– Хорошо покаталась? – раздался голос, пригвоздивший ее к полу.
Девочка стремительно обернулась. Сердце бешено заколотилось.
– Не приближайтесь, – прошипела она.
Крю прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. Его губы изогнулись в ленивой усмешке.
– Да ладно тебе выделываться.
– Я не выделываюсь. Не смейте ко мне прикасаться.
– Ты же никому не сказала? – Он распрямился, шагнул вперед. Его движения были плавными и неспешными, но взгляд оставался пронзительным.
От злости перед глазами Мэри встала пелена. Ярость опалила ей грудь изнутри и растеклась по жилам. Она кинулась к обидчику и со всей силы, на какую только способна десятилетняя девочка, пнула его между ног. Садовник пошатнулся, и она успела проскочить мимо, на улицу, залитую ослепительным солнечным светом.
– Эй! – злобно выкрикнул Крю. – Вернись сейчас же!
К потоку бранных слов, хлынувшему в ее адрес, Мэри прислушиваться не стала. Она стремглав побежала прочь от конюшни, размахивая руками, и поспешила по тропинке к корпусам общежития. Ее увидела одна из воспитательниц, идущая в прачечную с кипой одежды под мышкой. Это была Эльза, приглядывавшая за домом, где жил Гарри. Она всегда казалась Мэри доброй женщиной, но сейчас девочка не собиралась останавливаться: нужно было скорее уносить ноги от Крю.
– Мэри! Что такое? Что стряслось? – с тревогой в глазах спросила Эльза.
Мэри ничего не ответила. Она молча пронеслась по тропе, а чуть позже остановилась и обернулась к конюшням, судорожно хватая ртом воздух. Девочка всмотрелась вдаль: не гонится ли за ней Крю? Садовник вышел из конюшни, упер руки в бока и тоже стал неотрывно смотреть на нее. Его лицо скрывалось в тени неизменной шляпы.
– Мэри, ты цела? – опять спросила Эльза.
Девочка повернулась к ней, все еще не в силах отдышаться.
Воспитательница перевела взгляд с лица воспитанницы на грозную фигуру Крю, широко расставившего ноги, и тут же все поняла. Ее лицо мгновенно ожесточилось.
– Мэри, он тебя обидел?
Не проронив ни слова, Мэри опять бросилась бежать. Она скользнула мимо Эльзы по тропе и не останавливалась до самого корпуса Эвелин. Ворвавшись в спальню, она повалилась на свою кровать и натянула одеяло до самой макушки, хотя по щекам и спине струился пот – денек выдался жаркий. Девочка еще долго лежала, прижав коленки к груди, дрожала в лихорадке и мечтала, чтобы хоть кто-то защитил ее от зла, таящегося во мраке.
Глава 30Февраль 1954 года
Боль в ногах вырвала Гарри из глубокого сна. Где-то на улице щебетали и чирикали в утренней прохладе птицы. Несмотря на ранний час, блики солнца уже лежали на половицах. На вечно распахнутых окнах, в которые днем и ночью залетали полчища москитов и мух, не было занавесок, так что свет ничто не приглушало.
После отборочного матча по регби, состоявшегося накануне, у Гарри болело все тело. Он играл впервые в жизни и потому не знал правил, но бегал быстро, благодаря чему Форрест, кажется, остался им доволен.
Ломоте в ногах вторила боль в душе, и эта тоска была куда страшнее телесных страданий. Сегодня Гарри снилось, что он лежит у мамы на руках, а та рассказывает ему его любимую сказку о принце и его возлюбленной. Их любовь оказалась неугодна королю, и молодым пришлось прятаться в лесной пещере, пока правитель не умер, а трон не перешел к принцу, его сыну. Трогательная история. В конце, когда речь заходила о том, как принц с принцессой сыграли свадьбу и жили долго и счастливо, по маминой щеке часто сбегала слезинка-другая. Тогда Гарри было невдомек, отчего она так грустит, но теперь, в лучах нового дня, рассеивающих тени недавнего сна, мальчик все понял.
Сглотнув ком, вставший в горле, Гарри спустил ноги на холодный пол. Его ждала работа, а в животе уже громко урчало. Последнее время ему постоянно хотелось есть. Никогда прежде он не испытывал такого голода. Гарри сильно вырос, ноги у него стали длиннее, а живот впал.
К счастью, работа отвлекла от грез о еде. А когда прозвонили к завтраку, он со всех ног поспешил к Наффилд-Холлу.
Теперь Гарри знал утреннюю рутину как свои пять пальцев и мог больше о ней не думать. Он приноровился к ней, как когда-то в Барнардо, и распорядок уже совсем не казался странным. Мальчик оглядел столовую и заметил Мэри – та сидела за своим столом и увлеченно болтала о чем-то с одной из старших девочек. Поймав его взгляд, Мэри улыбнулась другу поверх людского моря. У него тут же потеплело на душе. Несмотря на расстояние, разделявшее их вот уже несколько месяцев, он по-прежнему ощущал с ней прочную связь. Его тянуло к Мэри каждый день. Он часто думал о ней и мечтал снова вернуться на «Стратэйрд», чтобы поиграть в прятки или почитать в библиотеке.
Когда каждому в миску навалили каши и прочитали молитву, дети в ужасе уставились на свой завтрак. Некоторые опасливо потыкали кашу ложками, кто-то скривился, и почти все отодвинули тарелки в центр стола. Гарри помешал вязкое месиво, отметив, что долгоносиков в нем ничуть не меньше, чем овсяных хлопьев. Мальчика замутило, и он поспешил тоже отодвинуть тарелку.
В животе по-прежнему урчало, но никакой голод не заставил бы его отведать каши, до того щедро начиненной черными насекомыми, что издалека она казалась серой. Некоторые ребята, сидевшие с ним за одним столом, понесли свои миски к ведрам у одной из стен, куда сваливали объедки для свиней. После завтрака их относили в свинарник. Что ж, хоть кому-то будет польза от злосчастной бурды. Мальчишки соскребали кашу в ведра ложками, смеясь и перешептываясь. Гарри последовал их примеру: он не собирался есть эту гадость, даже если желудок к спине приклеится. Мальчик пристроился в конец очереди к ведрам.
– А ну стойте! – взревел Форрест со своего места за длинным столом для персонала. Директор встал, спустился по ступенькам с возвышения, на котором располагался стол, и направился к ребятам, окружившим ведра. – Что у вас тут творится?
– В каше полно жуков! – пожаловался один из старших мальчиков, зардевшись.
Форрест гневно раздул ноздри и принялся по очереди заглядывать в ведра.
– Еда стоит немалых денег. Думаете, она тут у нас на деревьях растет? Так позвольте довести до вашего сведения: нет. Да и бело́к лишним не будет. Накладывайте кашу обратно в тарелки и ешьте. А не то… – Он не закончил своей мысли, но каждый из притихших в столовой детей уловил скрытую угрозу.
Гарри точно не знал, какое наказание ждет провинившихся, но проверять не собирался. Он уже хорошо представлял себе, как Форрест понимает дисциплину, и лезть на рожон ему совсем не хотелось. Хорошо, что он не успел выбросить свою порцию. Мальчик вернулся с миской к своему столу.
Завтрак шел тяжело, тем более что месиво давно остыло. Оно оказалось жидким и почти безвкусным. Гарри проглотил кашу как можно быстрее, стараясь не разглядывать содержимое ложки, пока она движется ко рту.
Форрест навис над мальчишками, следя, чтобы каждый снова набрал себе полную миску, после чего заставил ребят съесть водянистую массу. Теперь к овсянке примешались морковные очистки, яичная скорлупа, яблочные огрызки и прочие объедки, которые дети нашвыряли в ведра для свиней. Мальчишки пытались было выловить из каши все лишнее, но у директора быстро закончилось терпение и он стал бить их ложкой по пальцам, чтобы поскорее доедали.
Одного из воспитанников, невысокого паренька с рыжими волосами и носом-кнопкой, стошнило прямо в миску. Гарри поскорее отвернулся: зрелище и у него вызвало рвотный позыв. Он уставился в стену, глубоко дыша и борясь с желанием желудка исторгнуть из себя холодную жидкую массу.
– Простите, сэр, – прошептал рыжий мальчик и вытер рот тыльной стороной ладони. Стоило ему увидеть выражение лица директора, и он стал белым как мел.
– Ешь, я сказал.
Мальчик нахмурился.
– Но ведь…
– Ешь или еще ой как долго будешь жалеть, сынок.
В столовой повисла полная тишина. Кто-то уронил ложку, и звонкое эхо разнеслось по просторному залу. Рыжий паренек заплакал, огромные слезы побежали по веснушчатым щекам. Покрасневшие, несчастные глаза смотрели на миску.
Директор не двинулся с места. Бедолаге пришлось начать есть. Ребята вокруг него отводили взгляды: кто-то уставился на собственные руки, кто-то смотрел в пол или потолок. Персонал как ни в чем не бывало продолжал наслаждаться своим горячим завтраком, не выказывая ни малейшего интереса к происходящему.
Наконец миссис Форрест поднялась и прокашлялась.
– Дети! Кто доел, можете идти.
Тут же раздался дружный топот: десятки воспитанников торопливо понесли грязные тарелки, чашки и ложки на мойку, которая располагалась по соседству с кухней. Гарри поспешил к ним присоединиться: ему не терпелось сбежать отсюда, вдохнуть полной грудью утренний воздух, забыть о густеющем, полном насекомых месиве в животе и о рыжем мальчике, который так и маячил у него перед глазами.
У Наффилд-Холла стояла телега, груженная персиками, а на передке сидел фермер в длинных коричневых штанах с широким ремнем, туго затянутым на поясе. Рубашка с пуговицами и подвернутыми рукавами выглядела грязной и поношенной, на шее был повязан засаленный платок, а на голову фермер надел широкополую шляпу. Дети кружили у телеги и со смехом хватали персики, рассовывали их по карманам, прятали под рубашками, набирали в руки.
Фермер, добродушно улыбаясь, слез на землю.
– Так и подумал, что вы обрадуетесь моему урожаю. Эти персики попадали с деревьев, их все равно не продать, а оставлять гнить обидно. Кажется, я не ошибся. Только не спешите вы так! Я все передам на кухню, там каждый получит свою порцию.
Но ребята его не слушали. Гарри тоже кинулся к тележке, чтобы набрать побольше фруктов. Сначала он жадно впился зубами в сочный плод, потом набил себе карманы. А когда запихивал фрукты через ворот под рубашку, заметил рядом Мэри. Она заправила рубашку в шорты и тоже до отказа набила персиками.