Это я произнес неожиданно для себя. Но я вложился в слова, которые, оказывается, выстрадал, поэтому произнес их тихим голосом.
– Да ладно, – сказал Степан. – Можно подумать, ты не эгоист. И мама эгоистка. Все эгоисты. Все только и носятся со своим я. Вот ты даже не спросил, как прошла премьера…
Было видно, что мои слова его не задели.
Спектакль назывался «Я и другие жители Земли». Степан сам поставил его и сыграл главную роль. Можно не сомневаться, успех был шумным.
– Розы тебе перепали на премьере?
Он сделал жест, означающий «да ладно», из которого торчал шип «какая разница?» Он был талантливый актер, в этом я не сомневался.
Он – я ощущал это всеми фибрами своего «Я» – судил меня с позиций своего маленького «я», уютно вписавшегося в мироощущение своего поколения, девизом которого стало «не бери в голову». Это было фатально и неисправимо. Я терял своего сына. Я перешел за черту. Пятьдесят лет, что вы хотите. После пятидесяти все другое. Верно, доктор Коврик?
Отец тоже никогда меня особо не понимал, он все проблемы объяснял по-своему: «Эх, развалили страну…» Но в той ситуации мне было легче: я был умнее отца, следовательно, ответственность за наши отношения лежала на мне.
Иметь глупого сына, который считает себя умным, – это совсем другое. Это наказание. Кара.
Возможно, издевательство.
А возможно, месть.
Или – всего лишь плата за роскошь быть «Я».
Мог ли я не записать рассказ, сотворенный самой жизнью, – я, которому сам бог велел взяться за роман «Автобиография» (это я давно решил)?
Это должно было случиться рано или поздно.
Случилось слишком рано.
Так мне и надо?
26-27 марта 2011
IV. Короткие новеллы
Из-за денег?
– Из-за денег?
В глазах Виталия Савельевича застыл ужас страха смерти, смешанный с ужасом только что открывшейся бессмысленности жизни.
В этот момент сын – стеклянные глаза, чужое медвежье выражение, давно уже приросшее к лицу, – безо всяких сантиментов сбросил отца с балкона восьмого этажа, словно отслуживший свое мешок с мусором.
Виталий Савельевич, приличный виолончелист, из чувства внутреннего протеста даже не стал сопротивляться. Он кулем перевалился через крашеные прошлым летом желтые перила и – «перед ним пролетела вся жизнь его».
На самом деле он испытал краткое недоумение, не более того. Он даже не осознал, что перед его «мысленным взором» как одно мгновение в деталях пробежала вся жизнь. Он не заметил этого. Он просто упал и разбился «вдребезги напополам», как выражался его приемный сын Денис.
– Уважать ребенка – не уважать себя, – говаривал папаша маленькому Виталию. Как в воду глядел.
2009
Искусство ненавидеть себя
Я всегда считал, что нет ничего проще, чем ненавидеть себя; я считал, что гораздо сложнее любить себя.
Вообще любить сложнее, чем ненавидеть.
Но Вика сказала мне:
– Сначала научись любить себя. После этого, возможно, поймешь, что значить ненавидеть себя. А уж потом, может быть, сообразишь, что твое отношение ко мне… Это, к сожалению, даже не эгоизм; это черт знает что… Это… деревянное равнодушие. Ты не умеешь любить или ненавидеть. Ты не способен испытывать чувства. Понял? Так вот – начни с себя…
– Ага. Спасибо. А ты, Вика, можешь сказать о себе, что ты эгоистка?
Она задумалась.
– Да, могу. И для меня любить – значит, с удовольствием переставать быть эгоисткой. А с тобой мне хочется быть эгоисткой еще больше.
– Значит, ты меня не любишь?
Она задумалась.
– Наверное, нет. Если бы любила, я бы перестала быть эгоисткой. А мой эгоизм только усиливается. Значит, не люблю. Логично?
– Я слышал, любовь и логика не совместимы. Где любовь, там нет логики. Когда любишь…
– Правильно. Вот я тебя не люблю – поэтому логики сколько угодно.
– Я не это имел в виду… Твой эгоизм усиливается, но это не показатель отсутствия любви. Возможно, это как раз показатель любви. На самом деле, ты, может, и любишь меня, только сама еще этого не знаешь.
– Какого ты о себе мнения… Да ты, как я погляжу, конченный эгоист.
– Пожалуй. Как и ты. Только я с удовольствием перестал им быть. С тобой. А ты приняла это за равнодушие.
– Ты поставил меня в тупик. Ты хочешь сказать… Подожди, давай еще раз сначала.
– Ага. Только я тебя перед этим поцелую.
– Зачем?
– Вот видишь: опять не дружим с логикой. Корявенький ответ. Его подсказал тебе глупый амур. А затем, что я не собираюсь ненавидеть себя.
– Отчего же?
– Оттого, что я тебя люблю.
Она задумалась.
– Тогда целуй.
– А мое деревянное равнодушие тебя не покоробит?
– Не будь таким занудой. Я могла и ошибиться… Давай, целуй.
Я поцеловал Вику – и сразу после этого почувствовал прилив ненависти к себе.
Через день ко мне вернулась любовь к себе.
А еще через день я понял, что не люблю Вику.
Просто потому, что я ее не люблю.
29.11.08
Капли молока
– Бабушка, смотри – капли молока! – свежие глазки подвижной девочки лет двенадцати оживленно забегали.
– Где? – поправляя очки, строго поинтересовалась старенькая запыхавшаяся бабуля, годящаяся своей внучке в прабабушки.
– Вон, смотри, на полу!
– Ага, молоко. Кто-то разлил.
– Ага. Из дырявого пакета. Как ты думаешь, кто разлил?
– Не знаю, – протянула укрощавшая дыхание бабуля, однако, призадумавшись.
Ветхая бабушка и напоминающая ее близко посаженными глазами девчонка с косичками только что вошли в троллейбус. Действительно, на платформе («на полу!»), прагматично обтянутой ковриком из черной рифленой резины, расплескалось белое молоко.
Я смотрел на них с таким же интересом, как они на капли молока.
– Смотри! Быстрее! – воскликнула внучка, тыча пальчиком в окно.
– Что такое? – сосредоточилась бабушка.
– Видишь собачку? Я хочу такую же.
– Собачку?
– Ага.
На следующей остановке выходило много народу, в том числе я и бабушка с внучкой. Теперь они обсуждали уже стильный объект (лицо двигалось как-то отдельно от щуплого туловища: мужественный массивный подбородок (Челюсти!) был свиреп сам по себе, однако нависшая над узким лбом мягкая челка, закрывающая один глаз, парадоксально делала носителя челюстей безобидным персонажем мультика), проплывавший справа от них. Казалось, бочком движется человек в маске.
Навстречу бабушке с внучкой, лоб в лоб, быстро двигались молодые люди, предположительно он и она (бусы, четки, серьги, стрижки на обоих или обеих дезориентировали); они тоже бурно что-то обсуждали. Я остановился и замер: впечатление было такое, что столкновение парочек неизбежно (хотя вокруг был даже не тротуар – просторная площадь, только стайки людей там-сям). В самый последний момент молодежь, передумав идти на таран, словно два стрижа резко заложили вираж влево, едва чиркнув локтями по буклям бабули.
Ни те, ни другие, кажется, даже не заметили этого.
Мир и гармония царили вокруг.
Я стоял и смотрел истуканом вслед сначала одним, потом другим.
Потом посмотрел на себя со стороны и увидел: я стоял один немым вопросом посреди огромной площади, по которой в разные стороны струились редкие потоки людей. Изредка они сливались, а затем, отпрянув, опять держались своего, заданного инстинктом, направления.
20.05.2010
Леди в голубом
– Я позвонила сказать, что у нас ничего не получится.
Я не спешил с ответом, а она, судя по всему, не собиралась комментировать сказанное. – А могло что-нибудь получиться? – спросил я приличия ради: все-таки мяч был на моей стороне.
– Наверное, могло… – вздохнула я. – У меня уже две ночи бессонница. Становится страшновато. С вами невозможно никого сравнивать. Но не стоит дразнить судьбу.
– Думаете, не стоит?
– Я не знаю…
Чувство мои перепутались, и я с трудом улавливал главное ощущение: судьба соблазняла меня, а я не готов был к такому искушению. С каждым часом мне все труднее было выдерживать мужественную генеральную линию: независимость прежде всего. Иногда чудилось, что это линия слабости. Мне эта женщина показалась уверенной в себе и знающей себе цену.
Мы были едва знакомы с ним, однако испытали мгновенную симпатию друг к другу. Непреодолимую. У меня уже был грустный опыт по поводу того, насколько обманчивы чувства, и потому я, казалось бы, должна была начать с обоснованных сомнений: стоит ли направлять отношения в рискованное романтическое русло?
Но я отчего-то поддалась другой волне.
Мне не было стыдно; но я была уверена, что отсутствие стыда он не поймет как бесстыдство. Не знаю, кого я больше испытывала: его или себя?
Себя, конечно; он производил впечатление мужественного и надежного.Любовь?
О любви никто не говорит; это нечто другое, какой-то иной жанр общения. Она – тонко чувствующая женщина, несомненно, а я – ценитель этого редкого женского дара. Вот и все.
Но странно: наши возможные отношения могут только навредить нам.
А если их исключить – то становится грустно. Как будто тебя обделили.Любовь? Я не готова. Я не остыла ещё от прошлого и не знаю, какого будущего желаю для себя. Мужчин побаиваюсь, женщин не понимаю.
Позавчера мы всего час ехали вместе в пустой вечерней электричке. Она была в голубом платье, которое подчёркивало очарование невыразимо прекрасного тела недавно родившей молодой женщины. С ней была дочь, крупная девочка на вид около двух лет.
Я заглянул ей в глаза и произнес речь, удивившую меня самого:
– Ребенка, дитя природы, уважать нельзя; можно уважать в нем будущую личность – то есть уважать в нем самого себя. И ребенок ориентируется именно на то,