Дальше я стал искать работу. Устроился пешим курьером. Иначе говоря, доставляю документы по Брисбену из конторы в контору. Работенка неплохая. Мне выдали тележку на колесиках, а долгая ходьба оказалась совсем не в тягость. Прогулки мне не надоедают: есть на что посмотреть и за кем понаблюдать. А еще на работе и в автобусе по пути в университет я повторяю судебные прецеденты. Так что, видишь, начало уже положено.
Надеюсь, у вас с Лотти все хорошо. От Макса не было никаких новостей после его отъезда, но у меня есть его адрес, на днях напишу ему. А мне можешь ответить по адресу, который стоит на конверте. Буду ждать с нетерпением, я ведь в этом городе никого не знаю. Так странно чувствовать, что ты совсем один, но быть среди людей. Но я счастлив вступить в новую жизнь. Жаль только, что ты не рядом. Одно хорошо: точно знаю, что ты сейчас в безопасности. Иначе ни за что бы не уехал с фермы. Не тревожься, моя милая, скоро свидимся.
Напиши мне поскорее.
Мэри вскочила и прижала письмо к сердцу, гулко заколотившемуся о ребра. Как здорово, что у Гарри все благополучно и он ее не забыл! Не было и дня, чтобы она не тосковала по нему, но поняла это только сейчас, в тот миг, когда увидела конверт с почерком любимого. Радость вспыхнула в ней с такой силой, что сердце так и норовило выскочить из груди.
Искра надежды осветила темные закоулки души. Может, они с Гарри и впрямь воссоединятся? Теперь, когда от него пришла весточка, такой сценарий казался осуществимым. Он обещал на ней жениться, обещал, что они придумают план действий. Мэри плохо себе представляла, что такое брак; единственным примером, который ей довелось наблюдать, был союз мистера и миссис Форрест, но в нем не было ничего привлекательного. А об отношениях мужчины и женщины она могла судить лишь по связям ее матери с вереницей мужчин, которые один за другим приходили к ней в жизнь и в постель, а потом исчезали. И по издевательствам, которые приходилось терпеть от Крю.
Все это было не для нее, она и вообразить не могла, что однажды выйдет замуж. Ее единственная цель на протяжении всей жизни была проста: как можно скорее получить работу, скопить денег и найти им с Лотти безопасное местечко, где их уже никто не тронет. Но Гарри – совсем другой человек. Может, с ним ей будет хорошо. Он добрый, нежный, любящий. Может, брак с ним – не такая уж страшная идея, а вполне себе даже чудесная.
Мэри спрятала письмо в дневнике, а блокнот надежно прикрыла матрасом, потом вышла на веранду посмотреть, не вернулись ли другие девочки из коттеджа. Сдернула полотенце с головы, вытерла волосы насухо, подошла к перилам и перегнулась через них, вглядываясь в окрестности конюшни. Но девочек нигде не было видно. Они где-то спрятались и домой точно не спешили.
Вдруг раздался глубокий голос, который напугал Мэри и мгновенно вернул к реальности.
– Совсем одна? – спросил Крю. Он стоял, опершись на длинную трость, под ливнем, совсем рядом со ступеньками веранды.
Дождь струями стекал по его широкополой шляпе за спину. Насквозь промокшая одежда облепила гибкую фигуру. Поросячьи глазки буравили Мэри сквозь стену дождя.
– Нет, – солгала она и вскинула голову.
Крю расплылся в улыбке.
– Одна-одна. Поди, не знала, что я вернулся?
– Чего ты хочешь? – Ей очень хотелось уйти. Тело и разум кричали: беги! Но Мэри понимала: стоит шевельнуться, и он на нее накинется.
– А с чего ты взяла, что я чего-то хочу?
Мэри покачала головой.
– Крю, оставь меня в покое.
– Или что?
– Да ничего. Просто уходи.
Он пожал плечами, скрестил руки на груди, повесив трость на сгиб локтя.
– Может, и уйду, но тогда придется сестренку твою разыскать. Ох и хорошеет же она с годами.
По венам Мэри заструилась ярость. Волоски на затылке вздыбились, ладони опущенных рук сжались в кулаки.
– Только попробуй к ней приблизиться.
– И что тогда? Я сделаю, что захочу. Только так и бывает. – Он со смехом опустил руки, ловко подхватил трость и пошел в сторону конюшни под нескончаемым ливнем.
Мэри глядела ему вслед. Все ее тело пульсировало адреналином. Она ненавидела его, ненавидела каждой клеточкой. Девушка смотрела, как садовник удаляется во мрак, и ее всю трясло. Сколько раз он уже причинял ей боль – и не сосчитать. Но она не единожды давала ему отпор. Вот только Лотти на такое не способна. Милая, нежная, наивная Лотти! Драться она не умеет, не то что старшая сестра. Но Мэри знала: она убьет его, если он тронет сестренку хоть пальцем.
Глава 38Наши дни
У бабули просто фанатичная любовь к чистоте. Дома у нее всегда царит образцовый порядок. Это качество мне не передалось, хоть я и жалею об этом. Еще она не держит дорогих и модных вещей, но мебель у нее сплошь любимая. Как она сама говорит, лучше купить что-нибудь добротное и беречь его, чем довольствоваться дешевым пластиком. Общество привыкло выкидывать вещи чуть что, жалуется она, как только разговор заходит об этом. А ведь можно их починить и оставить у себя, а не менять постоянно.
Бабуля тщательно ухаживает за мебелью, сковородками, кастрюлями, стеклянной и фарфоровой посудой, все у нее дома лежит на своих местах, она до сих пор пользуется пластиковыми контейнерами, в которые раскладывала еду, еще когда ее дети были маленькими, и фарфоровыми тарелками, купленными ею и дедушкой на десятую годовщину свадьбы.
Мало что изменилось в семейном гнездышке бабушки и дедушки за мою жизнь. Хотя дедуля несколько лет назад и перебрался в дом престарелых, его любимое кресло-качалка еще стоит в гостиной по соседству с кухней, напротив телевизора. Коричневая узорчатая обивка уже подзатерлась, а на спинке лежит аккуратно сложенный коричнево-кремовый плед. Дедуля любил сидеть в этом кресле, укрыв пледом колени, и смотреть крикет. Он до сих пор иногда так делает, когда приезжает навестить бабулю на выходных.
Сижу сейчас в его кресле, подложив плед под голову, качаюсь вперед-назад, оглядываю пустую гостиную. Бабуля уехала навестить дедулю, а мне поручила подготовить документы для страховой, чтобы ей возместили расходы на медицинскую помощь. Но я решаю воспользоваться возможностью взять паузу и выдохнуть наедине с собой, раз уж Броуди остался с Беном. Блаженство продлится недолго: нужно скорее делать дела, ведь уже через час я должна быть дома, чтобы успеть покормить Броуди. Но пока что я просто дышу. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Обвожу взглядом гостиную, вспоминаю, как в детстве часами напролет играла тут и раскрашивала картинки, как однажды споткнулась и разбила губу о кофейный столик. Все вокруг залила кровью. Наверное, на турецком ковре какое-нибудь маленькое пятнышко да осталось, хоть бабуля и оттирала его пищевой содой с уксусом.
Со вздохом встаю. Пора браться за дело, никто, кроме меня, с этим не разберется. Родители пакуют чемоданы у себя в отеле, утром у них самолет. Нет у них времени на суету с документами. Да и сама бабушка хочет, чтобы ей помогла именно я. Только мне она разрешает рыться у нее дома в поисках необходимых бумаг. Иногда я жалею, что на моем месте не папа, ведь у меня и так хватает забот с Беном и Броуди. Но для бабули с дедулей я готова на все, так что собираюсь с силами и шагаю прямиком в гостевую спальню, где бабуля устроила себе кабинет.
На столе тоже полный порядок: неоплаченные счета лежат с краю ровной стопкой, а больше нет ни одной бумажки. Стол деревянный, на вид ему лет пятьдесят. Кое-где виднеются царапины и щербинки. Контуры у столешницы приятные, слегка волнистые, а еще есть крышка, которая когда-то давно наверняка опускалась, а теперь ее заклинило. Еще на столе есть углубление для ручек. Достаю одну, верчу в пальцах, потом кладу на место. Бабуля сказала, что документы для страховой лежат сверху, а чеки – в одном из ящиков, вместе с другими бумагами, которые мне понадобятся.
Документы я нахожу быстро, а вот чеков за медицинские услуги не вижу. В первом ящике взгляд натыкается на стопку бумаг с бабулиным именем и адресом в окружении крошечных бабочек и цветочков.
Вирджиния Эванс.
Бабулино имя всегда мне нравилось. В детстве я часто жалела, что меня не назвали в ее честь, Джинни или Джиной. Вместо этого мне дали имя Миа, и меня очень расстраивало, что его никак нельзя сократить. Зато ребята из школы придумали, как сделать его длиннее, и я без конца слышала в свой адрес нелепые оклики вроде «Миа-бо-биа» или «Миа-пиа». Трудно подобрать смешное прозвище в рифму к моему имени. Во всяком случае, никто из школьных задир до него так и не додумался.
По соседству с именными листами лежит стопка писем в конвертах, перехваченная канцелярской резинкой. Снимаю резинку и просматриваю конверты. На мгновение внутри просыпается чувство вины, но любопытство берет свое. Конверты поблекшие, адрес на них выведен старомодным почерком. Все они присланы на имя Мэри Робертс. Переворачиваю конверты – на обратной стороне тем же почерком указано имя отправителя, Сильвия Робертс, и город отправления – Лондон.
Невольно задаюсь вопросом, откуда у бабули в ящике тщательно прибранного стола лежит стопка чужих писем. Она не из тех, кто будет хранить непонятную корреспонденцию, да еще абы чью. Тем более что конверты лежат по соседству с самой лучшей ее канцелярией, рулоном новеньких почтовых марок с изображением австралийских животных и стикерами, на которых отпечатано ее имя и почтовый адрес на фоне безмятежного пляжа.
Я уже хочу убрать стопку, но в последний момент все-таки достаю один из конвертов и вынимаю листок – аккуратно, чтобы не надорвать. Судя по всему, письма давние: бумага пожелтела, чернила поблекли.
Письмо, которое я достаю из конверта, уместилось на одной странице. Оно выведено все тем же старомодным почерком, который не так-то легко разобрать. Так писали много лет назад, еще до моего рождения. Передо мной – послание из другой эпохи.