Рядом всегда был кто-то, сперва соученики, потом – подчиненные, но этого недоставало, чтобы заполнить бездонную яму, дыру одиночества, зияющую у него в груди. Только Учитель мог сделать это. Он словно заменил ему и отца, и брата, заменил семью. Все, что было у него сейчас, дал Учитель, и его надлежало благодарить. Надлежало возвратить этот долг, верой и правдой служа во благо богоизбранного народа Совершенных.
Сожаления не решают проблем. Из-за сомнений и воспоминаний детства глупо отклонять все, что имелось для него в Ром-Белиате, Запретном городе с терпким запахом морской соли и сверкающими голубыми сумерками.
Но сейчас, глядя на наглую избалованную девчонку, являющую собой самый драгоценный и изысканный плод народа, который он должен оберегать, Элиар готов был возненавидеть Агнию только за то, что с рождения ей все достается как дар, просто так.
От ярости сердце поднялось и заколотилось, кажется, прямо в пересохшем горле, отмеченном печатью Запертого Солнца. Элиар судорожно сглотнул, пытаясь взять себя в руки, пытаясь унять клокочущий в груди гнев. С минуту он молчал, борясь с обуревавшими его чувствами, рвущимися наружу. Воистину, намек был слишком прозрачен, чтобы демонстративно проигнорировать его, однако заметить стало бы унижением еще большим.
Агния Ивица Лира смотрела на него холодными, как морской лед, глазами и безнаказанно улыбалась своей шалости. Глубокая ледяная синева плескалась в ее взгляде, как и во взгляде всех Совершенных, титульного народа Ром-Белиата. От рождения Агния была госпожой, а он… он по-прежнему оставался все тем же рабом, дорожащим вдобавок своим клеймом. И этого не исправить. Пестуемая Учителем аристократия Ром-Белиата – люди без изъянов, Совершенный род, избранный небожителями. А он всего лишь полукровка, чья кровь недостаточно чиста и благородна. Он появился на свет, чтобы быть человеком второго сорта.
Но и среди Совершенных все было не так гладко и однозначно. Глаза юной Агнии Ивицы Лиры казались лишь бледным подобием пронзающих насквозь циановых глаз Учителя, от пристального взора которого кровь превращалась в острые кристаллы и изнутри разрывала вены. Воистину, благословение небожителей истощалось, и с каждым новым поколением Совершенные слабели.
Времена менялись.
Глава 21. Журавль роняет перо. Часть 1
Эпоха Черного Солнца. Год 359.
Сезон пробуждения насекомых
Куколки превращаются в бабочек.
День восемнадцатый от пробуждения
Ангу. Цитадель Белых Лун
*киноварью*
Весь день волчонок не отходил от него ни на шаг и только к вечеру, когда село солнце, позволил покинуть апартаменты в сопровождении Первого ученика. Избавившись от пристального надзора своего благодетеля, Элирий наконец перевел дух.
Хвала небожителям, Яниэр не стал утруждать его новым путешествием и просто раскрыл пространственный переход. Взяв ученика за руку, Элирий шагнул за ним в переливающийся серебристым свечением портал и в мгновение ока оказался на второй вершине двурогой горы Фор-Вирам. Теперь вокруг гордо поднимался не дворец владетелей Севера, а воздвигнутый Первым учеником новый храм. Здание казалось парящим в воздухе, сотканным из облаков и тумана: стены обтянуты белоснежным шелком и украшены пилястрами из слоновой кости, лестницы из молочного мрамора поддерживают колонны, увитые алебастровыми лозами. Сдержанная, спокойная красота этого места отличалась от устрашающей военной строгости Волчьего Логова.
Портал выводил во внутренний сад: ровными шпалерами над ними расположилась белая глициния. Цветы пахли густо и сладко. Серебро лунного сияния щедро струилось по свисающим длинным лозам, по гроздьям лепестков и по платью Яниэра, украшенному полупрозрачными паутинками узоров; приглушенный ночной свет оттенял ослепительную белизну его волос. Для большего удовольствия от встречи в специальную емкость на столике поместили сверчков, которые услаждали слух размеренным приглушенным стрекотом. Элирий удовлетворенно кивнул всегдашней предусмотрительности Первого ученика: он любил голоса сверчков и тихий шелест садовой листвы.
Яниэр молчал, давая ему возможность в полной мере насладиться умиротворяющими, убаюкивающими звуками природы. А может, попросту растерял все загодя приготовленные слова и мог только бросать краткие взгляды, изредка, оставаясь в границах учтивости. Вспоминая, как был потрясен Элиар, впервые увидев его после удавшегося ритуала, Элирий склонялся к последнему. Надо сказать, ему и самому было непривычно видеть Яниэра в белых одеждах, а не в красных: мысль о том, что красный цвет запрещен, как и прежде претила.
– Приветствую Учителя в храме Лунного Солнца, – наконец-то придя в себя, с почтением произнес Яниэр на Высшей речи ли-ан. Отражение звездного света дрожало на бледных волосах, словно иней. – Да продлятся дни Красного Феникса Лианора, священной державы Первородных, повелителей людей.
Чуть грассирующий голос Первого ученика был привычно прохладен и лишен оттенков эмоций… или же казался бесцветным по сравнению с природной выразительностью голоса Первородного. Однако мелодичность древнего языка ли-ан, запрещенного и вышедшего из употребления даже при дворе Бенну, и самому равнодушному голосу придавала любезность или даже ласковость.
В ответ на приветствие Элирий чуть наклонил голову, размышляя о своем. И как только волчонок допустил это рандеву, выпустил из тисков постоянного напряженного внимания? Должно быть, понял, что надоел, и благоразумно решил не досаждать еще больше и не набивать оскомину.
– Учитель предпочитает шафрановый чай, – тем временем виновато улыбнулся Яниэр, жестом приглашая его к столу, – но белый чай с хризантемой всегда успокаивал вашу светлость. Я взял на себя смелость предположить, что он лучше подойдет к сегодняшним сладостям.
В руках ученика появилась крохотная круглая чашечка без ручки. Элирий догадался, что в ней – горьковатый настой, который следует пить малыми порциями и более ни с чем не смешивать. Прежде он частенько пил этот желтовато-зеленый, почти прозрачный восточный напиток. Древние утверждали, что он снимает усталость и продлевает жизнь – конечно, тем, у кого она не была бесконечна.
Да, сам он любил шафрановый чай. А вот Элиар отличался экзотическими, порой дикими вкусами. В памяти Элирия вдруг всплыло, что кочевники Великих степей для пущей питательности добавляли в чай топленое масло и жирное кобылье молоко. С годами, проведенными в Ром-Белиате, Второй ученик сильно изменился, но так и не захотел избавиться от варварской привычки. В те времена все подсмеивались над упрямцем и даже смотрели с отвращением, а сейчас Элирий подумал, что, возможно, этот молочный напиток оставался последней сердечной связью Элиара с покинутой родиной. Болезненной, пронзительной связью.
– Не ожидал, что ты помнишь это. – Элирий взял в руки чашу. Высушенные и выдержанные в меде целебные цветы медленно раскрывались в горячей воде, шевеля лепестками, как морские звезды.
– Как можно позабыть? – искренне удивился Яниэр. – Кто хотя бы день был Учителем, тот останется в сердце на всю жизнь. А мессир был моим Учителем целых тридцать лет, с самого раннего детства.
– Не так уж и долго, если посудить, сколько лет я им не был, – сдержанно заметил Элирий. Первый ученик откровенно наслаждался красивыми переливами голоса Первородного, не замечая легких оттенков и полутонов, которые прежде заставили бы насторожиться. Вероятно, радость от встречи была слишком велика или Яниэр, будучи полновластным хозяином в своем краю, успел отвыкнуть обращать внимание на подобные крохотные нюансы. – И что же сегодня на десерт?
– Любимое лакомство мессира, – с готовностью отозвался Яниэр. Прохладный голос звучал серебряной флейтой, размеренными и долгими переливами. – Мы до сих пор храним его рецепт в секрете.
Элирий выжидательно приподнял бровь, глядя на чашечку душистого плодового конфитюра, аккуратно придвинутую к нему. Ах да. Секретная зеленая сладость – конфитюр из крыжовника. Из ягод старательно вынимали все косточки и вымачивали в отваре молодых листьев сливы, – так оставался нетронутым яркий изумрудный цвет. Отрада и для глаз, и для языка… Рот заволокло мягкой сладостью.
– А этот мармелад сделан по новому рецепту, – благожелательно сообщил Яниэр, указывая на еще одну изящную вазочку в форме лепестка дикой яблони. – Попробуйте, ваша светлость.
Но этим вечером мессир Элирий Лестер Лар, слывший самым искушенным гурманом своего времени, был вовсе не в настроении беззаботно вкушать изысканные лакомства, а потому нетерпеливо перевел разговор:
– Как все это трогательно, – холодно протянул он, демонстративно положив серебряную ложечку обратно на салфетку. – Яниэр, душа моя, есть ли что-то, о чем ты хотел бы поведать мне?
Тот отрицательно покачал головой, а ясный взор как будто заострился и заледенел.
– Рассказами о минувшем я опасаюсь принести непокой вашей душе, – не сразу отозвался Белый жрец. – Уже очень скоро память мессира восстановится сама собой под влиянием силы крови. Нужно лишь подождать немного…
– Значит, ты тоже перестал слушаться меня? – резко прервал его Элирий.
Яниэр нахмурился: на гладком лбу между светлыми бровями вразлет пролегла едва заметная вертикальная морщинка.
– Я забылся и преступил черту, допустив в разговоре с Учителем непозволительную дерзость, – вынужден был признать он. – Прошу простить меня за этот неприятный инцидент, заслуживающий всяческого сожаления.
Наклонившись к нему, Первый ученик взял и, медленно разжав стиснутую в кулак руку рассерженного наставника, с нежностью поцеловал каждый палец.
– Позвольте дать объяснение, – преданно заглядывая в глаза, обратился Яниэр. – Не сомневайтесь: ваш ученик выполнит все, что Учитель прикажет ему. Лишь ради вашего собственного блага я просил вас не спрашивать о прошлом: я не хотел, чтобы вы прежде срока вспоминали всю ту боль, что пока забыта. Кроме того, не стоит опережать события и вырывать отдельные эпизоды из временного контекста. Слишком велик шанс истолковать их неправильно. Но если мессир действительно желает этого… тогда, конечно, я отвечу на все вопросы.