Анекдот о непорочном зачатии я слышал от Сары. Со смеху умрешь! Потом расскажу. Чудесное зачатие, записано со слов Иисуса Христа, который мнил себя сыном Божьим. Сын Бога! Кто же тогда кесарь? Никто? За одно это Иисуса стоит распять. Но это будет самое невинное из его преступлений. Самое главное… Самое главное будут поучения от имени Бога. Не убий, не украдь, не прелюбодействуй, что-нибудь из банального, всем давно известного, но непременно от имени Бога. Набери пунктов десять-одиннадцать. Дай краткий комментарий. Понимаешь? Пусть наш герой произнесет эту проповедь откуда-нибудь сверху. С крыши дворца, что ли, с вершины холма. Может быть, ночью. При полной луне. Этого кощунства – врать от имени Всемогущего Бога – ему не простит никто. Времена фараонов прошли. А мне надо кощунство, мне надо вытравить ересь в провинции на корню. Вот он и будет у меня еретиком. Что еще? А, вот! Непременно вставь в его проповедь сюжетец, где добро побеждает зло. Особенно с возрастом, скажу я тебе, хочется быть добрым. А почему? Потому что много крови на каждом. Иногда ищем смерть, сами того не зная. Иногда тошнит от себя самого. Гм-гм. Что еще? Да, окружим его толпой учеников – это уже будет секта, это серьезно; еще не заговор, но уже не шутки. Заговор – себе дороже, скажут, что я прозевал; заговор в зародыше – это то, что нужно. Внедрим в их окружение нашего человека. У нас есть один такой. Зовут Иуда. Вот он нам и выдаст Иисуса. Убедительно? Комар носа не подточит. Иуде дать соответствующие инструкции. Да, надо рассказать ему как выглядел Христос, а еще лучше – показать важного государственного преступника, если успеете, конечно. Показания Иуды могут проверить. Если Иуда начнет путаться… Сами знаете что делать в таких случаях. Иуда любит деньги, женщин и вино. Отравить или убить его – раз плюнуть. Что еще?
Ты что-нибудь слышал о Сократе? Ничего? Это не для протокола… Был такой мудрец в Греции. Он учил людей жить. За это его казнили. Выдвигал слишком завышенные требования. Честно говоря, думал о людях лучше, нежели те того заслуживают. Не написал ни строчки, но считался главным философом в Греции. Да и мы не поминаем имя его всуе. Исключительно с пиететом. Следишь за мыслью? Главный мудрец! А почему? А потому что принял смерть за свои убеждения. Выпил яд, но не отрекся от своих слов. Смерть сделала его бесс