Из открытой двери лился свет. Желтое пятно лежало на земле. Местин наблюдала, как колышется серебристая трава: какой-то зверек, вероятно удза, крадется в поисках добычи. Ветра заставили его жаться к земле. На мгновение тишина стала почти мертвой, а потом раздался вскрик — охота удзы выдалась удачной. Кажется, здесь все пожирает все. Красивый, но жестокий и беспощадный мир.
— Они его убьют, — проговорила Невиан.
От нее исходил запах волнения: она хорошо разбиралась во многих вопросах и подавала большие надежды, но из-за юного возраста еще не привыкла принимать трудные решения. Ничего, это пройдет.
— Но как можно убить с'наатат? Разве они не выжили в…
— Не нам решать эту проблему. Все, что от нас требуется — отвести их на Вес'едж, во Ф'нар, и пусть Чайяс решает, что делать дальше. Она за этот отвечает, не ты и не я.
— Но он последний из воинов с'наатат, хоть и безрассудный и неосторожный. Они нас спасли.
До прибытия «Фетиды» Местин вполне терпимо относилась к людям. Еще до ее рождения маленькая колония получила разрешение жить здесь, и жители показали себя миролюбивыми, безвредными существами. Любопытное сообщество, которое прославляет нечто, именуемое Богом. Их мягкость сослужила Местин плохую службу, она оказалась совершенно не готова к прибытию людей с «Фетиды», безжалостных, жадных, вооруженных.
Они принесут нам новую войну, подумала Местин. В конце концов, все люди — гефес, пожиратели падали. Арасу Сан Июссану они, может, и не кажутся столь отталкивающими. Но он уже стал слишком похожим на них, чтобы оставаться объективным.
— Я поговорю с ними прямо сейчас. — Местин отбросила назад дрен и зашагала во Временный город. Невиан спешила за ней.
Арас не выглядел раскаивающимся. Он сидел на скамье, вырубленной прямо в стене. От него не пахло какими-то определенными эмоциями. Руки на коленях. Местин не знала, осталось ли что-то в этом мире, что могло бы еще напугать его. Возможно, он с нетерпением ожидал конца, потому что прожил в одиночестве слишком долго. А Местин не сомневалась, что именно это его и ждет: Чайяс наверняка убьет его. Так или иначе.
Невиан оказалась права. Он — последний из воинов с'наатат и, будь он героем войны или же нет, неразрешимый вопрос — как изолировать симбионта — умрет вместе с ним. Все к лучшему. И для женщины гефес это было бы самое милосердное решение…
Арас посмотрел на Местин снизу вверх и ничего не сказал. Он все молчал и молчал, пока она не развернулась и не ушла. А о чем его спрашивать? Зачем он совершил подобное безумие? Это не имеет значения. Вес'хар интересу ют результаты, а не намерения. Побуждения — оправдание для людей, уловка, ложь. Но Местин не могла вообразить, что заставило вес'хар, который всю жизнь заботился о нераспространении с'наатата, так охотно вручить его чужачке.
У порога «камеры» Шан Франкленд Местин поколебалась. Она чувствовала запах, но не знала гефес настолько хорошо, чтобы по этому запаху определить чувства Франк-ленд.
Гефес изменилась. Местин видела ее, когда та спасалась от своих соплеменников, и в тот раз она поразила Местин: она была выше и агрессивнее колонистов, но в ее человеческой природе никто бы не усомнился — очень взволнованная, смущенная женщина. Она не подходила под описание Араса, а сейчас казалась невозмутимой и целеустремленной и сидела, небрежно прислонившись к стене, но когда Местин вошла, медленно встала и сунула руки в карманы. Длинные черные волосы стянуты на затылке грубым коричневым шнуром. Ни следа испуга на спокойном лице.
— Мне никогда не доводилось бывать в камере без двери, — проговорила Шан.
— Вы помните меня, Шан Чайл?
— Местин. Да. А та — ваша дочь? Девушка, которая привела нас сюда?
— Невиан? Да.
— Где Арас? Он в порядке?
— Ему не причинили вреда.
— Что его ждет?
— А вас не волнует, что ждет вас саму?
Шан сделала какое-то быстрое движение плечами. Местин видела этот жест у Араса.
— У вас есть я. Зачем тогда вам он?
— Он сделал глупость. Вы — другое дело.
— О чем вы?
— Вы можете принести пользу. И вы это знаете. Потому вам и разрешили остаться.
— Как вы узнали про меня?
— Мы следим за переговорами «Актеона» и вашей планеты. А о вас много говорят. Правда ли, что с'наатат в вашем обществе даст вам высокий статус и благосостояние?
— Вам прекрасно известно, что у капитана «Актеона» приказ взять меня под стражу как биологическую угрозу. По-вашему, похоже на высокий статус?
Местин все еще не понимала, боится Шан или нет. Она пробовала неотрывно смотреть в серые глаза чужачки: по-видимому, так можно узнать, в каком состоянии находится человек. Но в глазах Шан Местин видела только пустые черные зрачки, которые ничего ей не говорили.
— Вы даже не пытались скрыться от нас.
— А где мне скрываться? И что бы вы сделали с колонистами, если бы я вздумала бежать?
Местин оставила свои попытки понять Шан и повернулась к выходу. Через несколько дней с этим придется разбираться Чайяс.
— Эй, а что, собственно, происходит сейчас? — раздался у нее за спиной голос Шан.
Местин обернулась.
— Понятия не имею. И, как мне думается, никто не имеет. У нас нет преступности, поэтому мы не знаем, как наказывать. И никогда на нашей памяти нам не встречались зараженные с'наататом инопланетяне.
Повисла пауза.
— Ну, кажется, я знаю, чем все закончилось в прошлый раз, — сказала Шан.
— Вы, наверное, больше меня знаете о том, что Арас сделал с Мджатом.
— Слушайте, это же еще не вошло у него в привычку! Отпустите его.
Похоже, единственное, что волнует гефес, это судьба Араса. Такое стремление защитить мужчину даже тронуло сердце Местин. Но она решила прекратить спор, подозревая, что ее подбивают на какую-то сделку.
— Вас покормили, так? У вас есть все необходимое? Шан странно ухмыльнулась. Неудивительно, что юссисси опасаются людей. Местин заметила в углу ее сумку — бесформенное нечто из темно-синей ткани, которое надевается на плечи и очень походит на вещь вес'хар. Невиан не ошиблась. Кажется, все вещи Шан — в той сумке. Весьма скромно для жадных гефес.
— Я всегда путешествую при полном снаряжении. — Шан перестала моргать. Ее глаза невероятно раздражали Местин — бледные и прозрачные. — У меня есть все, что мне нужно.
Местин ответила на ее взгляд, и на какое-то мгновение ей показалось, что она поняла то, что сказала ей гефес.
Арасу снова снился сон — огонь, ненависть, острая и злая скорбь. Не его. И это даже не унаследованная от жертв Мджата память, потому что воспоминания исенджи приходили наяву. Нет, этот сон — реальное событие из жизни его тюремщиков, которое ему несложно подтвердить, потому что он — одно из действующих лиц. Другой огонь, другие чувства…
Вес'хар не видели снов и не спали подолгу. Но когда Арас дремал, измененный геном подсовывал ему яркие картины: иногда — почти человеческое лицо земной обезьяны, иногда — закрытую дверь. А иной раз — ало-золотое пламя. И вместе с этими образами приходило чужое чувство — гнев, от которого горло сводит судорогой.
На этот раз он смотрел сквозь искаженные языки пламени, как сквозь поток горячего воздуха или чистую воду на мелководье, а огонь наступал на него и дугой перекрывал поле зрения. Пламя не жгло, но от первобытного ужаса едва не отнимались ноги… Арас проснулся.
Он прислонился к гладкой стене одной из комнат в доме Чайяс во Ф'наре. Местин привезла его сюда ждать решения старшего матриарха. Образы и ощущения все еще пылали в голове и горле. Сильнее всего был гнев.
Это наверняка воспоминания Шан. Он смотрел ее глазами. Он не имел представления, где находится, и вокруг видел только бесформенную тьму, но ярко ощущал протяжный всхлип, готовый вырваться из груди, что-то гладкое и тяжелое, отчаянно зажатое в ладони — ее ладони — и болезненный спазм в горле. А потом раздался мужской голос:
— Ты что, собираешься сидеть здесь всю ночь?! Или, черт подери, пойдешь и сделаешь что-нибудь?!
Злые, жестокие слова, казалось, предназначались не для того, чтобы ранить ее. Давление в груди и глотке достигло предела и взорвалось. Холод и энергия хлынули в руки и ноги. И ничего. Арас чувствовал себя так, будто его выдернули из мира и бросили в пустоту.
Этот эпизод всплывал в сознании Араса во сне и наяву, он переживал его десятки раз с того момента, как инфицировал Шан, а Шан в свою очередь инфицировала его. Все, что с'наатат взял у нее, казалось полезным. Жестокая сцена повторялась всегда одинаково, и, зная, что человеческая память непредсказуема, неточна и подвижна, Арас сделал вывод, что она проигрывала ее в воображении множество раз.
Арас надеялся, что ему представится случай спросить о событиях, что выжгли в ней такой след. Но вероятнее всего ему уже не суждено ее увидеть, и это осознание наполняло его безысходным отчаянием.
Он встал и посмотрел в окно на террасированные склоны кальдеры, в которой уютно расположился Ф'нар. Солнце еще не встало над горизонтом, однако благодаря перламутровому покрытию хаотически расположенные домики на западном склоне сверкали и переливались.
Люди называли его Городом Жемчуга. Нескольким колонистам из Константина довелось увидеть Ф'нар, и они увидели его сквозь призму своей религии и объявили чудом. Его и назвали соответственно, ссылаясь на отрывок из какой-то священной книги. Но Шан, по обыкновению, прагматичная, сказала, что это дерьмо насекомых, потому что, по сути, покрытие им и было… Такой прагматизм ему нравился.
Все зависит от восприятия.
Арас не верил в чудеса, хотя сейчас чудо ему ох как не помешало бы. Он не боялся смерти. Несколько раз за свою неестественно долгую жизнь ему случилось пожалеть, что он лишен милосердного права умереть. Он больше всего боялся утраты. Он вовлек Шан в эту историю без ее согласия, а теперь должен покинуть ее, и она останется одна и будет страдать от того же одиночества, а он потеряет единственное близкое существо, которое появилось в его жизни впервые за много столетий. Это… нечестно.