Мэри сощурилась.
– Так ты с нами не поедешь?
– Поеду. Но не сразу, а попозже. Мне надо разобраться с делами, а вы пока плывите через океан и вступайте в новую жизнь. А потом встретимся. Так ведь будет правильнее? – Она перевела взгляд на женщин, и те кивнули.
– Верно, – добавила мисс Тэннер.
Ситуация резко переменилась. У Мэри скрутило живот – того и гляди стошнит. Она не могла понять, от волнения это или от страха, а может, по обеим причинам. Сердце стучало тяжело, гоняя кровь по телу, нервы натянулись до предела, кожу покалывало.
– А мы на корабле поплывем, да? – спросила Лотти, взяв сестру за руку.
– Да, на большущем, – подтвердила мисс Тэннер.
– Что скажешь? – спросила мама, встретившись с пристальным взглядом старшей дочери.
– Даже не знаю. Ты точно к нам приедешь? – спросила та вместо ответа.
– Конечно. Обещаю.
Когда дамы ушли, в доме воцарилась зловещая тишина. Мэри пошла кипятить воду. Они с Лотти пропустили чаепитие, и теперь их точно ждал неизбежный скандал с мамой, ведь они так и не нашли ничего на ужин. А ей-то казалось, что времени еще достаточно… Мэри прикусила нижнюю губу. Внутри волной разливалось отчаяние.
– Есть хочу, – захныкала Лотти.
Мэри строго посмотрела на сестру.
– Тсс! Мама тебя услышит, и мне тогда мало не покажется.
Лотти снова заныла, но уже тише, и стала переминаться с ноги на ногу.
– Что такое, девочки? – спросила мама, спускаясь к ним. Голос у нее был веселый, но Мэри понимала: это ненадолго.
– Прости, мам, мы ничего не нашли на ужин. Я помогла старой миссис Уотсэми донести покупки, она заплатила мне талонами на сладкое, но в «Мэйнардс» их уже не принимают, говорят, раздача закончилась. – Мэри не стала упоминать о том, что в кондитерской им больше не станут отпускать товар в долг, иначе мама разозлилась бы еще сильнее.
Мать уперла руки в бока и смерила Мэри сердитым взглядом.
– Эта старая карга вас одурачила. Вот я ей покажу…
– Мам, не надо, пожалуйста! – взмолилась Мэри. – Уверена, она и сама про талоны не знала.
Мама шумно выдохнула носом.
– Ага, как же. Но это уже неважно. Главное, что вы едете в Австралию. И жизнь вот-вот изменится к лучшему! Верно я говорю?
Сестры переглянулись.
– Пожалуй, – протянула Мэри.
– Так вот, чтобы отпраздновать удачу, я купила нам три целых яйца и немного вчерашнего хлеба. Поужинаем сэндвичами с яичницей.
Лотти заулыбалась, обнажив дыру во рту: на прошлой неделе у нее выпали два передних зуба.
– Люблю сэндвичи с яичницей!
– А кто их не любит. А теперь отойди, милая. Я сама приготовлю ужин. Пусть это будет праздничное угощение в честь отъезда.
Когда они уселись за стол, вся комната уже успела наполниться аппетитным запахом яиц, масла и поджаренного хлеба. Желудок у Мэри грозил вывернуться наизнанку, если бы она еще хоть немного помедлила с ужином, а глаза Лотти при виде сэндвича на тарелке едва не выскочили из орбит от восторга.
Яркий горячий желток растекся по толстым кускам белого хлеба. Мэри облизнулась, делая вид, что слушает молитву, которую читала мама. Потом поднесла сэндвич ко рту и откусила. Яичный вкус тут же обволок ей язык, масло потекло по подбородку. Девочка закрыла глаза, наслаждаясь моментом.
Мама тоже откусила кусок и заговорила с набитым ртом:
– Понимаю, путешествие вас пугает, но впереди ждет лучшая жизнь. Не знаю, когда у меня отыщется работа, а вы тощие, как крохотные крольчата. Да и Стэн говорит, что мы все от этого выиграем.
У Мэри екнуло сердце.
– Стэн?
Мама моргнула.
– Да, он тоже считает, что это прекрасный вариант. Я смогу съехаться с ним, найти работу, подкопить деньжат – ну, на поездку к вам и все такое. А потом мы к вам присоединимся.
– Ты хочешь съехаться со Стэном? – переспросила Мэри. В горле встал ком.
– Спрашиваешь. Не собираюсь оставаться в этой дыре одна, когда вы уедете! Стэн говорит, что мы можем жить как семья. Мы все только выиграем. Вот увидите.
Мэри проглотила кусок хлеба с яйцом, но он едва не застрял в глотке. Вкус стал пресным, желток неприятно сгустился на языке. Мама просто хочет от них избавиться, чтобы не мешали начать все заново со Стэном. Неудивительно: она же привыкла думать только о себе. И все равно новость больно ранила Мэри. Ей в сердце словно нож всадили.
Она дотянулась до руки Лотти и стиснула ее под столом. Сестра, казалось, не обращала внимания на беседу, которая разворачивалась за столом, – она старательно слизывала полоску липкого желтка с тарелки.
– Хорошо, мам. Поплывем на корабле и будем готовиться к твоему приезду.
А ведь мать не приедет. Мэри это понимала. Ее душа ожесточилась еще сильнее – так случалось всякий раз, когда мама нарушала собственное слово. Вскинув голову, девочка погрузилась в мысли о предстоящем путешествии. Да, мама солгала им с сестренкой, но в одном не слукавила: ее дочерям и впрямь представился шанс шагнуть в новую жизнь. Пускай и без матери, пускай им придется самим о себе заботиться, неважно. Мэри ведь всю жизнь приглядывает за Лотти – справится и теперь. А еще их каждый день будут радовать пони, солнце, апельсины, и они смогут купаться в бескрайнем голубом океане, когда пожелают!
Глава 6Октябрь 1953 года
Гарри поморщился и перевернулся на спину. Ноги еще горели и ныли после порки, которую ему устроил Билл, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что терзала сердце. Мальчик никак не мог уснуть и все смотрел в потолок, заново переживая страшную новость. Мамы больше нет, он остался совсем один в этом мире. Она уже никогда не приедет за ним, не прижмет к себе, ничего не уладит. Горло Гарри сдавило всхлипом, но он сдержал его и огляделся в надежде, что все мальчики спят и никто ничего не заметил.
Он пока не мог поделиться своим горем ни с кем, даже с Дэйви. Слишком уж свежей и болезненной была рана. К тому же, увидь Джейми слезы в глазах Гарри, он не упустил бы шанса для новой атаки, а уж это сейчас точно ни к чему. Гарри хотелось одного: вырыть яму, спрятаться в ней и исчезнуть. Вот только это невозможно. Придется спуститься к завтраку, не то опять угодит в передрягу.
В столовой Гарри высмотрел местечко по соседству с Дэйви и поставил рядом с ним миску с кашей и тарелку с тостами. Кто-то из старших прочел молитву, и все как один накинулись на кашу. По утрам Гарри всегда донимал страшный голод – в остальное время недоедание еще можно было терпеть. А перед завтраком желудок словно бы превращался в огромную пустую пещеру, ждущую, когда же ее заполнят. Каша была чуть теплая, и коричневого сахара в нее добавили маловато, но для того, чтобы набить живот и согреться после спуска по холодной лестнице, этого оказалось достаточно.
– Все хорошо? – спросил Дэйви, откусив изрядный кусок от тоста, намазанного маслом и вареньем.
Гарри пожал плечами, но ничего не ответил.
Дэйви перестал жевать и обвел друга внимательным взглядом, вскинув бровь.
– Что стряслось?
Одного этого вопроса хватило, чтобы на глаза Гарри навернулись слезы. Он уставился на свою порцию каши, боясь проронить хоть слово – а вдруг совсем расклеится? Он уже слишком взрослый, чтобы плакать, особенно на виду у других мальчишек. Такого позора ему не пережить.
Дэйви, кажется, почувствовал смятение товарища и резко втянул носом воздух.
– Ладно, позже обсудим.
Гарри кивнул и вернулся к еде.
– А ты еще что-нибудь слышал об этой загадочной встрече, которая скоро начнется? – спросил Дэйви.
– Что еще за встреча?
– Ну, та, про которую говорил мистер Уилсон. Ее устраивают после завтрака.
Гарри сглотнул.
– Это кто тебе сказал?
Дэйви закатил глаза.
– Джейми.
– Пока своими глазами не увижу, не поверю. Я вообще про нее забыл.
– А я нет. Если нам и впрямь предложат уехать отсюда, я соглашусь – уже решил. А ты?
Столько всего случилось после того урока у мистера Уилсона, что Гарри не успел подумать о новой возможности. Но теперь ему вдруг стало все равно. Оставаться, ехать – какая разница? И совершенно неважно, что с ним будет дальше.
– Если ты поедешь, я тоже, – ответил он.
Дэйви расплылся в улыбке.
– Вот и славно!
Когда ребята доели кашу, Гарри обхватил озябшими пальцами большую керамическую кружку, полную горячего чая с молоком. Дэйви толкнул друга локтем и кивнул на дверь столовой. Билл, подсобный рабочий, вошел в столовую, заметно сутулясь под поношенным пальто. В одной руке он держал ведро, а в другой швабру. Билл проворно пересек зал и вышел в дальнюю дверь.
Дэйви выдохнул, раздув ноздри.
– Ох и попляшет он у меня однажды, тварь такая.
Гарри ничего не сказал. Он молча смотрел на дверь, за которой исчез рабочий. Ноги еще болели от порки, но он был даже рад этому. Боль напоминала о том, что он жив, отвлекала ум от новости о смерти матери. Гарри привык считать, что его отец, как и многие другие, погиб на потонувшем в грязи поле боя во Франции под конец войны с нацистами, и никто его в этом не переубеждал. Лучше верить, что родной отец сгинул в далеких краях, чем в то, что он и знаться с тобой не хочет. А теперь еще и мамы не стало. Некого больше любить и не от кого получать любовь взамен.
Мистер Холстон постучал деревянной тростью по краю стола, прервав десятки разговоров и беззаботный смех сотни мальчишек.
– Ребята, внимание!
К дальнему концу длинного стола прошли две женщины и замерли в ожидании. Одеты они были как знатные дамы, которых Гарри видел в Лондоне, когда они с мамой бывали в Кенсингтоне. Мама тогда подвизалась швеей у одной кенсингтонской леди. Гостьи приюта очень напоминали ту богачку: тоже были изысканно одеты, их румяные лица покрывал безупречный макияж, а волосы лежали блестящими волнами.
Мальчишки отложили ложки, поставили кружки с чаем и повернулись к женщинам. Одна из них, в синем платье с тонким черным поясом на широкой талии, прочистила горло и заговорила. Глаза у нее сияли, алые губы поблескивали в электрическом свете.