В одном из эпизодов Шахрин рассекает гладь озера Шарташ на лодке-плоскодонке, ведя неторопливую беседу с плавающими вокруг Бегуновым и Нифантьевым. Кадры снимали в прохладном июне, и плывуны страшно замёрзли, но ради киноискусства готовы были на всё, даже на несколько дублей. Кстати, именно из-за этого эпизода в 2014 году «Сну в красном тереме» присвоили категорию «18+» – периодически на экране промеж шарташских волн виднеется розовая антонова попа. В фильм вошли четыре клипа «Чайфа». Один из них, «Эта игра», получился особо зрелищным: за спиной поющего Шахрина падал с крыши 25-этажного недостроя автомобиль и эффектно взрывался. Ради такого фона перекрыли полгорода и пригнали на место съёмок значительную часть личного состава аварийных служб Свердловска – уральцы любят снимать кино на широкую ногу.
С недостроенной гостиницей «Турист» связан ещё один эпизод «Сна». В клипе «Чайфа» «Лучший город Европы» Кириллу Котельникову захотелось показать Свердловск, который является главным героем фильма, с высоты птичьего полёта. Но о вертолёте с камерой не стоило даже мечтать – в закрытом городе получить разрешение на такую съёмку было фантастикой. Тогда вспомнили о строительном кране, возвышавшемся над недостроенным небоскрёбом. Замысел был лихой: Кирилл с ассистентом и камерой садятся в строительную бадью, кран крюком её подцепляет, поднимает на стометровую высоту, они снимают поющих на крыше музыкантов «Чайфа», затем панораму города – получается очень красиво.
На крышу 25-этажного здания топали пешком. Вместе со съёмочной и музыкальной группами высоту осваивала юная Аня Матвеева – знаменитая ныне писательница.
Оставалось только снять красивый вид из летящей над городом бадьи. Но на пути полёта фантазии встал инженер по технике безопасности стройки – он прекрасно понимал, что такой полёт может закончиться падением бадьи, и ясно представлял, что останется от съёмочной группы и что потом будет с ним. Тогда неугомонные киношники поместили включённую камеру в крепко сколоченный ящик и прикрепили его к тому же самому крюку. Кран поднял ящик и начал поворачиваться над крышей. «Чайфы» еле увернулись от летящей по огромной амплитуде камеры. Эти кадры можно увидеть – они вошли в сохранившийся первоначальный вариант финальных титров фильма. Посмотрев их, Котельников представил себя на месте этой камеры и мысленно поблагодарил специалиста по ТБ. Но отказываться от замысла красивого кадра было не в его привычках. Чтобы снять панораму, оставался один вариант – самому залезть на стрелу крана. На студии ему переквалифицироваться в верхолаза строжайше запретили и были правы – такое сумасшествие никто из руководителей стройки бы не разрешил. Кирилл понурил голову и… пошёл договариваться непосредственно с крановщицей…
Договорились, что она пустит киношников на стрелу в конце рабочей смены, когда начальства на площадке не будет. Женщина явно шла на должностное преступление, но в те годы волшебное слово «кино» не только открывало любые двери, но и лишало людей чувства самосохранения. Похоже, что его лишился полностью и Котельников. Поднявшись на кран (слава богу, на подъёмнике), он с тяжеленной камерой пополз по стреле. Времени было в обрез, пока полз, сумерки сгущались. С крыши на котельниковскую акробатику с ужасом смотрел Шахрин: «Когда я увидел, как он ползёт по этим железкам с тяжёлой кинокамерой в руках, я понял, что ему дико страшно видеть внизу пустоту в 25 этажей. Когда кран стоял неподвижно – ещё ладно, но когда стрела дёрнулась и поехала…» Съёмка вроде бы удалась, но после проявки результат Кириллу не понравился – видны подсвеченная крыша, Шахрин, Бегунов, Аня, а ожидавшихся красот нет, сразу за крышей начинается тьма.
Кадр из фильма «Сон в красном тереме», 1989
Пришлось договариваться с крановщицей ещё на один дубль. Во время обеденного перерыва. В этот раз смог прийти только Бегунов, которому пришлось отдуваться за всех. Зато на стрелу Кирилл полз вместе с ассистентом Горнаковым. В этот раз панорама получилась гораздо лучше, но снимать её было гораздо страшнее. «Когда внизу темнота, то высота меньше ощущается, а в этот раз мы хапнули эмоций, – говорит режиссёр-верхолаз. – Я прекрасно понимаю, что смотреть на нас с крыши оба раза было жутковато. Я вообще боюсь высоты. Но в тот раз придумал способ борьбы со страхом – старался смотреть вниз только через объектив камеры, казалось не так ужасно. Отсняв пару дублей, мы освоились – сели, спустив ноги, закурили. Смотрим – мчится машина со студии, видимо, кто-то стукнул. Начались разборки, да ещё всплыло, что я ползал по стреле не один раз, а два. Но кадры получились такими впечатляющими, что все успокоились – победителей не судят». Клип «Лучший город Европы» стал эмоциональным пиком всего фильма.
«Сон в красном тереме» был важной вехой и в истории всего свердловского рока, и в истории «Чайфа». «Когда фильм вышел, я был немного разочарован, – говорит Шахрин. – Мне показалось, что это полный дерибас: захватывающего сюжета нет, съёмки дешёвые, никаких откровений я для себя не услышал. Но когда прошло время, понял, что если бы этого фильма не было, то случилась бы просто катастрофа. И дело даже не в том, что в нём собрана куча уникальных видеоматериалов. Фильм уловил атмосферу межсезонья – политического, государственного, музыкального, – излома, когда любительская музыка уже кончилась, а шоу-бизнес ещё не начался. Этот перелом ощущается во всём – в одежде, в поведении, в глазах, которые ещё не потухли, но горят уже не так, как раньше. Во всём сквозит непонимание: что дальше? Эпоха первых фестивалей прошла, а что дальше? С каждым прошедшим годом этот фильм приобретает всё более исторический характер».
Покончив с кино, пора было возвращаться к музыке, сколачивать новый «Чайф». Армейского дружка Шахрина, на которого тот имел виды, звали Валера Северин. Он был родом из шахтёрского края на севере Свердловской области. Свою музыкальную карьеру Валера чуть не начал подобно двум Вовам – попросил родителей отдать его играть на скрипке, но получил отказ: «Они же не знали, что у меня такие таланты». С горя юный северянин Северин ударился в бокс. Но от музыкальной судьбы так просто не уйдёшь. В секции познакомился с парнем, старший брат которого играл в местном ансамбле: «Я стал ходить на репетиции – и в один прекрасный момент у них заболел клавишник, который пел „Шизгару“. Пришлось спеть за него, и народу это понравилось. В 15 лет я начал играть на гитаре и немножко на клавишных на танцах, поздно приходил домой, у меня появилась девушка девятнадцати лет… И с отцом начались проблемы: один раз мы даже с ним почти подрались».
В Североуральске особых музыкальных перспектив не наблюдалось, и после школы Валера пошёл учиться на шофёра. Но в армии попал не в автобат, а в военный оркестр: «Мне дали кларнет, ноты „Гимна Советского Союза“, „Встречного марша“, „Прощания славянки“ и приказали за месяц выучить. Педагогов там не было, и я занимался по восемь часов в день. К концу месяца всё знал, а через год стал первым кларнетом в оркестре». Сверхсрочник Северин служил старшиной в ансамбле песни и пляски Дальневосточного округа, где пел рядовой Шахрин. На Урал они вернулись одновременно. «После армии встал вопрос, на чём играть дальше: с кларнетом можно только в оркестр, а хотелось играть в эстрадном ансамбле. Вот я и начал в 22 года учиться играть на барабанах». Осваивал Валера азы профессии ударника, ударно трудясь в Североуральском пожарном управлении. Подежурит на каланче, поборется с огнём, снимет робу и каску – и за барабаны. Позанимавшись так три месяца, поступил в музыкальное училище на эстрадное отделение при конкурсе девять человек на место.
Старшина Северин, 1980
Параллельно с учёбой студент Северин устроился в ресторан «Старая крепость», где в те годы лабал костяк будущей рок-группы «Флаг». Вместе с коллегами по кабаку Валера в 1984 году записал первый «флаговский» магнитофонный альбом «Рок-монолог „Люди“». А затем, круто свернув с музыкантских рельсов, Валера завербовался в далёкую Якутию, в организацию с заковыристым названием «Якутнипроалмаз». Вернувшегося через пару лет на родину Северина ещё в 1987 году Шахрин пытался заманить в «Чайф», но как-то не сложилось. На текущий момент Валера служил в цирке вторым барабанщиком да ещё подрабатывал в оркестре ГУВД. 22 июня Шахрин пригласил его на свой день рождения и повторил предложение двухлетней давности. Отказывать имениннику не положено, и Северин согласился.
«Чайф» выдохнул, успокоился. Надо было начинать новую жизнь, и начать её хотелось с чего-то грандиозного. На несколько ближайших лет главным для Шахрина стало музыкально-экологическое движение «Рок чистой воды». За что только не боролись советские рокеры! За демократию и за перестройку, против наркотиков и против террора… Когда Шахрин говорил, что его волнует загрязнение окружающей среды, мало кто поначалу относился к этому серьёзно – ну устроит сборный концерт, с кем не бывает… Но привычка всё делать на совесть не позволила подойти к делу столь поверхностно. Если уральские рокеры начинают борьбу за чистоту, они должны помочь всему, что на их глазах покрывается грязью. Не только страдающей природе, но и запачканным шоу-бизнесом старым дружеским связям, и самой рок-музыке, образ которой в конце 1980-х сильно потускнел.
Примерно так рассуждали Владимир Шахрин, Константин Ханхалаев и редактор «ПерекатиПоля» Александр Калужский, придумывая новое музыкальное движение. «Целенаправленная благотворительная деятельность под флагом любви и заботы – единственная возможность удержать на плаву неустойчивый корабль отечественного рока. Шторма коммерции, начиная с 1987-го, сильно потрепали его обшивку… На палубе творилось чёрт-те что: команды смывало одну за другой – совсем как на картине Айвазовского „Восемьдесят девятый вал“… В таких штормовых условиях и был задуман долгосрочный проект „Рок чистой воды“» («ПерекатиПоле», № 4, 1990).
Таким образом, «рок чистой воды» изначально обозначал высшую степень соответствия идеалу, что-то вроде «кристально прозрачный рок» или «рок без малейшей примеси». Экологическая тема, удачно подходящая к названию акции, появилась чуть позже, когда решили, что борьба за сохранение природы может всколыхнуть весь рок-н-ролльный мирок, придать ему новый смысл существования.