кто его уважает и как он это делает. Собственно, в этом и заключаются процесс социализации и суть воспитания.
Масштаб личности воспитателя становится решающим фактором, именно он программирует и формирует масштаб личности ребенка; а кем станет уважаемый воспитанник (перерастет ли он этот формат или не дотянет до него) зависит в том числе и от его природных данных.
Странно получается: уважать ребенка – не уважать себя. Вы согласны?В ответ я достала свою налитую красивую грудь и стала кормить Машку. Сначала он из чувства приличия отвернулся, а потом не отрываясь стал смотреть, как Машка, причмокивая, терзает мой сосок.
Она смотрела на меня, сжимая ладонью волнующую красивую грудь.
– Сколько вашей дочке? – спросил я, не зная, как себя вести.
– Год и девять месяцев, – сказала я, не отводя глаз. – Вы не любите детей?
Вдруг он наклонился ко мне и взял мою грудь в свою ладонь. Машка продолжала сосать, а я испытывала… Сладкий, сладчайший стыд и желание отдаться здесь и сейчас. Наверное, я рождена была русалкой. Или ведьмой.
– Упругая…, – сказал я.
– Нет, уже не то. Раньше была лучше, – честно ответила я.
Я просунул руку под легкое голубое платье и погладил её бедро. Быстро добрался до трусиков.
Я отвела его руку из последних сил.
Она решительно убрала мою руку и стала смотреть в залитое электрическим светом окно, в котором отражались наши фигуры и лица. Выражения глаз было не разобрать.
Я дал ей номер своего телефона и, не прощаясь, вышел из вагона.
Я набрала его номер.
Машка спала.
Я была совершенно обнаженной.2008, апрель 2010
На языке яган
– Все это безумно сложно! – проворковал Младший брат, недавно закончивший школу.
– Да уж ты потрудись, объясни, – как всегда, скептически молвил Старший брат.
Младший говорил долго, он находил точные слова для передачи сложных душевных движений, оттенков, бликов, при этом он мычал, восклицал, прищелкивал языком и кончиками пальцев, глаза его блестели – и всякому видно было, что он говорит языком сердца, языком первой любви.
– Все это безумно сложно! Это неописуемо! – заключил Младший брат.
– То, что невозможно передать словами, ясно даже дураку, – возразил Старший брат. – Или собаке.
– Что ты хочешь сказать? – Младший брат находился в том возрасте и в том состоянии, когда чувства его кипели, и обидеть его было легко. Старший знал это, поэтому хладнокровно добавил:
– «Это неописуемо!» – сказала маленькая собачка, обходя баобаб.
– Сам дурак! – парировал Младший.
– Согласен, – с чувством кивнул головой Старший. – Я хочу сказать, что твои переживания на языке племени яган, что обитает на Огненной земле (Чили, Южная Америка, у кого плохо с географией), описываются одним словом: мамихлапинатапаи.
– Как?
– Mamihlapinatapai, – уточнил Старший.
– Опять что-нибудь про баобаб?
– Слушай внимательно, индеец. Это слово, которое я настоятельно рекомендую тебе взять в репертуар, означает примерно следующее: «взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого в том, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым».
– Круто! Это как раз то, что я хотел донести до тебя!
– А я о чем! Такие же губошлепы, как и ты, в школе не учились, письма не имеют – а чувствуют то же самое. Я же говорю: то, что невозможно передать словами…
– Да ладно! Ты хочешь сказать, что мои чувства весьма просты? Примитивны? Мне кажется, они огромны, беспредельны! Я чувствую себя человеком! Если ты не испытывал что-то подобное, ты не поймешь! И твой ум тебе не поможет! И лучше быть Моськой, чем толстокожим слоном!
– Разумеется, твои чувства просты, чисты, наивны. И беспредельны. Это нормально. Это хорошо. Первый опыт чувств – это своего рода шок. И жалок тот, кто его не испытал, а также тот, кто его испытывает. Ибо ты сейчас способен говорить исключительно на языке яган, на языке чувств – и это плохо. Вот я, переживший первое чувство, тебя способен понять, а ты меня нет.
– Я и не хочу тебя понимать!
– Совершенно верно. Не хочешь – и не можешь, что гораздо хуже. Я говорю на русском – а ты на яган. Я чувствую себя личностью, а ты всего лишь – человеком.
– Как это – всего лишь? Я – человек! И это звучит гордо. Только влюбленный имеет право называться человеком!
– Это звучит примерно так: мамихлапинатапаи.
– Зато мы дети Солнца! И нам нравится быть детьми, радоваться жизни, а не ворчать: личность, личность…
– Это замечательно, конечно. Только вот неувязочка настораживает: человечество сегодня говорит на твоем языке, на языке яган. Пароль – mamihlapinatapai. Судьба Земли в руках детей. Способных понимать лишь язык чувств. Только и слышишь: язык чувств не требует перевода, он понятен всем. Ура. Язык разума тоже понятен всем без перевода, однако нет пока такого языка. Все говорят на яган и переводить приходится с языка психики на язык сознания. Знаешь, как будет на языке яган «умное, зрелое чувство к очаровательной женщине, способной оценить достоинства мужчины как существа культурного, выделившегося из натуры»?
– Как?
– Никак. Нет такого слова. А знаешь, как будет счастье? Свобода? Закон?
– Что, нет таких слов?
– Нет, все гораздо безнадежнее: нет таких понятий, и не будет. За ненадобностью. Детям, или, как ты изволил выразиться, человекам они не нужны. Неописуемо…
– Что же мне теперь делать? Перестать быть человеком? Отказать от любви? Ни за что на свете!
– Ну, вот и молодец. Ты на верном пути. Идешь по стопам брата. Ведь поумнеть способен только тот, кто не отказывается от любви.
– Как это? Не понял.
– Подрастешь – поймешь.
– А человечество подрастет?
– Сначала надо перейти на язык сознания, на язык культуры. А там посмотрим.
– А где учат твоему языку? В университете, который ты закончил?
– К сожалению, нигде.
– А как называется твой язык?
– Русский. Или французский. Или английский, да мало ли…
– Так ведь и я говорю на русском! И на английском. Без словаря. Свободно.
– Нет, ты лопочешь на яган, детка. С русским акцентом.
– Опять переходишь на личности?
– О, мы уже слово личность освоили.
– Я имею в виду в хорошем смысле «на личность». Короче, ты меня понял.
– Я-то тебя понял. И как ее зовут, Ту, Которая желает, чтобы ты стал инициатором?
– Лена! – закатил глаза Младший брат. – Волшебное имя!
– Главное, редкое, – согласился Старший.
– А твою девушку как зовут?
– Оксана.
– Тоже хорошее имя.
– Имя как имя. Дело не в имени…
– А в чем?
18.07.2011
Первая фраза
«Дверь отворилась с протяжным скрипом, напоминающим сладострастно-изумленный женский вздох».
Я написал эту первую фразу, слетевшую, как и положено, откуда-то ниоткуда и зацепившуюся за кончик моего пера, и «задумался» (то есть «забродил» ощущениями, открыв свое сознание всем ветрам и веяниям).
Прошло какое-то время – ничего не менялось. На чистом листе красовалась только эта первая фраза. О чем писать дальше – неизвестно.
Откуда-то из ниоткуда не поступало никакой информации.
Но фраза, словно начало или конец клубка, не давала покоя. Какая-то богатая, мерцающая клочками смыслов и ощущений фраза. Чертовщина, однако. Пытался приладить ее и так, и этак, однако ситуаций под нее не находилось. Но если эта фраза про дверь была ключом, должна же быть и дверь в события.
Фраза могла быть ключом в чье-то прошлое. Или будущее.
И вот уже несколько красавцев героев примеривали на себя разные легенды. Отчетливо вижу: набриолиненный молодой человек (слащавый брюнет, разумеется) лет тридцати спешит на свидание. Ему жаль, что его модные лакированные туфли слегка припорошила пыль (хотя он аккуратен, переступает, словно кот, с булыжника на булыжник; откуда взялась проклятая пыль южной ночью?). Его ведет эта фраза, призывно ведет куда-то по узким лабиринтам древнего города. Он уже слышит этот волнующий звук тяжелых завесов…А вот стареющий мачо поворачивает рано поседевшую голову на едва слышное пение массивной двери. Где он? В холле гостиницы?
Возможно.
Тут следует описать его молодые глаза…А вот юноша, которому женские вздохи чудятся отовсюду. Он вздрогнул и смотрит на приоткрывшуюся дверь: что там? Кто там?
А вот я сам, тоскующий по идеалу. Передо мной чужая дверь с глазком. Меня долго рассматривают. Я переминаюсь с ноги на ногу.
Кончилось тем, что я набрал номер Веры: муж её был в командировке. Заполночь – самое время.
Следующим вечером в моем воображении ни с того ни с сего стал рождаться диалог.
– Как дела?
Я на секунду задумался и, чтобы отвязаться, избрал проверенную тактику:
– Спасибо. По-разному плохо.
– А что случилось?
– Начну, пожалуй, с болезни жены…
– А сами вы здоровы?
– Нет, пожалуй, не совсем. Не совсем… Начну с печени. Видите ли…
Сработало. Я опять один.Кончилось тем, что я набрал номер Веры.
2009
Персонаж
Сразу после 50 я стал чувствовать себя персонажем какой-то истории, возможно, небезынтересной, по-своему увлекательной, у которой, однако, предопределён был нелепый финал.
Я раздвоился, но это раздвоение не носило характера нового способа познания, как это бывало у меня раньше. Я вступал в диалог с самим собой – и всегда, смещая точки зрения, открывал для себя многогранность объекта, что только усиливало мой познавательный аппетит.
На сей раз всё было совсем не так.
Восприятие жизни со стороны стало превалировать над восприятием изнутри. Казалось бы, это я уже проходил. Совмещаем обзор и получаем… что?