Элирий остановился, с неудовольствием обозревая окрестности и продумывая дальнейший маршрут. С вариантами было негусто, прямо скажем, он видел всего-навсего два: либо продираться через совершенно непроходимое с виду нагромождение колючих ветвей, либо попытаться проскользнуть через заболоченную сторону преградившего ему путь озерца. Выбор непростой, но из двух зол Элирий склонялся к последнему.
С первого взгляда казалось, найти верную тропку в здешних топях сможет только старожил, собиратель болотных ягод. Но и он должен попробовать – другого выхода, кажется, нет. Все же бывший верховный жрец не какой-нибудь дикий кабан, чтобы ринуться напролом сквозь сухой валежник, ветробой и непролазный бурелом. В темноте там легко выколоть глаза. Поворачивать назад тем более нельзя – Элирий потерял много времени и сил, забираясь в эти глухие места. То, что они оказались непроходимы, может даже сыграть ему на руку: преследователи не додумаются искать беглеца в болотах или сами увязнут в них.
С торопливой осторожностью ступая по кочкам, Красный Феникс продолжил свой путь во тьме. Густое молоко тумана уже касалось его губ.
Вдруг слабый шум донесся до обостренного слуха и привлек внимание: что-то шевелилось в тумане, совсем недалеко от него… о небожители, всего лишь птица. Крохотный зимородок с выводком только народившихся голубых птенцов, неуклюже шлепающих вслед за матерью по размытому ненадежному берегу. Элирий задумчиво проводил процессию взглядом. Удивительное дело, редко удается увидеть зимородка так близко: эти изящные, полные спокойного достоинства птицы любят уединение. Впрочем, в нелепых угловатых птенцах пока еще сложно заметить особенное благородство и красоту.
В сердце закралась странная ностальгия по временам, когда ученики его были еще малы, неопытны и, самое приятное, не пытались его убить.
Сгустившийся туман можно было есть ложкой: болото влажно дышало им. Если честно, Элирий не отказался бы поесть чего-нибудь посущественнее, но появилась новая напасть: погода портилась на глазах. Для северной ночи в лесу было довольно-таки тепло, а потому вместо хлопьев снега посыпала мелкая снежная крупа – белые частички льда обильно выпадали из облака над лесом и исчезали в воде.
Невидимый ворон хрипло каркнул над самым ухом, подавая сигнал собратьям. Если честно, этих самых воронов в окрестностях было как-то подозрительно много: птицы тревожили, они словно нарочно объединились и преследовали его… Большое черное перо упало на воду и растеклось, как будто чернильная клякса.
От неожиданности Элирий вздрогнул и сделал до обидного неточный шаг: нога соскользнула с кочки чуть в сторону. Ошибка, недопустимая на болотах ошибка! Беспомощно взмахнув руками, Совершенный не удержал равновесия и ухнул куда-то в темноту.
Студеная вода обняла его крепко, как после долгой разлуки, глубина сомкнулась над головой. Кожу обожгло смертоносным холодом, который замедлил кровь, захватывая по одной мышцы и кости, но почти сразу тело сдалось и, кажется, привыкло, перестав воспринимать этот холод как что-то некомфортное. Это очень плохой знак.
Конечности свело судорогой. В следующий миг Элирий с ужасом понял, что тонет: во второй инкарнации он был намного слабее себя прежнего и, хуже того, не умел плавать. Что неудивительно, ведь принесенный в жертву юноша никогда не покидал пределов Красных покоев – где было ему учиться, в купальне?
Элирий попытался было начать грести, но тело не знало этих движений, и совершало их неуклюже и неточно, кроме того, удержаться на поверхности пресного озера было намного сложнее, чем в океане. Ледяная болотистая вода предательски проваливалась под рукой, не давая опоры.
В довершение всех бед остатки вервия бесцветия мешали свободному циркулированию духовной энергии.
Замерзающее тело тяжелело с каждой минутой, дыхание замедлялось. Распластав крылья в тягучей воде, феникс медленно уходил на дно, во тьму… туда, где под толщей холодных вод покоился до скончания дней проклятый богами его древний Лианор. Пучина властно тащила вниз, пряча жертву в своем жадном чреве, – а на самом дне бездонного озера бесстрастно сияло черное солнце.
Феникс, что был старше этих вод и светлее рассвета, плыл в бездыханной тишине.
Холодно. Кажется, призванная из небытия душа его вновь промерзла до самого дна.
Благодаря запретной технике призыва души Красный Феникс получил новое, очень молодое тело, и сознание его инстинктивно подстраивалось под возраст принесенного в жертву безымянного юноши. Если бы не опыт и поистине выдающиеся духовные способности его светлости мессира Элирия Лестера Лара, этот побочный эффект черного ритуала проявился бы гораздо сильнее, но, хвала небожителям, до сей поры его удавалось держать под контролем. Однако сейчас, на зыбкой границе жизни и смерти, яви и сна, Совершенный слишком устал и замерз. Ненадолго отпустив самоконтроль, он вдруг почувствовал себя совсем юным и остро беззащитным. Как непривычно.
– Холодно, – чуть слышно выдохнул в темноту его светлость мессир Элирий Лестер Лар. – Мне холодно.
Пригвожденный к месту, словно стрелой, этим певучим голосом из прошлого, спаситель его, кажется, потерял дар речи. Помедлив, незнакомец снял остатки вервия бесцветия и мастерски навел какой-то успокаивающий мираж.
Ночь углубилась. Волны приятного жара расходились по телу одна за другой, и Элирий понемногу согрелся. Ему казалось – он вовсе не в заброшенном рыбацком домике в промозглых северных землях, а где-то далеко отсюда… на юге, в Великих степях. Всеми красками расцветает середина лета, воздух плавится от зноя даже ночью. В эти самые жаркие дни года кочевники спали в шатрах прямо на полу, под куполами плотных сеток, защищающих от насекомых…
Приятные чужие воспоминания потекли в него, убаюкивая и согревая в этот тревожный час.
Глава 28. Чай с шафраном
Эпоха Черного Солнца. Год 359.
Сезон пробуждения насекомых
Запускают воздушных змеев.
День двадцатый от пробуждения
Ангу. Лес Кукол
*киноварью*
Потревоженный сквозняком, сонно звякнул на двери металлический колокольчик.
Пробудившись от этого уютного звука, Элирий немедленно вспомнил, как накануне едва не остался навсегда в зазеркалье лесного озера, но кто-то помешал ему утонуть; чьи-то крепкие руки вытащили его на поверхность, стянули промокшую насквозь одежду, пропитавшуюся водой и потому отяжелевшую и невыносимо холодную; а после этот кто-то старательно высушил его волосы и всю ночь согревал теплом, бережно синхронизируя потоки энергии. Вспомнил, как с него полностью сняли остатки вервия бесцветия и энергия свободно потекла по всем четырнадцати меридианам. Как сам он доверчиво приник к таинственному спасителю, бессознательно ища покоя и защиты. Как рука его случайно коснулась рубцов, затейливо переплетающихся на широкой спине.
Он действительно вспомнил, или все это только привиделось в предсмертном эйфорическом полубреду? На память в последнее время рассчитывать не приходилось. Так что же произошло минувшей ночью? Он спал и видел сны?
Расплывчатые воспоминания приходили как будто из видения.
Кажется, прошлой ночью он дрожал не только из-за пронизывающего насквозь холода и мокрой одежды, противно облепившей тело, а из-за кое-чего еще, постыдно спрятавшегося в сердце.
Старый дом весь зарос вьюном и создавал впечатление заброшенного. Возможно, его используют только в теплое время года, для ловли сезонной рыбы, сбора ягод и лекарственных трав. Сквозь прорези ставен в незастекленное окно втекал сладковатый лесной воздух, шорох сосновых ветвей и редкие всплески близкой воды.
Белый призрак рассвета слабо колыхнулся в оконном проеме. Первые солнечные лучи робко пробивались через неплотно подогнанные доски: из неровных щелей начал сочиться пока еще тусклый свет. Ветер приносил из леса сладкие и тревожные ароматы весны: прелый запах влажной земли и молодой зелени, от избытка силы пробивавшей ее насквозь.
Сегодняшняя постель привычного к роскоши выходца из Лианора была грубой, но сухой и теплой. Бережно укутанный стеганым покрывалом до самого подбородка, Элирий был полностью обнажен. Чуть приподняв веки, он смутно разглядел стоящего подле него человека. Разумеется, то был его ученик – без доспехов, в удобной дорожной сутане простого жреца, пригодной и для многочасового пешего перехода, и для длительной верховой езды. В этот момент меньше всего на свете Элирий желал бы видеть волчонка, но все же не удержался от соблазна бросить краткий взгляд из-под ресниц.
Любопытным глазам предстал суровый лик кочевника, склонившегося над ним и осматривавшего его с видимым беспокойством. В этот миг Элиар отчего-то показался красивее, чем Элирий привык считать. Кажется, мужественная грубость одежд только подчеркивала эту странную, необыкновенную красоту. Да, то была не каноническая утонченная красота Совершенных, но с притягательностью внешности Элиара было сложно спорить. Золотые глаза, очень ясные, похожие на осенний рассвет, с неожиданно теплым выражением наблюдали за ним; приглушенный тон кожи оттеняла природная яркость волос, в отсутствие прислуги собранных в простой высокий хвост, словно во времена ученичества.
Элирий исподволь разглядывал ученика и не мог знать, как бросается тому в глаза его собственный изнуренный вид. Ночные купания в холодной озерной воде определенно не пошли на пользу юному организму: нездоровая бледность покрывала щеки, скулы резко выделялись на осунувшемся от волнения узком лице. Серебряные змеи вились в небрежно распущенных волосах, еще не приведенных в порядок после сна.
Не вынеся столь пристального внимания, Элирий вновь притворно смежил веки, но поздно: волчонок заметил, что он пришел в себя.
Не желая насильно вытягивать из-под покрывала руку Учителя и тем самым принуждать демонстрировать наготу, Второй ученик молча положил пальцы ему на горло, принимаясь прощупывать пульсацию крови. Элирий не отстранился, позволяя воспитаннику делать то, что нужно: считать пульс и слушать дыхание.