– Больше ни слова о ней, не то ты у меня поплачешь, – раздраженно процедила Мэри.
Так любила говорить мама. Мэри слышала эту фразу в минуты, когда особенно страдала: например, ободрав коленку или обнаружив, что в буфете пусто, когда у нее самой так урчит в животе, что того и гляди проснется соседский младенец и примется вопить без умолку.
Детский плач мама ненавидела даже больше, чем когда ей мешали общаться с очередным «гостем», приведенным домой после гулянки. В паб она попасть не могла, туда пускали только мужчин, но в теплые месяцы мама поджидала «друзей-джентльменов», как она сама их звала, у пивнушек. А если было слишком уж холодно, она прогуливалась мимо в надежде, что кто-нибудь из посетителей угостит ее бутылочкой спиртного или проводит домой.
По вечерам Мэри и Лотти часто приходилось передвигаться по дому на цыпочках, чтобы не разбудить соседского ребенка. У женщины, живущей в соседней квартире, чуть ли не каждый год появлялся новый младенец, и там постоянно кто-нибудь плакал.
Попытки Лотти сдержать слезы после резкости сестры только сильнее рассердили Мэри. Она молча уставилась в стену в ожидании, пока перед ней поставят миску с мерзкой кашей. Болтовня ребят вокруг заглушала всхлипы Лотти, да и Мэри пыталась отвлечься на что угодно, лишь бы не думать о том, как сейчас обидно и больно сестренке. Кашу она проглотила одним махом, даже не вспомнив про червячков, а после завтрака пламя негодования в груди поутихло. Мэри взяла Лотти за руку, и они вместе с другими ребятами отправились в школу.
Глава 28Январь 1954 года
Солнце нависло над горизонтом. Оно неуклонно поднималось по голубому утреннему небу, и его золотистые лучи лились на овечьи пастбища и бойню. Гарри стоял у деревянной ограды, скрестив руки на груди и поставив одну ногу на нижнюю перекладину, и наблюдал за тем, как стадо, упираясь и блея, идет на убой. Группка подростков лет пятнадцати-шестнадцати подгоняла овец, а двое ребят поджидали впереди, чтобы забить и разделать. Вот какой ужин сегодня ждал воспитанников и работников.
Макс стоял рядом с Гарри, зажав во рту самокрутку, и тоже наблюдал за скотом. Потом вынул окурок, выдохнул облачко дыма, сощурился, взглянул на солнце. Обернулся, поудобнее прислонился к ограде, опять затянулся.
– Через несколько лет и нас это ждет.
– Ты про стажировку? – спросил Гарри.
Макс кивнул:
– Угу. Больше никакой тебе школы, учебников по истории, задач по математике. Знай только забивай овец, дои коров, корми кур, собирай пшеницу, пеки хлеб да срывай персики в саду.
– Не так уж плохо, наверное, – отозвался Гарри. – А что еще делать со своей жизнью?
– В смысле?
Гарри поднял голову и стал наблюдать за пушистым белым облачком, которое медленно плыло по небу, меняя форму.
– Ну не знаю. Если бы ты мог заняться чем угодно, что бы ты выбрал?
Макс уставился на приятеля потемневшими глазами, а потом отвел взгляд.
– Только не смейся.
– И не подумаю.
– Мне уже неохота быть счетоводом: с арифметикой неважно. Я бы фильмы снимал.
– Фильмы? – Гарри нахмурился и посмотрел на Макса.
– Ну да, которые в кинотеатрах крутят. Я впервые увидел такой, когда на большом корабле сюда плыл – давно, несколько лет назад. Он был черно-белый и, можно сказать, без особого сюжета, но… мне вдруг стало очень хорошо на душе. Иногда по воскресеньям Форрест возит нас в Ориндж, и мы ходим в кино. Там красные бархатные кресла, мягкие-мягкие, и можно объедаться попкорном, пока не затошнит от соли. В такие минуты я чувствую, будто живу чужой, сказочной жизнью. Будто стал совсем другим парнишкой, у которого есть семья и будущее, не то что… – он обвел жестом деревню, – …здесь.
Гарри прекрасно понимал приятеля. Было в фильмах что-то волшебное. Он в своей жизни посмотрел всего два, и оба глубоко его впечатлили.
– Отличная мысль.
– Серьезно?
– Ага, непременно попробуй!
Макс потупился.
– Ага, обязательно займусь. Наверняка ведь недоучкам, которые даже школы не окончили, светит карьера в кино. Верно я говорю? – Он засмеялся и оттолкнулся подошвой от ограды. – Пойдем, а то на тренировку по крикету опоздаем. Форрест будет вне себя, если мы городским проиграем. – Макс бросил окурок от самокрутки на землю и затушил его камнем. Мальчишки побежали через деревню, перешучиваясь и посмеиваясь по пути. Иногда они останавливались и немножко болтали. Макс знал всех местных и знакомил с ними Гарри, стоило им встретить нового человека. Да и сам Гарри уже успел тут обжиться, привыкнуть к ферме, к крикам птиц и овечьему блеянью, запомнил названия зданий и выучил все тропки.
Когда ребята добрались до Коричневого корпуса, оказалось, что внутри уже никого нет. Макс дважды проверил каждую комнату, но так никого и не нашел.
– Все уже ушли! Опаздываем! – всполошился он и побежал в сторону поля.
Гарри поспешил за ним. Вскоре они добрались до пастбища, которое двое мальчишек из старших по приказу Форреста старательно выкосили – получилось поле для крикета, пускай и немного неровное. Макс был напряжен, но Гарри не обратил на это внимания. Куда больше его интересовала уже начавшаяся игра. В Англии он, бывало, поигрывал в крикет, но так, несерьезно. Матч против молонгской команды страшно его воодушевлял. Надежда на победу волновала кровь.
Форрест с битой в руках стоял у ворот поля. Он уже захлопнул проволочную калитку и надевал на нее цепь, когда подоспели Макс с Гарри.
– Макс, ты опоздал! – рявкнул директор. Лицо у него было красное.
– Да, сэр. Простите, сэр! – бодро ответил мальчик и юркнул в калитку.
Чего Гарри совсем не ожидал, так это того, что Форрест со всей силы ударит Макса битой по спине. Гарри отскочил, споткнулся об островок травы и повалился на пятую точку. Через мгновение на глазах у потрясенного мальчика Макс тоже рухнул на землю. Директор навис над ним. Мускулистые руки и грудь после атаки ходили ходуном.
– Будешь знать, как опаздывать, – яростно прорычал Форрест. – А теперь вставай и марш тренироваться. Нам против этих слюнтяев любая помощь нужна.
Директор вернулся к остальным ребятам. Один из мальчиков бегал по полю, другой подавал мяч; некоторые в ужасе косились на Макса – они стали свидетелями удара. Но никто и шагу не сделал к пострадавшему и ни слова не сказал ни ему, ни Форресту.
Гарри неуклюже пополз по траве к Максу. Друг лежал на боку, закрыв глаза, и судорожно хватал губами воздух.
– Макс, ты как, цел?
Тот не шелохнулся, но открыл светло-карие глаза и посмотрел на Гарри. Во взгляде читалась жуткая боль.
– Гарри, я не могу пошевелиться, – с трудом прошептал он на выдохе.
Сердце Гарри неистово заколотилось о ребра, а в жилах вскипел адреналин. Ярость затуманила мысли.
– Я ему отомщу! – Он вскочил, но сквозь рев крови в ушах пробился голос Макса:
– Гарри, не надо. Не делай этого. Бесполезно. Он сущий зверь, если рассердится, и терпеть не может, когда ему перечат или не слушаются. Помоги мне встать, ладно? – Макс протянул другу руку, Гарри взялся за нее и, крякнув от натуги, отклонился назад и потянул пострадавшего за собой. Но тот вскрикнул от боли, из глаз у него тут же брызнули слезы. Гарри осторожно опустил друга на землю. Тот перекатился на спину и уставился в небо, тяжело дыша.
– Не могу. Не могу я встать.
– Жди здесь, я приведу помощь!
Гарри кинулся к Форресту. Тот стоял на поле и показывал кому-то из младших ребят, как орудовать битой.
– Мистер Форрест!
Директор обернулся на зов. Его мясистый нос, напоминающий луковицу, обгорел на солнце, а волосы растрепал ветер.
– Да?
– Макс не может пошевелиться. Не может встать.
Форрест перевел взгляд на Макса, лежащего в стороне.
– А? Ох. Беги за медсестрой. Найдешь ее?
Гарри быстро кивнул, дождался, пока директор подойдет к пострадавшему другу, и понесся в гору, в сторону деревни. Гнев, зревший в нем, с каждой секундой усиливался и наконец полыхнул жарким пламенем, поглотившим мальчика без остатка.
Следующее утро Гарри промыкался на веранде их коттеджа. Работы ему на это время не дали, а без Макса, которого увезли в оринджскую больницу, ему даже поболтать было не с кем. Сейчас ему хотелось одного: удрать отсюда куда подальше. Вернуться в Англию и до конца своих дней не вспоминать о фермерской школе Фэйрбридж.
Гарри стащил самокрутку из свертка, который нашел в вещах Макса, и теперь лежал на кровати и буравил взглядом проволочный каркас под матрасом верхней койки. Из головы никак не шли воспоминания о случившемся; мгновение, когда Форрест ударил Макса, снова и снова прокручивалось в памяти. Мальчик зажег сигарету спичкой и глубоко затянулся. На него тут же напал кашель, а на глаза навернулись слезы.
– В первый раз лучше затягиваться помедленнее, – подсказал Девон, усаживаясь рядом на деревянный настил.
Гарри снова зашелся кашлем и быстро кивнул.
– Спасибо.
– Угости сигареткой, а?
Гарри протянул самокрутку Девону. Надо будет при первой же возможности восполнить запасы Макса, подумал он. Девон закурил, неспешно и спокойно затянулся, поднял голову и выдохнул ровную струйку дыма.
– Бедняга Макс, вот так история с ним приключилась.
Гарри ничего не ответил. Он сделал новую затяжку, на этот раз осторожнее, чтобы дым не попал в легкие, и тут же выдохнул.
– Есть вообще новости? – уточнил Девон.
– Не-а. Можно подумать, мне расскажут, как он там, – проворчал Гарри. Как же он ненавидел всю эту неизвестность, невозможность узнать, как дела у Макса, сможет ли он вообще ходить, вернется ли на ферму.
– Уверен, он поправится, – успокоил Дев.
Гарри что-то невнятно промычал в знак согласия, хотя совсем не был в этом уверен.
Позже днем Форрест вернул Макса домой: принес мальчика на руках со строгим выражением на широком лице, уложил на кровать, а сам опустился на стул рядом и снял шляпу. Гарри наблюдал эту картину, стоя чуть поодаль. В нем с новой силой вскипала ярость.