…Красная цитадель встретила их темнотой и тишиной. Это изрядно походило на ловушку, и, по сути, ею и оказалось.
Темнота в мгновение ока расцвела красными огнями.
Взрывались снопы алых искр, камни под ногами текли от жара, залитые кровавыми отблесками. Воздух горчил и стоял в глотке, как жгучий ком, который невозможно проглотить. Пламя обжигало. Пламя вставало высоко, плыло над самой его головой, словно соцветия красной вишни, чтобы нести только смерть. Пламя полыхало, как гравировка на лезвии верного Когтя Дракона, дрожавшего от переполнявшей клинок ярости. Казалось, ничто в мире не сможет унять и остудить этот злой огонь: тот снова и снова бился об его барьер, разлетаясь убийственными фейерверками.
Но цитадель оказалась пуста. Очевидно, Учитель поручил Яниэру спасти остатки жрецов и, скорее всего, сам ушел вместе с ними, воспользовавшись способностью Первого ученика к перемещениям. Оставался вопрос: кто и зачем в таком случае поддерживает защитный магический огонь? Все происходящее казалось крайне странным.
Когда же наконец он добрался до святилища, пламя вдруг опало, и мир потерял последние остатки смысла и тепла.
Красные и белые краски смешались. Последние осколки священного цвета вместе с душою Учителя, которую он упустил, разлетались по миру в кровавой метели из лепестков. Воистину «Цветы зимней вишни таят в себе снег», как провозглашает второе имя Красного Феникса. Винные лепестки вишни осыпались снаружи во тьме и ветре, в белой пелене снега, в алой ночи, не видимые никем, и это сводило с ума.
Учитель ушел по ту сторону заката и сделался недосягаем.
С тех пор Элиар не мог спокойно смотреть на пышную, густую пену цветущих вишен и стал ненавидеть нежные весенние сезоны, когда все вокруг словно назло ликовало и радовалось несправедливой жизни. Просто в мире не осталось ничего, что в самом деле могло бы вернуть ему весну: смерть наставника навсегда остановила для него тот снежный день.
Холодный зимний день, который так и не кончился для Учителя. И не закончится уже никогда. Конечно, полное осознание случившегося пришло намного позже, а в тот час Элиар жаждал только ненависти и мщенья.
Ненавидеть. О, как сильно он умел ненавидеть.
…Мокрый снег падал на огненно-рыжие волосы и, кажется, звенел в тишине, когда Второй ученик вышел из Красной цитадели с сосудом, полным лотосной крови Учителя. Он собрал крови столько, сколько смог – мертвой, но еще теплой; нетленной, похожей на красную ртуть крови, которой был согрет ледяной, опустевший храм за его спиной. Храм, защищая который до последнего, умер Красный Феникс Лианора.
Храм опустел. Мир опустел. А он, весь в белом от метели, стоял и неловко прижимал к груди эту священную, не знающую порчи жидкость, которую сберег в робкой надежде провести саму смерть – завладеть ускользнувшей в небытие душою Учителя. Рассчитывая обмануть, приманить бестелесную душу на ее же собственную кровь.
Белый снег замедлил бег времени, туманя взор и заметая прошлое. Ветер резал глаза, выбивая непрошенную слезу. Пустой храм позади Элиара был молчалив и тих. Вот и свершилось. Вот и взят Ром-Белиат. Где же его радость? Он мог бы сорвать с древка величественное знамя Закатного Солнца и растоптать его или бросить, как трофей, на стремена своего коня. Но этого не хотелось. Мир опрокинулся: снег медленно поднимался вверх, мучительно падая обратно в небосвод и увлекая за собой разломанную реальность. Невесть почему все вокруг вывернулось наизнанку, как будто все законы и правила разом отменили. Ром-Белиат превратился в снегопад и исчез, вознесшись к небесам.
Вместе с Ром-Белиатом сам он тоже опрокинулся в это ненастье. Снег покрыл Элиара с головы до ног, выбелив одежду, выбелив начисто весь окровавленный город, который казался теперь не более чем белым шлейфом его тяжелого воинского плаща. Снег таял на щеках и мешался со слезами. Он… плачет? Невозможно. Как истощила его душу ненависть…
Спустившись по мокрым от снега парадным ступеням из памятного розового мрамора, по которым поднимался когда-то впервые вслед за Учителем, Элиар остановился, не понимая, куда следует идти дальше и что делать со своею жизнью. Он молча смотрел в снежную мглу, в оглушительную пустоту зимней ночи, едва сдерживаясь, чтобы не упасть на колени и не начать скулить в засыпающем его снегопаде. А между прошлым и будущим, между жизнью и смертью все падал, падал белый снег.
Много крови пролилось в ту ночь на мостовые Ром-Белиата, много крови выбелил милосердный снег.
Все это казалось дурным сном.
Да, всякий раз Элиар просыпался с надеждой, что увиденное – всего лишь сон, который развеют лучи восходящего солнца, но нет: реальность была неколебима. День наступал – но не стирал его память об Учителе. Долгая синяя ночь подходила к концу, а реальность все не заканчивалась.
И вот наконец и эта безжалостная реальность отступила, сокрушенная силой запретных техник чародейства – ушедший за предел Красный Феникс восстал из кровавого пламени. Душа Учителя откликнулась на зов и снизошла в бренный мир! Когда он уже почти поверил в то, что Учитель никогда не вернется.
Но и минувшей ночью во сне сердце Элиара вновь было полно тревоги: он остро боялся проснуться и обнаружить, что удавшийся наконец ритуал тоже приснился ему, что долгожданный успех окажется миражом. Прошедшие дни казались не более реальными, чем сновидение… не передать весь ужас этой мысли.
Однако, все было в порядке: Учитель жив. Кажется, Элиар мог наконец торжествующе вопросить: «Смерть, где твое жало?»
– Мессир, сегодня я срезал для вас пионы, – будничным тоном объявил Элиар и поставил вазу с большими красными цветами подле ног Совершенного.
Тот молча посмотрел вниз.
– Прошу прощения. – Элиар поклонился. – Первый иерарх упросила меня позволить эту утомительную водную процедуру, но я не могу доверить ей вашу безопасность. Если мессир не против, я хотел бы помочь сам.
Знакомый аромат растекался по комнате, приятно смешиваясь с запахом цветов. Элиар мягко улыбнулся: сливовое вино делает душу человека прозрачнее и тоньше, вымывает из сердца всю горечь и грязь. Возможно, именно поэтому в прошлой жизни его так любил Учитель. Сам Элиар предпочитал напитки не столь благородные, более тяжелые и крепкие. Поздней осенью на востоке, в окрестностях бывшего Ром-Белиата вызревают оранжево-красные плоды редкого сорта горького апельсина. Из них получается чудная померанцевая настойка, горькая, как полынь, и в то же время оставляющая на языке своеобразное приторное послевкусие.
В новом воплощении тело Учителя было не таким сильным, как прежде, да и принесенному в жертву юноше никогда не давали пробовать алкоголь, сохраняя кристальную чистоту плоти. Наверное, с непривычки нежное сливовое вино подействовало быстрее и глубже, чем следовало: взгляд Учителя, обычно насмешливый и высокомерный, слегка затуманился сладостью и был самую малость расфокусирован.
Полный холодного океана, этот взгляд ошарашивал, и Элиар на мгновение застыл, впустив его в себя. В нынешние времена во всем мире, должно быть, только у глаз Учителя сохранился благословенный цвет циан. Виденный в последний раз так давно, но не забытый, невыносимо прекрасный – цвет глаз человека, которого, как он думал, уже не вернуть. Жестокого человека с океаном в глазах.
Однако Учитель был здесь.
Воистину, он ошибался: нет той весны, которая бы не пришла.
Его светлость мессир Элирий Лестер Лар сдержанно кивнул в ответ на приветствие, с явным удовольствием прихлебывая свой напиток. Кажется, вкусы и предпочтения Учителя спустя все эти годы остались прежними. А вот лицо взращенной маленькой жертвы ритуала за считаные дни сильно преобразилось, теперь отчетливо напоминая наставника в далекие дни юности: тонкие, ясные и приятные взгляду черты.
Учитель ждал его в легкой узорчатой накидке, открывающей шею и часть спины. Очень открывающей. Элиар нахмурился: надо будет отчитать Шеату за неосмотрительный выбор одежд. Учителю, который собирается всего-навсего совершить омовение, не пристало выглядеть так вызывающе броско. Одеяния следует выбирать более скромные – строгого кроя и безо всяких легкомысленных узоров.
Одним словом, Красному Фениксу Лианора требуется подобающее статусу облачение.
Сам сейчас был без доспехов и без пышных одежд, а голову венчала не торжественная шипастая диадема Великого Иерофанта – простая жреческая повязка с золотым знаком черного солнца.
Продолжая сердито думать об очередном промахе приближенной, Элиар без слов снял с Учителя злополучную накидку и, преклонив колени, обернул вокруг бедер широкий кусок драгоценной ткани левантина. Легкое шелковое покрывало, затканное серебром, растительным орнаментом листьев и цветов пиона, изящно оттеняло молочно-белую кожу, но Элиар, разумеется, смотрел исключительно в пол.
По правде говоря, он хорошо знал это тело. Неделю назад Черный жрец сам связал юношу в алтарной комнате, умело причиняя боль. Это не доставляло удовольствия, но таковы правила: искупительная жертва ритуала должна страдать каждую минуту и умереть в достигших апогея муках. Умереть от мук.
Тогда Элиару было все равно – долгие крики и жалобные мольбы о пощаде не трогали сердце. Тело юной жертвы еще не принадлежало Учителю. По сути, оно принадлежало ему самому: с самого рождения Элиар бережно растил юношу, заботился и воспитывал, готовя лишь к одной цели, и по праву мог сотворить со своим детищем все, что захочет.
Теперь же стало иначе. Когда в сосуд налито драгоценное вино, сосуд и сам становится драгоценностью. Той драгоценностью, что следует ценить и беречь пуще зеницы ока.
Отныне в этом теле созревало солнце, а на великое светило, как известно, нельзя смотреть даже верховному жрецу, если тот не желает в наказание потерять зрение. Учитель всегда был словно солнце, чистое и совершенное: истинный цвет древнего первоогня таился в благословенной крови. Когда-то капли крови подобной этой, крови небожителей, пролились в море и образовали священный Лианор – остров вечной юности, где царила непрекращающаяся весна. Цветущий сад, созданный единственно, чтобы наслаждаться жизнью, где не было ни жары, ни холода – одно только ласковое тепло.