— Что тебе на это сказать, — наконец заговорил Стас. — В общем-то, я все это знаю. Пожалуй, не так подробно, как ты сейчас рассказал. Все это, как я понимаю, не имеет прямого отношения к нашему поезду и черепу в нем.
Разве что Калачакра… Тут на самом деле есть над чем подумать. Но индийский культ здесь ни при чем. То есть он был как бы отправной точкой во всей этой истории, но… с попаданием черепа в поезд все обернулось совсем другой проблемой. А элементы времени или божества, управляющие временем, есть практически у всех народов.
— Например? — с любопытством спросил Юра.
— Пожалуйста. Начнем почти с того же, что и ты. В мифологии тибетского буддизма есть символ Мандала — «круглый», «диск», «кольцо», «совокупность»…
Внешнее кольцо Мандалы разделено на двенадцать нидан, моделирующих бесконечность и цикличность времени. Так сказать, круг времени, в котором каждая единица определяется предыдущей и определяет последующую. Мандала, так же как и Калачакра, несет определение зависимости между типом поведения человека и ожидающим его в новом рождении воздаянием. Также на Тибете есть богиня Лхамо — хозяйка судьбы и времени. Ее облики — черное скелетообразное существо и темно-синяя, устрашающего вида всадница на трехногом муле. В ее свите боги четырех времен года.
В Монголии Охин-Тенгри — гневное воплощение богини Цаган Дар-эке. Она связана со смертью и загробным судилищем и наделена функциями божества времени. Ее сопровождают богини четырех времен года или судьбы… В буддийской иконографии это существо очень устрашающего вида.
В Китае Тай-Суй — «великое божество времени». Тай-Суй соответствует планете времени — Юпитеру, совершающей почти двенадцатилетний цикл обращения вокруг Солнца. Изображается с секирой и кубком или копьем и колокольчиком, улавливающим души. В подземной мифологии почитался главой управления временем и временами года. Противодействие ему, равно как и попытка приобрести его расположение, приводят к несчастью. приводят к несчастью.
— Получается, все игры со временем, независимо от того, чисты помыслы или нет, приводят к печальному концу, — сказал Юра.
— Именно так, — согласился Стас. — И это еще не все. У финикийцев был Илу, или Элим, он же Элохим (на иврите). Древнесемитское верховное божество.
Как владыка мироздания, создатель вселенной, протяженной во времени и пространстве, Илу — отец, царь годов. Схож с «Рибоно шел олам» — владыкой вечности в иудаистской мифологии.
В римской мифологии Ангерона — богиня, изображенная с прижатым к губам пальцем. В наше время ее рассматривают как богиню смены времен года.
В греческой мифологии Эон — «век», «вечность», персонификация времени.
Означает очень продолжительное, но принципиально конечное состояние времени и всего мира во времени. Вся история человечества составляет один Эон.
В грузинской мифологии есть Бедис Мцерлеби — «пишущий судьбу». В мире усопших он следит за временем жизни человека на земле в соответствии с «Книгой судеб». Если по ошибке ему попадается душа, срок жизни которой на земле еще не истек, то он сообщает об этом повелителю загробного мира, и душу возвращают телу. Доживать отпущенный срок.
У иранцев — бог Зерван. Персонификация времени и судьбы. Он существует как бы изначально. В «Гимне вечного времени» сказано, что Зерван могущественнее добра и зла. Ход борьбы добра и зла и все, что происходит в этом мире, в том числе и человеческая жизнь, предопределены. Его последователи рассматривают мир как владения князя тьмы.
В Египте Хонсу — «проходящий». Бог луны. Также имел функции бога времени и его счета. Тот — «владыка времени». Бог мудрости, письма и счета. В эллинистический период ему приписывалось создание священных книг. В том числе и «Книги дыхания», которую вместе с «Книгой мертвых» клали в гробницу.
Кстати, в «Книге мертвых» его изображали около весов записывающим результат взвешивания сердца. Татенен — бог земли, сотворивший из первобытного хаоса мир, богов и людей. Он же — бог времени, обеспечивающий царю долгую жизнь.
У алхимиков в почете был Ороборос — символ в виде кольца…
— Слушай, — перебил его Юра, — откуда ты все это знаешь?
— Хм-хм. Я археолог, историк, — ответил Стас. — Вся история, по большому счету, это миф. Или, по крайней мере, станет им через какое-то время.
— Честно говоря, — сказал Юра, глядя перед собой, — я и сам не знаю, какие выводы можно сделать из того, что я нашел. — Он повернулся и посмотрел на Стаса. — Просто столько всего открылось, чего раньше не знал, и везде присутствует понятие времени. Как будто есть какая-то закономерность, а я ее не вижу. Вообще, я надеялся, что ты мне поможешь разобраться.
— Нужно подумать. Может, что-то и придумается. Хотя, конечно, я считаю, что культ, в котором участвовал Лукавский, малоизвестный, если на сегодняшний день вообще не умерший. Но есть вполне реальные ребята со шрамами… И все же я думаю, что если мы где и сможем нащупать ниточку, так это в Италии.
Манускрипт или информацию о поезде… или что-то еще.
— Помнишь, я рассказывал, что когда мы с Бондарем ходили по рельсам, то видели, как ремонтировали заброшенный путь?
— Помню. Ты еще хотел что-то проверить.
— Я проверил.
Юра передал Стасу вчетверо сложенный лист бумаги. Стас развернул его и, монотонно бубня, прочел вслух: «На ваш запрос сообщаем, что в августе сего года на участке платформа «Красный Балтиец» (депо «Подмосковная») — платформа «Ленинградская» Рижской железной дороги никаких работ по ремонту железнодорожного полотна не проводилось…»
Знакомства Бондаря сделали чудо при оформлении документов, необходимых для поездки. Единственное, с чем он не смог справиться, так это чтобы места в самолете были рядом. Но по сравнению с той глыбой трудностей, что ему пришлось сдвинуть, это казалось сущим пустяком.
И вот день отлета настал, самолет круто взмыл в воздух. Вовкино место оказалось в середине салона первого класса у одного из иллюминаторов правого борта, из которого была видна уплывавшая вниз земля. Вовка откровенно трусил, и это было легко заметить.
— Первый раз летишь на самолете? — спросил Вовку круглолицый старичок с двумя подбородками. Он сидел в соседнем кресле и не без удовольствия смотрел на соседа.
— У-гу… — ответил Вовка, вцепившись в подлокотники.
— Зря боишься. Ты уже в самолете, а он уже взлетел. Так что если ему и суждено упасть, то только вместе с тобой. Раньше надо было бояться, пока по трапу шел.
Вовка, и до того чувствовавший не совсем хорошо, ощутил себя совсем погано.
Каждой молекулой своего естества он осознавал ту громадную ошибку, которую совершил, поднявшись на борт самолета. Он недобро взглянул на дедушку, а тот продолжил все с той же веселой интонацией.
— Я уже тридцать лет летаю и, как видишь, жив и здоров. Всего две катастрофы.
Не бойся, в этот раз все будет хорошо. Это как игра в карты — новичкам всегда везет. Правда, бывает, что один двигатель откажет или проводка загорится, но тебе это не грозит. Потому что ты летишь первый раз.
— Но вы-то совсем не в первый, — заметил Вовка. — И большинство пассажиров, могу поспорить, тоже. Количество имеет привычку переходить в качество.
Старичок взорвался смехом, и пару минут он хохотал от души. Вовка, как и прежде, зло смотрел на соседа. Наконец тот начал успокаиваться.
— Просите меня, молодой человек, — сказал старичок сквозь все еще пробивающийся смех. — Я просто не смог удержаться, чтобы не пошутить над вами. У вас было такое лицо при взлете…
Старичок почувствовал новый приступ смеха и, чтобы не обижать Вовку, мобилизовал весь свой многолетний опыт ведения переговоров. Опыт дал себя знать, и через несколько секунд старый дипломат всего лишь улыбался.
— И какой был у меня вид? — почти с угрозой спросил Вовка.
— Обреченный. Ну да ладно. Давайте знакомиться. Вячеслав Николаевич, — дедушка протянул пухлую руку.
— Вовка, — ответил Корнеев-младший и пожал протянутую ему руку.
— Значит, можно на «ты». И тогда я просто дядя Слава. Да не бойся ты так.
Все будет хорошо. Тут лету всего три часа с хвостиком.
С соседнего ряда, с кресла возле иллюминатора, поднялся итальянец и, пытаясь выйти в проход между креслами, выронил целую колоду разноцветных кредитных карточек. Собрав их, итальянец двинулся к туалету и, проходя мимо дяди Славы, улыбнулся ему. Дядя Слава ответил итальянцу такой же улыбкой, проводил его взглядом и сказал Вовке.
— Сколько знаю Маурицио, столько он роняет свои карточки.
— А вы с ним знакомы? — удивился Вовка.
— Да. Уже восемнадцать лет. Я был знаком еще с его отцом. Их семейная фирма продает «Фиат» с 1958 года. Она появилась через год после того, как была выпущена первая «Нуова-500». Эта микролитражка принесла всемирную славу «Фиату». За пятнадцать лет было изготовлено больше трех миллионов автомобилей.
— Откуда вы все это знаете? — спросил Вовка, отмечая про себя, что старикашка не такой уж и противный.
— Мы договорились на «ты», — напомнил дядя Слава. — Я работаю в нашем торгпредстве в Италии с семьдесят второго года.
— Ого!
— Вот тебе и «ого», — вздохнул дядя Слава. — Италия — прекрасная страна!
По делам службы я достаточно поездил по миру, но лучше Италии ничего не встречал.
Маурицио вернулся на свое место и при этом снова просыпал свои карточки.
— Ты один летишь в Италию?
— Нет, с друзьями. Мой отец был археологом. Недавно он пропал без вести в экспедиции.
— О-о. Прости. Я не хотел сделать больно.
— Ничего страшного. Я уже почти привык.
— В Милане есть много интересного. Главный собор Ил Дуомо, церковь Санта-Мария делле Грацие, а на площади напротив — трапезная с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи, музей Польди-Пеццоли, галерея Брера, проспект Венеции, замок Сфорцеско… Кстати, в тех местах произошло то, что в последнее время называют «ломбардский феномен».
— Что еще за феномен?