3) 21-го июня 1909 года утром казак станицы Кахановской Андрей Ребров, возвращаясь из слоб. Ведено, около сел. Арсеной подвергся ограблению пятью чеченцами, вооруженными винтовками; ограблено: шинель, хлеб и 5 руб. денег. (Протокол представлен по подсудности. Копии: Атаману Кизлярского отдела 24 июня 1909 года за № 1150, Начальнику Веденского округа 24-го июня за № 1158).
4) В 12-ть часов ночи под 15-е июля 1909 года на пастухов с хутора Андрея Саенко, пасших табун овец, Магомада Асадова и Касьяна Андрийца, было произведено тремя чеченцами нападение, причём было произведено около 20-ти выстрелов. Ограбления не было, ввиду того, что табун разбежался по лесу мелкими частями.
5) 12-го сентября 1909 года, в 3 часа утра, у крестьянина, проживающего в станице Кахановской, Ивана Чебаненко во время возвращения его с участка Эльджуркаева с дровами, неизвестными двумя чеченцами ограблены две лошади, причём один из чеченцев наставив в грудь винтовку, по-русски ломанным языком приказывал указать, где его винтовка, но таковой у Чебаненко не было. Принятыми мерами лошади найдены в горах, на земле селения Элисхан-Юрт, 4-го участка Веденского округа. (Протокол представлен по подсудности).
6) 30-го сентября 1909 года около 7-ми часов вечера казаки станицы Кахановской Евстроп Бакуленко и Иосиф Цыбин, при возвращении в свою станицу, между селениями Истису и Гудермес, 4 участка Веденского округа, видели, что их обогнали четыре человека чеченцев, ехавших на пароконном фургоне; часов в 7 вечера на Цыбина в Бакуленко было произведено из засады 4 выстрела, которыми Цыбин был смертельно ранен, Бакуленко же, отстреливаясь, успел скрыться и доехал с раненым Цыбиным до станицы, где последний скончался. (Протокол представлен по подсудности, копии: Атаману Кизлярского отдела 1-го октября за № 1839, Начальнику Веденского округа 1-го октября за №1840 и Начальнику 4-го участка Веденского округа 1-го октября за № 1841).
7) 20-го октября 1909 года, часов в 7-мь вечера, по дороге из селения Амир-Аджи-Юрт в станицу Кахановскую, не доезжая до последней вёрст 8-м, ограблены тремя чеченцами у работника проживающего в станице торговца Василия Лужнова — Касьяна Андрийца три лошади, стоящие 380 руб. и вещей на 41 руб. 50 коп., принадлежащие Лужнову, у Андрийца вещей и денег на 21 руб. 28 коп., у пассажира Калина Алексеенко денег и вещей на 12 руб. 50 коп. — Причём Андрийца раздели и ограбили донага. — Полчасом ранее этого ограбления, 6 вооруженных чеченцев ограбили урядника станины Бороздинской, дворянина Владимира Батырёва, везшего на фургоне, запряжённом 2-мя лошадьми, в гор. Грозный пассажиров: казака своей станицы Семёна Якушко, для сдачи на службу в Гю-Терскую казачью батарею, казака ст. Приближной, Моздокского отдела Никита Тихоненко и казака станицы Александроневской, Фёдора Бабилурова; у Батырёва ограблены: кобылица, стоящая 100 рублей, деньгами 22 руб. и вещей на 68 руб.; у Семёна Якушкова всё форменное обмундирование и снаряжение на сумму 112 руб.; у Никиты Тихоненко денег 10 руб. и у Фёдора Бабилурова жеребчик, стоящий 120 руб., и вещей на 114 руб.; а всего 9-тью чеченцами ограблено у поименованных выше лиц на 1002 руб. 58 коп. Следы направились к селенью Гудермес. (Протокол представлен по подсудности, копии: Атаману Кизлярского отдела 22 октября 1906 г. за № 2027, Начальнику Веденского округа 22 октября за № 2028 и Начальнику 4-го участка Веденского округа при рапорте 22 октября 1909 г. за № 2029)».
Глава 3. «ЖЕРТВЫ ЦАРИЗМА» ИЛИ РАЗБОЙНИКИ?
Чеченцы такой народ, который по зверским своим склонностям никогда не бывает в покое и при всяком удобном случае возобновляет противности тем наглее, что гористые места, ущелья и леса укрывают его и препятствуют так его наказать, как он заслуживает.
Не отставали от чеченцев и их сородичи-ингуши: «В то время как ингуши разбойничают и нападают по верхним Тереку и Сунже, на кабардинцев, осетин и верхне-сунженские станицы, — чеченцы обслуживают весь остальной район по Тереку и Сунже, низовое казачество, а также племена кумык и караногайцев».
Преступления, совершаемые чеченцами и ингушами против русского населения, нередко сопровождались особенными зверствами:
«Близ хутора Васильева, на земле аула Шама-Юрт убиты два казака (станицы Калиновской и Савельевской), 16-летняя девица и 10-летний мальчик, которые все брошены в зажженный стог и сожжены. Мальчик, как видно, горел даже живым; а, может быть, и остальные. Потому что в нескольких саженях от стога, на земле найдены были выпавшие из горевшего бешмета крючки и кучка обгоревших, склеившихся в ком, семечек, бывших в кармане мальчика. По-видимому, горевший выскочил из огня, но, отбежав, упал, продолжая гореть, и был снова брошен в костёр злодеями. Трупик его найден в стогу вместе с остальными трупами.
Казак ст. Тарской Егор Гусаков был в лесу распят ингушами и расстрелян.
Той же станицы казака Димитрия Михайлова изранили кинжалами и подожгли».
Впрочем, не следует думать, будто от чечено-ингушских разбоев страдали лишь русские. Вот свидетельство кабардинца, высказанное в одной из тогдашних газет:
«Цветущее коневодство в Малой Кабарде, имевшее общегосударственное значение, прекратило своё существование, благодаря кражам и грабежам, совершаемым соседями ингушами. Немало было случаев угона косяками лошадей ингушами из Большой Кабарды. Десятки людей в Малой Кабарде убиты и искалечены ингушами при ограблении ими их же добра. Систематические кражи и грабежи совершаемые ингушами в Малой Кабарде в корне подорвали экономическое благосостояние её и довели до нищеты, о чём мало-кабардинцы не раз приносили жалобы местному начальству.
В данное время никто не может ручаться за свою безопасность и что он сегодня или завтра не будет ограблен или убит ингушами; при таком положении нет возможности заниматься хозяйством. Я не перечисляю подробно все кражи, грабежи, убийства и другие насилия, совершённые ингушами в соседних мало-кабардинских селениях, так как это заняло бы слишком много места. Говоря, что ингуши — народ преступный, я далёк от мысли, что нет преступных людей среди кабардинцев, но смело могу сказать, что если не все ингуши совершают кражи, разбои, грабежи, убийства и другие насилия, то поголовно все они являются укрывателями своего преступного элемента и добытого этим элементом путём преступления имущества, так как не было случая, чтобы они выдали преступника или украденное им, даже в тех случаях, когда на виду всех преступник скрывался в их селение или след целого табуна лошадей пригонялся в селение. Мало того, ингуши держат в терроре всех крестьян-хуторян, в Малой Кабарде, вынуждая их держать караульщиками ингушей».
А вот что творилось в это время в Дагестане:
«Положение караногайцев, „обслуживаемых“ чеченцами, самое безотрадное.
Ещё в эпоху прошлой войны набеги в караногайскую степь составляли излюбленное занятие чеченских шаек.
Народ безоружный, мирный — они не то, что казаки, которые всегда готовы дать сдачи. Как робкие овцы, они только жмутся при появлении грозного гостя и отдают всё безропотно.
Пригнетённые и запуганные хищниками-чеченцами, арендующими соседние участки под видом мирного промысла, они не только боятся жаловаться, но со страхом передают даже один на один о своей доле.
— Как можно — убьёт! — говорили они, пугаясь, атаману отдела, который посетил их в прошлом году и расспрашивал об обстоятельствах краж и виновных.
— Ты уедешь, а он убьёт! Придёт и убьёт, если узнает.
Чтобы добиться, кто его грабитель, нужно было обещать караногайцу, что чеченца не станут преследовать.
Зная наши „законы“, караногайцы были уверены, что из „преследования“ ничего не выйдет, а им всё равно отомстят, если не сам вор, так его товарищ».
«Кумыки, как низовые казаки, ближе всех граничат с территориями чеченцев, и они, как караногайцы, терпят от них давно…
В селении Аксай, где мы остановились в доме почтенного кумыка, было горе: было выкрадено 8 буйволиц, составлявших главное богатство хозяина. Сына кумыка не было дома: он поехал их разыскивать. Дальше по дороге в Хасав-Юрт мы его встретили. Он скакал озабоченный домой в сопровождении какого-то туземца. Мой знакомый разговорился. Оказалось, что сын нашёл буйволиц в Баташ-Юрте и теперь ехал к отцу за выкупом: воры требовали 70 рублей за 8 буйволиц, цена невысокая. Я был очень возмущён и бесстыдством воров, и таким послаблением, им оказываемым, и когда, на возвратном пути, мы опять заехали к кумыку, — я стал ему высказывать. К моему огорчению, вместо почтенного кумыка, мне пришлось краснеть самому, — и очень много, — когда в ответ он начал сыпать справедливые упреки моему правительству (он говорил: начальству) за потачку тем самым ворам, в которой я его обвинял, и рассказывать про своё горемычное житьё под гнётом воров, будто бы правительством („начальством“) покровительствуемых.
— Как не выкупить? — говорил кумык. — Денег не дашь, буйволиц загонят, что не найдёшь, или порежут. Доказывать, кто деньги принимал? Он скажет, я тебя не знаю: свидетелей не было. Скажешь тому, кто указал буйволиц: ты знаешься с ворами; говорит: нет, передал один знакомый… Сам кругом виноватым будешь.
От этого кумыка я многое в один вечер узнал о нашем суде и о нашей власти.
Довольно сказать, что туземцы предпочитают платить разбойникам дань и оканчивать дело миром, чем обращаться к помощи русских судебных учреждений.
— Вызовет тебя судья, — говорит кумык; — ты придёшь, вора нет; поезжай назад, дело откладывается. Зовут тебя на другой раз, — ты рабочий человек; тебе некогда: на ярмарку надо ехать (кумык был скотопромышленник), дело в другом ауле. Ты не поехал, думаешь — отложат опять; вор приехал, тебе отказ: зачем не приехал. А вор грозит: убью, сожгу…