Мэри положила одну руку себе на колено, а вторую на живот и стала бережно его поглаживать, удивляясь обретенным округлостям. Мэри потихоньку росла и наливалась соком, и это было что-то совершенно новое. То же можно было сказать и о Лотти. У обеих теперь были румяные пухлые щечки, а одежда стала тесновата в плечах и талии. За недели в Кенте и на борту «Стратэйрда» они успели узнать, что такое жить в довольстве и безопасности. Мэри с нежной улыбкой разглядывала личико сестры – та, наморщив лоб, обдумывала следующий ход на шашечной доске. Кожа малышки светилась, волосы уже не казались такими тонкими и непослушными; они стали мягкими и чистыми. Лотти перестала кашлять, и даже вечный насморк прошел. Ее теперь было не узнать.
Квартет музыкантов в углу заиграл мелодию, и Мэри тут же повернулась к ним, приоткрыв рот от восторга. Музыка наполнила игровую комнату.
Наконец ребята устали от шашек с шахматами и отправились гулять на палубу, залитую ярким солнечным светом, который играл бликами на фальшборте. Друзья подошли к перилам, перегнулись через них и стали смотреть вдаль, на искрящиеся синие волны. Мэри поднесла ладонь козырьком ко лбу и сощурилась.
– Интересно, а далеко он?
Гарри нахмурился и проследил за ее взглядом.
– О чем это ты?
– Я про конец света.
Мальчик рассмеялся:
– Это не конец света, а всего-навсего горизонт.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю. Я видел глобус, и он круглый, как и наша Земля. Она вращается медленно, поэтому нам виден только горизонт, но на нем все не заканчивается.
Мэри попыталась понять, о чем он толкует, но сложно было поверить, что за той далекой чертой жизнь продолжается.
– Ты сама-то разве не видела глобус или карту мира? – спросил мальчик.
Мэри пожала плечами, развернулась и прижалась к перилам спиной.
– Нет и не хочу!
Гарри сглотнул и со вздохом встал с ней рядом.
– Ты не виновата.
– Я и не говорила, что виновата. – Мэри фыркнула и подняла голову. – Все равно глупости какие-то.
Гарри замолчал.
Вдруг из каюты неподалеку выскочила Бетти с одним из моряков и со смехом побежала к перилам. Молодая учительница перегнулась через них и громко вскрикнула. Моряк подскочил к ней почти вплотную.
Бетти перебросила блестящие волосы через плечо и посмотрела на моряка, слегка надув губки. Он провел кончиками пальцев ей по щеке.
Мэри зарделась и отвела взгляд, но тут заметила маленькую девочку из их каюты. Та всхлипывала, вжавшись спиной в стену. Коленки малышка прижимала к груди, крепко обхватив их руками. Мэри поспешила к ней, и Гарри последовал ее примеру. Мэри опустилась на корточки рядом с девчушкой и положила руку ей на плечо:
– Что стряслось, Бэт? Ты заболела?
Бэт покачала головой, и каштановые кудри запрыгали у нее по плечикам.
– Я по маме соскучилась.
В этот самый момент в соседних дверях появилась Лотти. Ее взгляд задержался на компании детей.
– Понимаю, – успокаивающим голосом заверила девчушку Мэри, отвернувшись от сестры. – Но в конце концов все образуется, вот увидишь. – Она села рядом с Бэт, прижалась спиной к обшивке корабля, взяла девочку за руку и нежно ее сжала.
Бэт шмыгнула носом.
– Мне тут не нравится. Домой хочу.
Лотти уселась по другую руку от Бэт. У нее и самой глаза уже были на мокром месте.
Слова утешения и поддержки застряли у Мэри в горле, она просто не могла выдавить их из себя. Страданий Бэт ничто не могло облегчить. Чем тут поможешь? Они ведь в самом сердце океана и уже чуть ли не полсвета проплыли. Вряд ли Бэт еще когда-нибудь увидится с мамой. Но, само собой, нельзя говорить такое девочке, на чьих щеках еще блестят остатки слез.
– Я тоже скучаю по маме, – прошептала Лотти и взяла Бэт за другую руку.
Несколько долгих минут они вот так сидели втроем и молчали. Гарри опустился на корточки чуть поодаль и стал считать камешки из кармана и примерять их к рогатке, взвешивая в ладони.
Вскоре всхлипы Бэт стихли, она утешилась и поскакала на своих пухленьких ножках играть с другими девочками, а Лотти придвинулась к сестре и положила голову ей на плечо. Мэри нежно погладила сестренку по щеке.
– Вот бы с ней увидеться… хоть ненадолго, – проговорила Лотти.
Мэри поджала губы.
– Да уж.
– Как думаешь, кто будет о нас заботиться? Когда мы… ну, приплывем?
Мэри вдохнула – так резко, что дрогнули ноздри, – и повернулась к сестре:
– Я. Вот кто. Я позабочусь о нас обеих.
В глазах Лотти замерцали слезы.
Гарри подошел к ним и, переминаясь с ноги на ногу, спросил, переводя взгляд с одной сестры на другую:
– Все хорошо?
Мэри улыбнулась:
– Лучше не бывает!
Гарри опустился рядом с ней, надвинул кепку пониже на глаза, подтянул ноги к груди и положил руки на колени, поигрывая камушками.
– Я тоже по маме скучаю.
– А где она? – спросила Лотти, сощурившись.
– Умерла.
Мэри с новой силой сдавило горло. Вот и опять ей нечего сказать.
– Как думаешь, все и дальше так будет? – наконец хрипло выдавила она.
– А? – Гарри нахмурился.
– Ну… когда мы доберемся до места, там жизнь будет такой же, как на корабле? И одежда будет, и сытные обеды, и спальни, и люди, которые о нас позаботятся, чтобы мы ни в чем не нуждались?
Мальчик пожал плечами:
– Не знаю.
– Надеюсь, ничего не изменится, – сказала Мэри. – Тут настоящий рай!
Злая усмешка задела девочку за живое.
– Рай? – повторил он. – Что-то ангелов не видать.
– Ну и ладно, – вставила Лотти. – Лишь бы мороженое на десерт давали!
Гарри и Мэри так и покатились со смеху. Скоро к ним присоединилась и Лотти, и вот уже все трое заливисто хохотали, держась друг за дружку, чтобы не упасть, позабыв и о слезах Бэт, и о тоске по матерям, и о боли, которая пронзала грудь, стоило только вспомнить о доме.
Часть II
Вот эвкалиптов ровный строй,
Холмов изумрудных гряда.
И льется беспощадный зной
С лазурных небес здесь всегда.
Глава 16Наши дни
В палате пахнет отбеливателем и дезинфицирующим средством с лимонной отдушкой. С меня хватит: мы уезжаем домой. Броуди уже три дня. Он спит рядом с моей измятой постелью, туго запеленатый, будто гусеничка в коконе. Несколько тонких прядок, прямых и черных, ниспадают ему на лоб, темные реснички на фоне бледных щечек похожи на полумесяцы. Губы у него чуть синеватые, и я пугаюсь: уж не замерз ли? Закутываю его в еще одно одеяльце. Двигаюсь медленно и осторожно, чтобы, не дай бог, не разбудить. Малыш уснул только в семь утра, и я едва держусь на ногах.
Эти трое суток мне не удавалось поспать дольше двух часов кряду. Все тело болит, но эйфория, которую я и сама не в силах объяснить, дает мне силы. Вот только сейчас вместе с ней во мне бурлят неукротимые чувства. В книге, которую я начала читать, сказано, что это из-за появления молока.
Груди у меня тугие и полные – да что там, они просто гигантские. Головка Броуди прямо-таки тонет в них, когда я его кормлю. Переживаю, нормально ли это. Но акушерка говорит, что беспокоиться не о чем, что эдак он вымахает в два счета и станет настоящим богатырем. Стараюсь сдерживать слезы – глубоко дышу, сосредотачиваюсь на хорошеньком личике Броуди.
Как же здорово будет наконец вернуться домой! Я страшно соскучилась по своей кровати, по плотным шторам, по электронным часам, на которых можно включить шум волн, чтобы не слышать соседей и спокойно спать утром. В больнице тишины не бывает: то каблуки цокают по плитке, то звякает лифт, то снуют туда-сюда акушерки, консультанты по грудному вскармливанию, физиотерапевты, разносчица напитков. Кто-то без конца стучит в нашу общую дверь или просовывает голову меж занавесок, которые я плотно задвинула вокруг своей кровати в попытке выгадать хоть немного личного пространства. А еще невозможно закрыть глаза: такое чувство, что веки приклеены к лицу. Я охотно сбегу из этой пыточной, как только на пороге появится любимый муж, чтобы нас забрать.
Мой чемодан, наполовину собранный, стоит на полу. Я наклоняюсь, не сдержав стона от боли, и перетаскиваю его на кровать, себе в ноги. Потом начинаю собирать вещи, разбросанные по палате: ночную рубашку, одежду для кормления, висящую на спинке стула, новую книгу, которую я героически собиралась прочесть, а в итоге даже не открыла, журнал, который у меня не было настроения пролистывать, несколько комплектов детской одежды, подаренных друзьями, которые навещали меня в последние дни, пара слюнявчиков, голубые пеленки с узором из мишек.
На прикроватных столиках по бокам от кровати стоят три вазы с цветами. Самый большой букет – от Бена. Он подарил мне его в день рождения Броуди вместе с кулоном из белого золота в виде украшенной россыпью бриллиантов женщины с младенцем на руках. «Подарок для новоиспеченной мамочки», как он выразился. С улыбкой кручу кулончик в пальцах, потом надеваю на шею и поправляю.
Бену придется помочь мне с цветами. А так все вещи собраны. Застегиваю чемодан, ставлю на пол, раздвигаю занавески вокруг кровати.
В дверь – хоть она и открыта – стучится женщина и направляется ко мне. Останавливается рядом с кроватью.
– Миа Сато?
Киваю:
– Да, это я.
Женщина улыбается. Взгляд ее карих глаз глубок и ласков. Каштановые волосы собраны в высокий хвост, который подскакивает от каждого движения.
– Меня зовут доктор Сива. Я педиатр, пришла осмотреть малыша Броуди перед выпиской.
– Прекрасно, а то нам уже не терпится уйти!
Доктор смеется:
– Обещаю, сильно не задержу. А потом поедете домой с этим ненаглядным сверточком.
Сажусь на кровать, наблюдаю за доктором. Броуди не рад тому, что его разбудили. Он корчит забавные гримаски, вытягивает губы в трубочку, извивается, машет ручками. Врач развернула пеленку и теперь проверяет сердцебиение и другие показатели. Но почему-то на это уходит больше времени, чем я думала, и синеватые губы моего малыша привлекают внимание педиатра.