Левон взял письмо и медленно протянул его к свече. Но едва пламя коснулось края бумаги, как он отдернул руку, словно почувствовал боль. Ему стало вдруг жаль уничтожить это воспоминание о тех минутах, когда так властно охватили его мечты. Он бережно сложил бумагу и спрятал в боковой карман, потом встал и вышел. Перед ним через все селение тянулась большая дорога, теперь озаренная луной, поднимаясь по отлогому скату на противоположную высоту. Вдоль крутого берега ручья Риппаха безмолвно двигались и выстраивались войска, а над ними на возвышенности виднелись орудия. Кое — где горели костры, слышался глухой шум… Знакомая картина в ночь перед боем. Кому судьба изрекла уже смертный приговор? Быть может, ему?
Князь снова вернулся в комнату и начал ходить из угла в угол. Спать ему не хотелось, да притом и не стоило. С минуты на минуту надо было ждать приказа выводить эскадрон. В комнату тихо вошел его вестовой.
— Не будет ли приказаний, ваше сиятельство? — спросил он.
Этот вестовой по имени Егор, взятый князем к себе несколько дней назад, оказался забранным в прошлом году рекрутом из смоленского имения князя. Крестьяне Бахтеевых издавна любили своих господ, и Егор был несказанно рад такой удаче, что ему пришлось служить своему барину.
— Нет, ничего, — ответил Левон. — А, впрочем, — добавил он, — приготовь на всякий случай поскорее чай и чего‑нибудь. Может, подъедет Данила Иваныч.
— Слушаю — с, — и Егор ушел.
Князь, действительно, с минуты на минуту ждал приезда Новикова и уже начинал тревожиться за него.
На этот раз ожидания не обманули его. Не прошло и десяти минут, как в комнату торопливо вошел Новиков.
— Вот и я, — крикнул он, переступая порог.
— Как я рад! — с истинным облегчением воскликнул князь. — Ну, рассказывай.
Вошедший вестовой помог Новикову снять шинель.
— Ты откуда? — спросил князь.
— Устал, хочу есть, как собака, — ответил Новиков. — Сейчас от нашего генерала — все доложил как следует. Фу, черт, ноги совсем затекли, — закончил он, с наслаждением вытягиваясь на лавке.
— Я уже распорядился, — отозвался князь.
— Да, — вдруг произнес Новиков, вскакивая с лавки. — Перекрестись, Левон, — фельдмаршал скончался, но это еще для всех тайна. Государь ожидает сражения и не хочет пока, чтобы армия знала об этом. Старика очень любили.
Лицо Новикова стало серьезно и печально.
— Мир его праху! — торжественно сказал Левон. Это не было для него неожиданностью после последнего свидания с фельдмаршалом, но все же его сердце болезненно сжалось. Как будто вместе с этим стариком ушла навсегда в вечность целая эпоха славы, блеска, побед. Он был последним носителем великой славы минувшего. Настали новые времена, выдвинулись новые люди… Над его славной могилой уже сплетаются, как змеи, низкие интриги, зависть — уже делят наследие его власти. — Этого надо было ожидать, — грустно сказал Левон, — но все же это скорбная весть. Мы потеряли великого русского человека.
— Да, — ответил Новиков, махнув рукой, — но там думают иначе. Старик все же стеснял их. Теперь у них вполне развязаны руки. То‑то покажут себя! А положение наше скверно.
— Скверно? — переспросил Левон. — Конечно, оно не так блестяще, как думает, например, Софья Григорьевна, но все же, если мы не будем безумно лезть вперед, — наше дело не проиграно.
— Уже поздно, — мрачно сказал Новиков.
— Как поздно! — удивленно воскликнул князь.
— Сейчас, — отозвался Данила Иваныч, указывая глазами на вошедшего Егора.
Егор быстро поставил на стол закуски и вино, потом сбегал и вернулся с чайником и посудой.
— Больше ничего, — нетерпеливо сказал князь.
Егор вышел.
— Ну, так вот, — наливая себе вина, начал Новиков. — А младенец еще спит? — перебил он себя, указывая глазами на Белоусова.
— Спит и будет спать, пока не разбудят, — ответил князь. — Говори, не стесняясь.
— Ну, так вот, — повторил Новиков, — я скажу тебе самые достоверные сведения. Пока думали, что Наполеон где‑то там во Франции собирает жалкие остатки войск, — он уже здесь. Он сам ведет на нас двухсоттысячную армию, он сейчас, наверное, в десяти верстах от нас. Его войска заняли или займут на днях Лейпциг, а у нас не наберется и ста тысяч!.. Нам придется отступить за Эльбу, или мы будем уничтожены.
Князь был поражен.
— Как, — медленно спросил он, — Наполеон уже здесь, у него уже есть новая армия? Но это неслыханно! Он волшебник.
Князь в волнении заходил по комнате.
— Да, это почти чудо, — ответил Новиков, — в главной квартире ошеломлены. Прусский король, говорят, рвет и мечет и чуть ли не готов сам лететь просить пощады… И все же бой хотят дать! — закончил он.
— Но кто же главнокомандующий? — спросил князь.
— Назначен Витгенштейн, — ответил Новиков. — Барклай, Тормасов и Милорадович беснуются. Прусский король обозлен, что государь не согласился назначить главнокомандующим этого старого вахмистра Блюхера.
— Хоть это‑то слава Богу, — заметил князь.
— Да что, — почти с отчаянием произнес Новиков, — а сколько у Наполеона еще войск в крепостях на Эльбе, Одере, Висле. В Кракове! Говорят, идут войска из Италии и Испании, собираются войска Рейнского союза! А Витгенштейн! Да что он! Он будет куклой, так как все его распоряжения идут на утверждение в императорскую квартиру! И это‑то против Наполеона! Против величайшего полководца. Ну, а теперь, — закончил он, — надо готовиться к бою. Завтра мы будем атакованы самим Наполеоном, и да поможет нам Бог! Да, скажи, пожалуйста, — снова начал он, — что, имеешь ли известия от Герцфельда, или этот герой сбежал?
— Нет, он не сбежал, — улыбнулся князь, — он ухитрился переслать мне записку, что, принужденный экстренно выехать, он откладывает дело до первой встречи. Вообще вся эта история довольно глупа, — и князь пожал плечами.
— Ты не можешь себе представить, — сказал Новиков, — до какой степени нагло ведут себя прусские офицеры. Они теперь везде в штабах, всем распоряжаются. Да и среди населения — оно здесь богаче — уже совсем не то отношение. За каждый пук соломы дерут втридорога. Я не раз слышал, как эти скоты говорили, что без нас они прекрасно бы жили, а мы приносим им только разорение, что с Наполеоном нам все равно не справиться, и прочее. Я часто вспоминал слова Гардера, что есть две Пруссии, ну, так той, к какой принадлежит он с дочерью, осталось очень немного и скоро, кажется, вовсе не останется, а останутся одни скоты, которые готовы были бы даже сейчас сожрать нас… Ведь они ненавидят и презирают нас. Мы испытаем еще это на своей шкуре…
Новиков взволнованно замолчал.
В эту минуту вошел вестовой и передал приказ строить эскадроны.
— Эй, юноша, — крикнул Новиков, стаскивая с Белоусова шинель, — торопитесь в первый бой.
Белоусов вскочил и сел на лавке, протирая глаза. Казалось, он еще не понимал, где он и кто разбудил его.
— Скорей, скорей, — торопил его Новиков.
Белоусов очухался и вскочил на ноги.
— А, здравствуйте, — весело проговорил он, протягивая руку, — наконец‑то бой!
Его юное лицо с большими карими глазами светилось оживлением.
Князь с заметной симпатией глядел на юношу.
— А все‑таки, Гриша, — сказал он, — вам рано идти в поход. Я бы не пустил вас. Посмотрите, ведь вы совсем ребенок.
Гриша вспыхнул.
— Это вы увидите в деле, — звенящим голосом ответил он.
— Да вы, Гриша, не обижайтесь, — примирительно сказал Новиков, — ведь вы уже не раз доказали свою смелость на разведках.
— А все же вы не захотели взять меня с собой, — с упреком сказал юноша.
— Ну, возьму в следующий раз, — улыбнулся Новиков.
— Правда?
— Правда. Вот моя рука.
Гриша горячо пожал протянутую руку.
Гриша был единственным сыном богатого и родовитого пензенского помещика. Благодаря связям он был принят прямо в последний класс пажеского корпуса и через полгода уже выпущен офицером.
И князь, и Новиков сразу почувствовали симпатию к восторженному юноше, и через несколько дней он уже стал для них близким. Что касается Белоусова, то он чуть ли не обожал их и видел в них героев.
XIII
Небо было безоблачно, воздух тих и прозрачен. На отлогом скате возвышенности, на левом фланге расположения наших войск стройными линиями вытянулся драгунский полк, в котором служил Бахтеев.
Со своего возвышенного места Левону ясно были видны противоположные возвышенности, лощина, пересеченная большой дорогой, дома селения и крутые берега риппахского ручья и развернутые на этом берегу в боевом порядке колонны русских войск — пехоты и многочисленной кавалерии.
Царило напряженное ожидание. Левон взял подзорную трубу. Скаты холмов были пусты. Но вот на вершине холма показалась фигура всадника. Конь остановился. Через мгновение появились еще несколько всадников и стали в стороне от первого. Левон почувствовал, что у него перехватило дыхание и потом учащенно забилось сердце. Стройная серая лошадь и сидящий на ней невысокий человек в длинном сюртуке и треугольной шляпе ясно вырисовывались на чистом небе. Лошадь стояла как вкопанная и казалась со своим всадником чудесным памятником.
— Это он, — вслух произнес Левон.
Но на эту группу уже устремились все глаза. Словно всколыхнулись ряды, по ним пробежал шепот. Наполеон!
Левон в первый раз видел великого императора Запада, того, чье имя уже при жизни было окружено легендой. Этот маленький человек на тонконогом арабском коне, неподвижно, как статуя, стоящий на вершине холма, казался ему воплощением грозной силы, почти двадцать лет потрясавшей мир громами своих побед.
Не отрываясь глядел на него Левон. Вот император повернул голову и слегка поднял руку. В ту же минуту стоявший недалеко от него всадник в шитом золотом мундире приподнял шляпу, украшенную перьями, и повернул коня. Император не глядя протянул руку назад, и в то же мгновение в этой руке очутилась подзорная труба. Несколько минут император внимательно рассматривал русские позиции, потом отдал трубу тем же порядком, как и получил, и вдруг, к великому удивлению Левона, тронул коня и медленно начал спускаться по отлогому скату. Свита следовала за ним… Он медленно спускался, а тем временем из‑за гребня холма и прямо, и слева, и справа вдруг показались густые цепи стрелков, потом грозные каре пехоты и волнующаяся масса кавалерии. Каре двигались на расстоянии нескольких сот шагов друг от друга. Прямо против драгун Левона шел отдельный отряд кавалерии. Впереди несся тот самый всадник в золотом мундире, стоявший раньше рядом с императором. Левон узнал его по лошади и белому плюмажу. Император остановился. Головные части уже поравнялись с ним, и, как отдаленный гром, послышались восторженные крики. Войска приветствовали своего императора. Стрелковые цепи бегом спускались по скату; было видно, как солдаты потрясали ружьями, высоко поднимая их над головой. Крики становились громче. Уже ясно были слышны возгласы: