– Спасибо, рыба моя, оставь нас, нам необходимо поговорить, – тихо изрек Николай Степанович, и Маргарита Ярославовна, дав понять, что долгожданный каприз ей в радость, с благоговением приложилась губами к лысому темечку мужа ненаглядного.
– Конечно, мой падишах, – произнесла она вроде бы со счастливым смехом. («Ну, почему «вроде бы»?» – сердился на себя Васёк.)
– Ах, ты, проказница, – ласково сощурился «падишах», и по лицу его на самом деле лунным бликом скользнула восточная умиротворённость. (««Проказница»: разве это не вычурно? Ладно, зависть – плохое чувство… А «падишах»? Ладно, ладно…») Во всяком случае, к его теперешним манерам и расслабленным модуляциям кальян был бы весьма кстати. Однако Язычник безжалостно относился к порокам, разрушающим тело: в частности, не курил.
И Васёк никак не мог отогнать от себя картинку-наваждение (одна из причинок погрозить себе пальцем): он ясно представлял себе, какая ночь любви ожидает сегодня супругов. Маргарита ведь с намерением прижалась спелой грудью (какой умопомрачительный каньон меж двух вершин, узкий, глубокий, манящий) к плотному корпусу Язычника (фамилия мэтра стала для студентов и аспирантов кличкой, и они отделяли прозвище от фамилии неуловимой для постороннего уха интонацией).
И это был самый чувствительный упрёк Василию Робертовичу. Его жена, Машка, на год младше его, но на три опытнее по-житейски, уже месяц не подпускала запутавшегося в принципиальности Васька к своему телу. Васёк не завидовал, нет; ему было обидно.
– За отношения мужчины и женщины отвечает тот, кто умнее, следовательно, сильнее, – то есть, мужчина, – произнёс куда-то вверх Язычник сразу после того, как Маргарита закрыла дверь кухни, – уже другим, окрепшим голосом. – Согласен? Значит, все претензии к тебе. Бить жену не пробовал?
– Как бить? – изумился Васёк, находившейся под противоречивым впечатлением семейной идиллии, которая придавила все его жизненно важные центры, словно могильная плита.
– В торец.
– В торец?
– Ага. Фэйсом об тэйбл, если по студенчески, – уверенно ответил Язычник, виртуозно управляясь с отбивной.
– Нет. Не пробовал. Боюсь, это не мой метод.
– Напрасно боишься, Спиноза подрастающий. Иногда этого вполне достаточно, чтобы решить все межличностные и межполовые проблемы на несколько лет перёд. Становится шёлковой. А иногда – уроки приходится повторять, неделями неутомимо чередуя кнут и пряник. Укрощение – это творческий процесс. Здесь необходимо такое чувство меры, что ювелир отдыхает. Это я, Фаберже от педагогики, говорю тебе. И, заметь: приличный человек получает удовольствие не от процесса, а от результата. От процесса получают удовольствие те олухи, которые не способны добиться результата. Может, ты хочешь возразить мне: дескать, танго всегда танцуют двое… Возрази. Сейчас твой ход.
– Вам трудно возражать. Но я попытаюсь. Тут, по-моему, не в танго дело. Не хочу я никого укрощать. Укрощение – это форма обоюдного унижения. Женщину я унизил бы своей силой, а себя – тем, что бью слабого, то есть, собственной силой же.
– А вот это уже серьёзная методологическая ошибка, Сократик. Ты ешь, ешь. На салатик наваливайся, давай. Это витамины. Тело надо уважать. Здоровый дух требует здорового тела, хотя в здоровенном теле редко поселяется здоровый дух…
– Да у меня с аппетитом что-то последнее время стало неважно.
– А вот это плохо. Это хуже всего. Значит, система «тело-душа-дух» разбалансировалась. Наблюдаются признаки деградации. Энтропии. Где-то даёшь слабину, старина.
Васёк согласился с этим про себя, но даже головой не кивнул. Принял такие меры предосторожности – на всякий случай (уже безо всякого недовольства собой).
– Духовная власть, власть разума, – всегда реализуется через власть психологическую и физическую. Тело и душа – проводники высшего начала в жизнь. Иначе – капитуляция духа. Духовная власть, в конечном счете, – это высшая ответственность. Постулат правильный?
– Кажется, правильный.
– И краеугольный, заметь. Ты в ответе за тех, кого вынужден подчинять или «приручать», как неверно выразился оригинал (что делает его большим оригиналом, между нами), – ради их же и своего блага. Ради блага всех обитателей Земли. «Приручать» – это гуманитарный сироп, «подчинять» – точное определение сути отношений со слабой половиной человечества (к этой половине, между прочим, относится девять десятых всех граждан и гражданок мира). Тебе дана власть, ты, умный мужик, наделён ею по праву рождения, а ты делаешь вид, что не наделён. Тем самым ты, именно ты, и никто другой, провоцируешь бунт, бабий бунт, во вверенном тебе царстве. И ты этот извечный бессмысленный бунт незамедлительно получаешь. Кто виноват? Ты виноват. Бунтует женщина – бунтует психика. Какой с них спрос? Какой спрос с ураганов, штормов, землетрясений, потопов, дураков? А ты собираешься объяснять что-то женщине, этой чудной стихии, которая к тебе за тем и «прилепилась» (а люблю Библию, эту сказку сказок), чтобы ты взял на себя ответственность. Зачем ты вообще занимаешься философией, Василий? Не смеши меня.
Васёк молчал. Всё было правильно, и чётко, и даже глубоко, на первый взгляд, – но соглашаться с этим не хотелось. И вовсе не из упрямства, а из…
Васёк называл это «инстинктом любви к истине». Картина была правильной, но не многомерной. Не космической. Не вселенской. Чего-то не хватало. Васёк не знал, чего именно, но ему уже доставало разума и чутья (спасибо лекциям Язычника!) не спешить признавать себя виноватым только на том основании, что ты не можешь сию секунду возразить оппоненту. Возможно, не хватало банального жизненного опыта. Но вот сейчас он и получал этот – так необходимый ему – жизненный опыт. За этим, наверное, он и пришёл к профессору. За чем же ещё?
– Мужчина – это человек, который способен совершить поступок. Женщина – это человек, который не совершает поступков.
Язычник уже расправил плечи и, подминая под себя всё внимающее ему железной логикой, развернул тотальное наступление по всем фронтам. Это был его фирменный лекторский стиль. Серия блистательных фокусов. Блиц криг. Соглашались даже его противники, не в силах стряхнуть с себя наваждение.
– А поступки – это способ реализации власти духовной. Поступки мужчины так или иначе связаны с насилием. Хоть что-нибудь в природе или в жизни человека способно обойтись без насилия? Оглянись вокруг, милый человек, подумай хорошенько и приведи хотя бы один пример, за который самому было бы не стыдно. Все воюют со всеми. Каждый стремится одолеть каждого. Комары, крокодилы, цезари… Все. Более того: человек человеку волк – это фрагмент истины; тот, кто осмелится раскрыть глаза, увидит, что люди прячут от себя за иконами: ты сам себе лютый враг, если ты нормален. Отсюда следует: если ты себя ежедневно не встряхиваешь за шкирку, не тычешь себе в торец бейсбольной битой, то начинаешь деградировать. Хорошая трепка – это отличная профилактика. Надо твёрдой рукой травить псов разума на лис лени. Тогда будешь в отличной форме.
По какому-то ещё не вполне ясному для себя соединению мыслей, которые, как разброс стекляшек в калейдоскопе, приняли даже эстетически впечатляющие контуры причудливой системы, Василий Робертович спросил, непокорно сгибая голову:
– Поэтому вы разгромили мою статью и целый раздел моей диссертации? В профилактических целях? По-моему, вы не поняли, о чем там идет речь. Я настаиваю: моя концепция оригинальна: «Игра как объект философского отношения». В строгом соответствии с названием диссертации я пытаюсь определить суть феномена, который обозначен символом «игра». Игра – это правила, по которым псы и лисы выстраивают отношения, сами того не ведая.
– А по-моему, ты упорно не понимаешь главного: я всегда должен быть прав. Иначе ты не защитишь свою блестящую диссертацию – и не потому, что я стану тебе мешать, боже упаси; потому, что твоя концепция пока не к месту и не ко двору. Запомни: диссертация – это не способ открыть нечто новое; это способ скрыть то, что ты открыл. Да, да, именно так. Защитишься – и только потом можешь позволить себе некоторую дерзость: намекнуть на свои прозрения. Истина всегда губит тех, кто её находит, так или иначе – губит. Чтобы уцелеть, надо преподнести истину психологически тонко – в нужное время, в нужном месте, нужным людям, в нужной дозе. Ты же в социуме обитаешь, среди глупых людей. Надо манипулировать бессознательным, этим «разумом» масс. Без этого законы разума – ничто. Ради твоего же блага я и побил тебя. Ради блага жены я бью её. Бью детей ради их блага. Бью себя – чтобы остаться самим собой. Бью…
В этот момент дверь на кухню осторожно открылась, и из-за косяка, через паузу, показались две детские головки: мальчика, сверху, и девочки, снизу.
– Мы пришли сказать «спокойной ночи», папа.
Дети были очаровательны своей непосредственностью, как все здоровые, ухоженные, воспитанные дети; но в данном случае непосредственность сказывалась в том, что они, выдавая взрослого, выставляли страх, замерший в их светлых глазах.
– Рита, где ты там, забери детей, не прячься! Я сам сейчас приду к ним. Поправлю одеяло и пожелаю спокойной ночи. И впредь никогда не мешай мне, Рита. Никогда. Ты поняла?
– Да.
– Не слышу.
– Да, я поняла.
Маргарита Ярославовна стояла позади детей – руки по швам, как и у них.
– Иди, Рита.
Новые впечатления охватили душу Васька, однако опытный Язычник не оставлял ему времени на то, чтобы опомниться и перегруппировать силы, заключённые в клеточке космоса, которую философия окрестила «тело-душа-дух».
– Думаешь, чем ты меня задел, Вася? Да я был точно такой, как ты сейчас, а стал таким, каким стал. И это не случайно, это не мой путь, который должен стать твоим по моему педагогическому капризу. В моём духовном становлении отразился всеобщий закон. Значит, и в твоём отразится. Закон! Дао!
Николай Степанович оседлал своего любимого конька, обуздать которого дано не многим: универсалии, всеобщий закон.