Первая акция музыкально-экологического движения прошла 14–15 сентября 1989 года в московском спортивно-концертном зале «Дружба», где перед стоячим партером выступили «Настя», «Апрельский марш» и «Чайф». Шахрин говорил о загрязнении окружающей среды, да и многие песни «Чайфа» в той или иной степени касались этой проблемы. «Группа представила абсолютно новую программу, соответствующую содержанию движения „Рок чистой воды“. Единственный старый хит, включённый в этот гринписовский цикл – „Пиво“, – видимо, присутствует в нём потому, что пивная кружка в наше время, как подсказывает жизненный опыт, – это едва ли не единственный водоём, в котором чистой воды явный избыток…» – писал об этом концерте Александр Кушнир («РИО», № 38, 1989).
К тому времени статус «Чайфа» вполне позволял организовывать и возглавлять акции общесоюзного масштаба. В 1989 году литературный журнал «Аврора» подвёл итоги грандиозного конкурса магнитофонных альбомов, с большой помпой проведённого писателем и рок-дилетантом Александром Житинским. «Чайфовский» «Дерьмонтин» стал лауреатом, выбранным из огромного количества присланных в редакцию «Авроры» катушек и кассет. Сентябрьский фестиваль «Аврора-89» на Елагином острове в Ленинграде собрал 94 участника из 26 городов. «Чайф», бывший, наряду с другими лауреатами, хедлайнером этого праздника, прибыл к его началу, но концертный марафон продолжался так долго, что уральцы успели слетать в Харьков, выступить там и вернуться обратно в Ленинград, не опоздав к своему выходу на сцену.
Выступления в Москве, Харькове и Ленинграде состояли главным образом из песен нового, ещё не записанного альбома «Не беда». Из-за всей предшествующей ситуации материал получился нервный, но как-то хорошо пошёл. 2–11 октября в Ленинграде в студии ЛДМ группа записала десять песен нового альбома. Студия была недорогая – крошечная комнатка под лестницей, но с 16-дорожечным плёночным магнитофоном. Барабаны в эту каморку просто не входили, и хозяин студии предлагал обойтись без них: «Давайте мы микрофон на пол положим, и я буду топать по полу, и прекрасно запишем так, вместо бочки». Всё-таки «чайфы» ударную установку в подлестничную кубатуру впихнули. Собрали всё с миру по нитке: Игорь Доценко из «ДДТ» дал барабаны, группа «НОМ» – бас-гитару. И запись началась. Когда записали песню «Крепость», Шахрин понял, что получился верный хит: «Процентов на 70 эта песня посвящена моей жене, оставшиеся 30 – ирония относительно самого себя. Я считаю, что успех этой песни в том, что достаточно лиричный текст перемешивается с ироничными фразами». Уральцы почти круглосуточно не отходили далеко от студии – они жили тут же, в гостинице ЛДМ. Им надо было спешить – через несколько дней начинался очередной IV фестиваль родного свердловского рок-клуба.
Урал ещё не успел познакомиться ни с новыми песнями, ни с новым ударником. Всё это «Чайф» презентовал 13 октября. О перипетиях прошедшего лета мало кто знал, но все отметили, что группа выглядит повзрослевшей. Шахрин выступал не в драных футболках, как раньше, а в джинсовом костюме. Все «недопанки» и «чпоки» куда-то исчезли. Со сцены звучала серьёзная музыка взрослых людей. Владимир сам элегантно подчеркнул свой возраст, заметив, что мало кто из присутствующих помнит приезд в Свердловск Майка и Цоя (господи, а ведь тогда прошло всего шесть лет с этого визита!). Новым стал не только имидж, но и звучание. Может быть, поэтому аудитория приняла группу с некоторой настороженностью, растаявшей только во второй половине выступления. Начал «Чайф» с совершенно новой песни «С войны». Выверенные партии бегуновской гитары сделали музыкальную структуру какой-то ажурной. От тяжеловесности, характерной для прошлого сезона, «Чайф» наконец-то избавился. Шахрин стал чуть сдержаннее в общении с публикой и не вёлся на просьбы из зала спеть старые хиты. Даже на бис группа исполнила ещё две новые песни и только под конец – старую «Шабенину». Кто-то сравнил Володю с Брюсом Спрингстином. Повышение это или понижение по сравнению с Бобом Диланом – каждый может решать сам в соответствии с личными пристрастиями.
По итогам фестиваля редакция рок-клубовской газеты «ПерекатиПоле» с примкнувшим к ней Ильёй Кормильцевым провела коллективное обсуждение увиденного. За круглым столом речь в том числе шла и о выступлении «Чайфа». Илья Кормильцев: «В Шахрине проявилось качественно новое лирическое чувство, освобождённое из-под диктата тяжести и давления, в результате чего воспряли лучшие свойства музыкантов группы в целом. Это определённо новый этап…» Николай Грахов: «Для меня новые песни „Чайфа“ – полная неожиданность. Новая зрелая позиция проявилась именно в лирических песнях». Александр Калужский: «Музыка значительно „подтянулась“. Их фестивальное выступление – шаг вперёд. Мне очень импонирует, что на сцене мужики, т. е. люди, которым есть что сказать, которые знают, как это сделать; люди, готовые ответить за свои слова». Алексей Одинцов: «Шахрин – один из немногих, кто берёт всю ответственность на себя, не апеллирует к кому-то на стороне. Особенно это чувствовалось в песне „С войны“, где автор обращается к герою, как к самому себе».
На IV фестивале Свердловского рок-клуба, 13 октября 1989 года
Фото Дмитрия Константинова
Об упомянутой песне «С войны» следует сказать отдельно. Помимо кризиса в «Чайфе» 1989 год ознаменовался выводом советских войск из Афганистана. Песню про человека, возвращавшегося с войны, публика автоматически воспринимала как рассказ об адаптации вчерашнего солдата к мирной жизни. На самом деле изначально Шахрин вкладывал в неё совсем другой смысл: «Я написал её в Питере. Мы ночевали дня три на Петроградке в старом, почти заброшенном доме, с мрачным двором-колодцем, грязным парадным, где первые этажи уже расселены, но при этом ходит лифт, и на последнем этаже ещё живут люди. Причём на одной квартире номер „88“, а на другой, скажем, „12“, и они находятся друг напротив друга. Абсурд какой-то. И к нам пришёл Слава Задерий, создатель групп „Алиса“ и „Нате!“. Мы выпили немного, сидели и говорили. И он начал рассказывать, что мы все солдаты рок-н-ролла, бьёмся, рубимся каждый на своей войне: „Я с гастролей вернулся, а в квартире замки новые. Устал как чёрт, сил нет, да пошло всё на… Ни дома, ни семьи“. Всё это и нашло отражение в песне. А потом её многие афганцы восприняли как свою, омоновцы тоже, а на самом деле – это о музыканте. Хотя если кто-то находит в ней личные мотивы, то, значит, это и их песня. Абсолютно мужская история – парень слишком увлёкся своей войной».
Ты шёл не спеша, возвращаясь с войны,
Со сладким чувством победы, с горьким чувством вины.
Вот твой дом, но в двери уже новый замок.
Здесь ждали тебя так долго, но ты вернуться не мог.
И последняя ночь прошла в этом доме в слезах.
И ты опять не пришёл, и в дом пробрался страх.
Страх смотрел ей в глаза отражением в тёмном стекле.
Страх сказал, что так будет лучше ей и тебе.
Он указал ей на дверь и на новый замок.
Он вложил в её руки ключ и сделал так, чтоб ты вернуться не мог.
Фестивальная программа понравилась многочисленным гостям, съехавшимся со всей страны, и гастрольные поездки стали более регулярными. Группа, несмотря на недавнее обновление состава, чувствовала себя вполне уверенно, и её лидер спокойно отвечал на провокационные вопросы журналистов о гонорарах: «Секрета здесь нет: в среднем мы получаем 600–700 рублей за один концерт. В группе четыре человека, администратор, техник. Кроме того, мы участвуем в благотворительных акциях, за репетиции нам никто не платит, струны, которые надо менять раз в месяц, стоят 90 рублей, я не говорю об инструменте за 5–8 тысяч… Я получаю столько, сколько получал монтажником на стройке, но занимаюсь любимым делом».
То ли достигнутый уровень немного расслабил музыкантов, то ли сказались остаточные явления прошлогодних конфликтов, но весной 1990 года Бегунов с Нифантьевым заявили Шахрину, что они больше с Ханхалаевым работать не хотят. Володя объяснил Косте, что ситуация грозит раздраем на сцене. Тот всё понял и отошёл в сторону, оставшись с Шахриным в отличных отношениях.
14 марта, во время выступления «Чайфа» на четвёртом дне рождения рок-клуба впервые прозвучала песня «Никто не услышит (Ой-йо)». Объявляя новинку, Шахрин с Бегуновым заявили, что, продолжая фольклорную линию в своём творчестве, они возрождают позабытый жанр народного плача. Песня родилась летом 1989 года. Пока «Чайф» находился в полуруинном состоянии, Шахрин с отцом на две недели уехали на озеро Балхаш ловить рыбу. Южное солнце, идиллическая жизнь в палатке, оторванность от цивилизации и забот настроили сонграйтера на лирический лад. Но мысли о будущем, и своём, и «Чайфа», не давали полностью расслабиться. И песня получилась такая – раздольная, но тревожная, не нытьё, не рыдание, а истинно мужской плач не по какому-то конкретному поводу, а вообще. «На самом деле, практически у каждого второго есть подружка Галя, которая, гадюка такая, жену сбивает с правильного пути, – говорит Бегунов. – Эту песню Вовка написал чёрт знает когда, а она каждые пять лет становится актуальной. Меня всё время это удивляет. Впрочем, на Руси очень любят такие вот распевы, как „ой-йо“, хором петь».
Скорей бы лёд встал. Пошёл бы тогда на рыбалку.
Чего бы поймал – знакомым раздал, не жалко.
Луна появилась и лезет настырно всё выше и выше.
Сейчас со всей мочи завою с тоски – никто не услышит.
Песня стала поистине народной. И дело даже не в том, что многим слушателям она казалась историей именно их жизни. Шахрину несколько раз приходили на концертах записки типа: «Как вам не стыдно, это же мой друг Николай написал песню „Ой-йо“, он мне её сыграл ещё 7 лет назад». Дело происходило, когда песня существовала уже лет двадцать. Владимира такие обвинения нисколько не обижают: «Нам и самим очень нравится эта песня. В конце концов, мы тоже народ!» Слиться в авторстве песни с целым народом – лучшая награда для сочинителя. Закономерно, что слушатели «Нашего радио» в 2000 году поставили «Никто не услышит» на седьмое место в списке ста лучших песен русского рока в XX веке.